Жаль, что Иван Латышев сейчас не ставит больших
спектаклей. И малые — очень редко. Спустя несколько
лет после «Лешего» или «Рождества
В. Салтыков (Достоевский). Фото Э. ЗинатуллинаX
Удивительно, что больше чем за пятнадцать лет не написан актерский портрет Виталия Салтыкова, хотя его амплуа — мерцающее, редкое. Салтыков — лирик, но не меланхолически-чахлый, он лирик светлый, пушкинского полета. Когда-то Григорий Козлов в попытке поставить «Маленькие трагедии» Пушкина, понимая особую природу этого актера — чистого лирика, легкого гения, — решил взять Виталия Салтыкова, одного Моцарта, который бы сыграл другого Моцарта. Вряд ли стоило умножать две похожие сущности. Салтыков всегда немножечко гений, но есть в его природе что-то от блаженного, каким он и сыграл Миколку, — моцартианство, помноженное на русское скоморошество, которое проявилось в «PRO Турандот» Андрея Могучего. Его герой при первом появлении всегда вызывает улыбку — столько света и простодушия в облике невысокого человека c чистым, удивительно гармоничным лицом, где доминантой — глаза, кажущиеся огромными. То — удивительно чистые, светлые, то — c набегающей тенью. Эти глаза блаженного Миколки, падающего на колени и шепчущего «я убил», собственно, были глазами божьего человечка. Божий человек — так, наверное, можно написать о каждой роли, которую играет Виталий Салтыков, и это самое сильное и удивительное, что есть в его не актерской, а человеческой природе, и это содержание добавляет несколько этажей в каждой сыгранной роли.
Именно это качество плюс редкое умение существовать в рамках психологического театра и сделало Ивана Латышева и Виталия Салтыкова столь плодотворным творческим тандемом.
Как у Латышева появилась идея сделать спектакль на основе писем Достоевского к жене — не знаю. Но история эта не только и не столько о Достоевском, но в том числе и о режиссере, которому очевидно близки темы самоистязания, мучения себя и близких, страдания в любви. Именно эта, оборотная сторона гения стала главной темой спектакля «Любящий тебя Достоевский» (творческий проект Ивана Латышева), где Виталий Салтыков сыграл Федора Михайловича.
На самом деле этот намеренный контраст между актером и тем Ф. М. Достоевским, которого мы привыкли представлять себе мрачным, худосочным, c широким лбом, впавшими глазами, c длинной бородой, — одна из необходимых, смысловых доминант спектакля. Когда Салтыков появляется на сцене — c чемоданчиком, в длинном не по росту пальто, c лукавой, мягкой улыбкой, то кажется, что нас ожидает легкая прогулка c Достоевским по Европе. Разве Виталий Салтыков может сыграть разлом, душевную болезнь, мучительное раздвоение гения русской литературы?
Именно это преображение — постепенное, шажок за шажком, письмо за письмом — абсолютно покоряет и ведет за собой. Приятие такого вот Достоевского в начале, молодого, подвижного, азартного, каждое письмо начинающего со слов любви и нежности к супруге («Милый мой ангел»), и полное отторжение, где-то даже ненависть к герою спектакля, Достоевскому, да что там греха таить — к мужчинам вообще — ближе к финалу.
Спектакль основан на письмах Достоевского к Анне Григорьевне, написанных в 1867 году, во время пребывания за границей, когда Федор Михайлович увлекся рулеткой. Письма из Гомбурга в Дрезден в спектакле превращаются в письма из Европы в Россию, c чужбины на Родину, где Достоевского ожидает молчаливая, вечно любящая и все прощающая жена. Письма любви, они же страдания.
Небольшая сцена превращена в нумер гостиницы: в центре — стол c сукном, так похожий на игральный, слева — платяной шкаф, на столе — лампа, принесенное блюдо c обедом, около стола — чемодан. Каморка, в которой герой спектакля будет переживать страшные минуты своей болезни, вещи, которые будут становиться заложниками — в прямом смысле: их будут закладывать в ломбард, они будут исчезать, пока герой не останется за опустевшим столом в одном нижнем белье.
Виталий Салтыков тонко ведет историю болезни героя от одного состояния к другому — от лихорадочного возбуждения до нервического, на грани болезни приступа ненависти к обожаемой супруге — за свою слабость, за ее любовь и преданность, за свой проигрыш. Именно она, его милый ангел, становится предметом ненависти и раздражения игрока. Режиссер и актер блестяще разработали эту партитуру состояний, так вчитались в письма Достоевского, что его внутренняя жизнь, спрятанная за бесконечными: «Аня, милая, друг мой, жена моя, единственное мое счастье и радость», — становится мучительной, подлинной жизнью живого человека. Литературный портрет гения вырастает в историю любви и преданности, мучения и мученичества, историю о том, как двое несут каждый свой крест: один — крест болезни и гениальности, другая — крест быть женою гения.
Актер не играет патологических состояний болезни, но в первую очередь прочитывает письма так, что в них обнажается борьба, которую ведут на поле его души любовь и страсть, болезнь и душа. В конечном счете история 1867 года складывается в историю мужчины и женщины, которая, получив очередное болезненное, неприятное письмо, пересыпанное «ангелами» и «Анечками», пишет в своем дневнике: «Я была так счастлива этим письмом, что и не знаю как выразить. Прочла его 2 или 3 раза и украдкой поцеловала его».
Иван Латышев c Виталием Салтыковым сочинили спектакль о том, про что они знают, — как мужчина любит, страдает и заставляет страдать любимых. Осталось теперь найти ответ на вопрос — что за великая сила заставляет женщин быть рядом c такими мужчинами.
Май 2011 г.
Комментарии (0)