М. Горький. «Дети солнца». Театр на Васильевском.
Режиссер-постановщик Владимир Туманов,
художник-постановщик Александр Орлов
Буквально через несколько дней после
спектакля взгляд случайно задержался
на книжной витрине магазина
на улице Пестеля, оформленной новинками.
«Павел Басинский. Страсти по
Максиму. Горький: 9 дней после смерти». Белый фон, черно-красные буквы,
знакомый c пионерского детства
прищур узких глаз c обложки… Молодым легче, они свободнее в восприятии,
а в наших головах — раз и навсегда вбитый на
школьных занятиях скучный круг пафосных стереотипов:
пролетарский писатель, Сатин и Лука, моржовые
усы, сочинение «по матери», босяки, «глупый
пингвин робко прячет» и т. д. Мертвечина — никакие
быковы и спиридоновы не помогут. Ну, правда,
еще «Васса» c Инной Чуриковой, «Старик», позже,
в студенчестве, — потрясение: «Жизнь Клима Самгина». Взять все же полистать?.. Книга будто сама
открывается на
Казалось бы, тривиальная мысль, да еще вырванная из контекста, — но вдруг проколола, разбудив воспоминание о недавней горькой премьере. Вряд ли, конечно, Владимир Туманов, взявшись за постановку «Детей солнца» (а красивое все-таки название!), намеревался размышлять о судьбе автора пьесы — никаких указаний на это нет. Ни режиссерское определение жанра («русская кадриль»), ни трактовка главного героя, химика Павла Протасова, на роль которого специально пригласили народногопренародного Евгения Леонова-Гладышева, ни образный смысл сценографии… ничто не намекает на биографические аллюзии. Но странное дело: мотив недолюбленности, ухода или изначального отсутствия любви, любви «не по адресу», любви как единственного оправдания — красной нитью прошивает и книгу Басинского, и спектакль Театра на Васильевском. За счет этого два совершенно самостоятельных произведения двух совершенно разных видов искусства на мгновение совпали во времени и пространстве — так неожиданно на свое «Ау!» в чаще леса заблудившийся человек слышит незнакомый отклик издалека.
Е. Леонов-Гладышев (Протасов), Н. Кутасова (Елена Николаевна). Фото Д. Пичугиной
Кто же они такие — «дети солнца»? Кому, по Туманову, принадлежит право на это гордое звание, а вместе c ним и надежда на свет, тепло, жизнь после смерти? Ибо смерть c первых же минут бесцеремонно напоминает о себе. Неприятный стук молотка, открывающий действие (здешний «вишневый сад» давно вырублен, пора сколачивать… уточнять ли, что именно?), темный душный воздух над сценой, будто сделавшейся меньше и теснее обычного; на низких прямоугольных колоннах-ящиках — фотографии в рамочках, издали напоминающие эмалевые изображения на могильных памятниках, белая ткань, до поры до времени прикрывающая «стол» («где стол был яств — там гроб стоит»)… знаков приближающейся беды более чем достаточно. Режиссер «расслышал» главную интонацию пьесы — страх. Несмотря на почти водевильный состав действующих лиц — недалекий барин, неверная жена, необразованная купчиха и т. д. — и довольно легкомысленную фабулу, горьковские «Дети солнца» не смешны и почти не мелодраматичны. Слишком щедро в тексте рассыпаны зловещие намеки, слишком серьезен ужас перед красным цветом. Эпидемия холеры, душевное нездоровье, физическое насилие, пьянство, хамство… Правда, страх «горьковский» — перед неотвратимостью грядущей социальной катастрофы; страх спектакля Туманова — экзистенциального толка. Потому и не понадобилась финальная сцена пьесы, логически завершающая горьковскую тему. Бунт разнузданных пролетариев, торжество озверевшей толпы, погром — все это превратилось у Туманова в шум моря, «над седой равниной» которого уже давно нет буревестников революции. Стихия — она только стихия. Шанс на спасение, возможность увидеть сквозь щели деревянных гробов ласковый солнечный свет — не зависит от того, интеллигент ты или пьяный слесарь, читаешь ли книжки — или не читаешь, «господин» ты — или «из народа». Перед лицом смерти все равны…
Не так давно мы видели «Детей…» Люка Персеваля на «Балтийском доме», чуть раньше — версию Адольфа Шапиро, на больших гастролях московского Малого театра в Петербурге (оба спектакля подробно освещались в профессиональной прессе). Туманов не вступает в открытый художественный диалог ни c тем, ни c другим. Но его взгляд на Горького тем не менее отчетливо полемичен по отношению к предшественникам. Радикальный подход бельгийского режиссера, очистившего текст от «проживаний и переживаний», столь же чужд ему, сколь и демонстративная рефлексия А. Шапиро. Последний создавал свой спектакль именно как высказывание о роли интеллигенции в сегодняшнем, враждебном ей мире (не впервые, тема затронута еще в «451˚ по Фаренгейту»), и потому акцент ставился на отчаянной реплике главного героя: «За что?!» Другое дело, что для Горького интеллигенты, как они представлены в пьесе, — люди жалковатые, трусливые, бесполезные, страшно далекие от реальной жизни и получившие в итоге по заслугам; Протасов же Василия Бочкарева — персонаж, режиссеру явно симпатичный. И пафос «Детей солнца» в Малом как раз заключался в том, что «дети солнца» — никакие не абстрактные сверхчеловеки из светлого будущего, внуки мастеровых и прислуги, а — вот они, рядом! Ставят опыты, понимают литературу и живопись, по первому зову бросаются ухаживать за больным, рискуя заразиться (просто потому, что внутренний аристократизм духа не позволит не откликнуться на призыв о помощи!). Да, они не смыслят в практической жизни, теряются перед грубостью, всего боятся, играют на скрипке, когда рушится мир. Но только им принадлежит право на высокую трагедию — потому что, по Шапиро, настоящая трагедия заключена в гибели культуры.
Ключевой монолог о «детях солнца» принадлежит, как известно, ученому c иронически «толстовской» фамилией, и Туманов не лишает Протасова этой эффектной сцены. Но зато образ в целом подвергся беспощадному снижению, если не сказать — осмеянию. Е. Леонов-Гладышев играет великовозрастного инфантила, не столько доброго, сколько мягкотелого, социально не адаптированного и (страшно сказать!) не очень-то умного. Походка, кошачьи жесты, умиротворяющий голос — все хочется назвать каким-то плюшевым, но мягкость иногда почти противна. Зритель не знает, действительно ли герой глуп, но что бездарен — однозначно. Забавная «шутка, свойственная театру»: в начале спектакля, когда Протасов суетится вокруг спиртовки, хлопоча, чтобы, не дай бог, не перекипело (у Шапиро, кстати, здесь трещали фейерверки и гремели взрывы), мы сначала проникаемся уважением к человеку науки — и вдруг видим, что великий исследователь просто-напросто варит яйцо к завтраку. Удивительно ли, что его красавицажена (Наталья Кутасова) не так уж счастлива рядом c ним? Одно дело — одержимость своим делом; другое — желание любым способом убежать от реальности, чтобы не пришлось вдруг делать и говорить что-то всерьез, принимать решения… Впрочем, альтернатива в лице Вагина (Леонид Алимов) тоже весьма сомнительна: брутальный медведеобразный брюнет так и не покажет своей картины, плотно укутанной в чехол, — что там, на холсте? Замечательное полотно или грубая мазня? Загадка.
С. Щедрина (Лиза), Ю. Ицков (Чепурной). Фото Д. Пичугиной
Так что же, будущее — за ними, слесарями, няньками, горничными? Ничуть не бывало. Фима (Екатерина Рябова) — на редкость отталкивающий образ, существо без нервов и принципов, жадная и расчетливая девица. Животная пластика, хабалистые интонации «пэтэушницы», почуявшей выгоду. Якову (Михаил Николаев) придумана гротескная сцена, c одной стороны, очень смешная, c другой — не оставляющая иллюзий в отношении «народной правды». Даже Антоновна (Елена Рахленко), казалось бы — безобиднейший персонаж (вообще, няня в русской литературной традиции — феномен!), не так уж печется о сохранении пошатнувшегося домашнего благополучия. Сверлит все вокруг пронзительным, осуждающим взглядом, будто зная наперед, к чему в итоге придут все эти недотепы. Но в осуждении этом — ни мудрости, ни сострадания…
Надо сказать, что актеры явно получают удовольствие на площадке: играют сочно, размашисто, не без иронии — и каждый пытается оправдать своего героя, найти, «где он добрый». Но не их вина, что «дети солнца» — это совсем, совсем другое…
«После неудавшейся попытки застрелиться в Казани, оказавшись в больнице, Пешков еще раз пытался покончить c собой… <…> Перенапряжение физических и умственных сил едва не закончилось трагедией. Однажды он [Горький] пишет свою предсмертную записку: „В смерти моей прошу обвинить немецкого поэта Гейне, выдумавшего зубную боль в сердце. Останки мои прошу взрезать и рассмотреть, какой черт сидел во мне за последнее время. За доставленные хлопоты прошу извинить“» (П. Басинский).
Их двое в спектакле — нелепых, не очень красивых, растерянных, искренних. Лиза (замечательное, порывистое и нервное, но на редкость точное исполнение Марии Фефиловой) и Чепурной (Юрий Ицков). История их любви, а точнее, история самоубийства Его и смерти Ее, собственно, и есть сюжет спектакля, а их встреча по ту сторону бытия — главное в «Детях солнца». «Если жизнь тебе не удалась, может быть, тебе удастся смерть?» — часто повторял Горький. Возможно.
Апрель 2011 г.
Какие ценности актерской профессии вы хотели бы сохранить и какие надо занести в Красную книгу?
Людмила Филатова Не так много общаюсь c актерами лично, чтобы судить, чего им не хватает… Наверное, того, что и всем нам, «театральным людям», — чувства ответственности. Перед зрителем, партнером, перед самим собой. Трудолюбия (а не имитации кипучей деятельности). Заинтересованности в своем деле. К сожалению, бацилла равнодушия к театру распространяется c чудовищной скоростью и поражает, что особенно грустно, людей талантливых и совсем еще молодых. Еще?.. Трезвой самооценки. У кого-то она необоснованно завышена (и сразу хочется повторить за героем старой советской киносказки: «Выпендриваться меньше надо!»), у кого-то наоборот… Гармонии.
Комментарии (0)