Марина Дмитревская Друзья мои, мы и правда друзья, но с самого начала хочу сделать наш разговор проблемным и даже конфликтным. Я много слышала и читала о «Мертвых душах» и, будучи неофитом в музыкальном театре, охотно верила друзьям, коллегам и авторам «ПТЖ», вот и рядом с нашим разговором публикуется восторженная рецензия. Я преданно люблю творчество «дедушки уральского рока» Александра Пантыкина и его самого. Я не подвергаю сомнению решение жюри «Золотой маски». Но не могу скинуть со счетов собственное впечатление: пришла в театр и увидела архаический, невысокого вкуса спектакль, использовавший все, что я видела в замшелых драматических театрах, давних мюзиклах Воробьева—Колкера на той же сцене (только тогда это было действительно ново, а здесь — много хуже, тяжелее, захламленнее, провинциальнее). Режиссура образца какого-то лохматого года, сценография, которую уже «не носят», аляповатые цветовые сочетания, раздражающие глаз. Я не увидела и не услышала ничего нового для себя («вторсырье» — услышала шепот сзади, слово не мое, но — делюсь). Поразилась произвольности и нестройности режиссерского мышления, вне какой-либо логики (с какой стати Селифан, прозревающий от чтения книг, вдруг становится в финале Гоголем? Как может персонаж Чичиков, находясь внутри сюжета, видеть сон, в котором действуют персонажи гоголевских произведений?). Я готова признать себя дураком, но объясните мне тогда со своих специальных позиций, чего я не увидела (а должна была увидеть), что нового дает эта «лайт-опера» театру?
Александр Пантыкин Ты говоришь о спектакле, это отдельное произведение, созданное Кириллом Стрежневым. А я хочу говорить о лайт-опере, созданной композитором на бумаге и дающей режиссерам возможность интерпретаций. И говорил бы я сегодня не о законченной форме, а о форме в движении. Три моих работы в одном театре («Храни меня, любимая», «Силиконовая дура» и «Мертвые души») — это некий путь, и процесс для меня далеко не закончен. Я говорю о лайт-опере как термине, необходимость которого назрела. Это попытка хоть как-то классифицировать то, что происходит сегодня в музыкальном театре. Помимо моих «Мертвых душ» есть контекст: «Маргарита», «Гамлет», «Принцесса и свинопас» Кобекина, занимающего сегодня лидирующее положение. «Ревизор» Дашкевича, «Инкогнито из Петербурга» Плешака, «Цезарь и Клеопатра» Журбина, «Любовь и шпионаж», «Алые паруса» и «Летучий корабль» Дунаевского…
Дмитревская А почему это называется не опера, а лайт?
Пантыкин Все эти произведения отличаются тем, что от чего-то ушли (от традиционного мюзикла, традиционной музыкальной комедии, оперетты), но еще ни к чему новому не пришли. Я это назвал лайтопера. Вернее, Владимир Александрович Кобекин пришел ко мне после премьеры «Мертвых душ» и сказал, что это замечательная легкая опера. И ушел. Тут я задумался. Слова, брошенные вскользь, бывают важны, но, когда я начал ковыряться в бумагах, оказалось, что такой термин уже есть, правда, обозначает другое — комедийную оперу. А мы имеем в виду произведения, где есть серьезное содержание, но также есть элементы мюзикла, симфонической музыки и оперы: налицо простроенная оперная драматургия. Я могу говорить о системе лейтмотивов, развивающихся в «Мертвых душах», могу о других вещах, характерных только для оперы. И по образу и подобию рок-оперы я стал придумывать термин. Лайт-опера имеет тот смысл, что придал ей Кобекин (легкая), и занимает медиумположение относительно других сценических жанров. Я кинул это слово, подумав, что если не приживется — возникнет другое. Но вот все чаще в обсуждениях оно стало мелькать. Приживается.
Дмитревская Это дитя разных народов? Она взяла у одного, у другого…
Пантыкин Да, дитя разных народов.
Дмитревская Но с тем же успехом можно сказать: в этой опере нет ни того, ни другого — потому она «лайт».
Елена Третьякова Думаю, то, что там при сутствует, перевешивает то, чего там нет. Там действительно есть развитая музыкальная драматургия, это не комедия с музыкой, не вставные номера, скрепленные речитативом или диалогом, это логично развивающаяся музыкальная ткань со своим интонационным зерном, с отсылом в разные музыкальные жанры, включая историю оперы как таковой. Там есть мотивы, уводящие просвещенного слушателя и в сторону Мусоргского, и в сторону речитативной оперы.
Дмитревская Так почему это не просто опера?
Третьякова Потому что здесь больше, чем предписано опере, опоры на бытовую музыкальную культуру. Здесь есть преображенные интонации эстрадной песни, бытовая музыка, которая опере не показана. На самом деле это главное различие мюзикла, оперы и рок-оперы. Но опера заблудилась в отсутствие мелодии, она оторвалась от рядового слушателя и перестала восприниматься. Первым забил тревогу как раз Кобекин: современная музыка теряет театральную публику. Не ту, которая наполняет филармонические залы, не ту, которая идет с подготовленным ухом, ожидая изысков, а просто публику.
Дмитревская Но это, по-моему, возвращение к нормальной опере, которая воспринималась мелодически… Я о другом. О театре. Каждый новый жанр делает новое предложение театру, режиссеру, сценическому языку, способу актерского существования. Я стопроцентно принимаю на веру все, что вы говорите о музыкальной стороне дела, но я вижу абсолютно архаические режиссерские приемы, которыми этот музыкальный текст воплощается. Я хочу понять, чего новый жанр хочет от режиссуры, в противном случае режиссер берет штампы оперетты, музыкальной комедии, contemporary dance, традиционного танца, оперные штампы, сценографические, варит все в одной кастрюле — и мы имеем этот сценический «лайт»… Если это новый жанр (как было с мюзиклом) — он прово цирует новые сценические языковые пробы! Или это не новый жанр.
Пантыкин Мне было интересно, чтобы за этот материал взялся и кто-то другой, не только Кирилл Стрежнев, с которым мы давно работаем и много сделали. И я видел видеозапись «Мертвых душ» Сыктывкарского оперного театра. Режиссер Володя Акулов придумал спектакль как «гоголюцинации Чичикова». И материал дает возможность себя трактовать, мне идея гоголюцинаций близка, я так решал сон Чичикова, сон Ноздрева. Вообще вся история — страшный сон, приснившийся Чичикову.
Дмитревская Я об этом и говорю. И могу предположить, что новое композиторское предложение решается в театре архаическими средствами, пока не придет кто-то, кто найдет для нового музыкального языка новый сценический. В екатеринбургском спектакле все было спутано, не решена проблема мира Гоголя и мира вне его. Чиновники все похожи на Абажа из «Королевства кривых зеркал», но и прозревающий истину, выходящий в другое измерение Селифан так же уродлив, заклеен бородой, намазан гримом… Какой-то древний театр.
Третьякова Если я и вижу здесь театральную архаику, то она доведена до степени закона, сильно преувеличена. Она отсылает то к мультяшке, то к Магритту, то к «Бони и Клайду», то к Колкеру—Воробьеву (Воробьев — учитель Стрежнева, и все родовые связи здесь присутствуют), но все это осмыслено, обострено, введено в рамки настоящей театральности.
Дмитревская А мне это кажется вампукой.
Пантыкин Тебе надо посмотреть другие спектакли в музыкальных театрах, чтобы понять, что такое вампука! Например, Коля Коляда принципиально за сто метров обходит театр музкомедии. Но у него есть особенность: в 5 утра он звонит людям, которые для него духовно ближе всего, объясняется в любви, несмотря на то, что некоторые спят, дает советы и пр. И вот в один из таких моментов я пообещал: «Коля, я сделаю все, как ты говоришь, но ты сходи на мои „Мертвые души“». Будучи в утреннем состоянии влюбленности и подпития, он пообещал и сходил. И в ЖЖ написал как человек, в котором эта вещь переменила что-то в отношении к музыкальному театру.
Дмитревская И все-таки. Разве новый музыкальный язык не провоцирует новый театральный язык?
Третьякова Ты говоришь о новом театральном языке с легкостью в мыслях необыкновенной. Да ничуть не бывало! Какой новый язык может быть в постмодерне кроме того, чтобы цитировать, усугублять, противопоставлять, доводить до крайних точек? В «Мертвых душах» переосмыслена и заострена определенная традиция, чиновники из воробьевского «Дела» превращены в монстров, и это может казаться элементом плаката, приемом, правилом игры. Зеленая гидра.
Пантыкин Да, первый номер «Пойдет плясать губерния» предполагает эту плакатность, утрированность.
Дмитревская Я совершенно не увидела иронии, а увидела набор приемов, многие из которых я вижу и в драматическом театре и которые затасканы. В такой стилистике, в таких фактурах работают, например, И. Капитанов и Ф. Сельская (я сперва решила, что художники они), но у них это стиль. А тут все выглядит просто много раз виденным собранием штампов, театральным барахлом.
Третьякова Насчет штампов вопрос, конечно, интересный. Я наблюдаю сейчас систему штампов в питерской музкомедии, когда привозят венгерские спектакли по классике. Штамп неосознанный и есть театральное барахло, а штамп осмысленный смешон и неприятен. Это придает объем.
Дмитревская Ну что же делать, если не было смешно, если я не почувствовала режиссерской логики? Если бы это была чистая фантасмагория…
Третьякова Да нет уже ничего чистого.
Дмитревская А мне кажется, что постмодернизм свое отыграл и чувство стиля становится главным.
Третьякова Тоска по стилю не покидала нас ни в эпоху постмодернизма, не покидает и в период постпостмодернизма. Это потребность каждой культурной личности — увидеть чистоту приема. Но давайте исходить из того, что нам предложили.
Пантыкин Тоска по стилю — это отлично!
Дмитревская Саша, скажи, появление лайтоперы связано с культурным падением, которое мы наблюдаем, это облегчение тяжелого жанра?
Пантыкин Мы имели две тенденции: утяжеление легких жанров (их нагружали психологизмом и прочим) и то, о чем говорила Лена, — стремление серьезных композиторов двинуться навстречу публике. Они сошлись на одном поле, и вопрос: опера это или мюзикл — впервые встал в связи с «Маргаритой» Кобекина.
Третьякова Там даже две оркестровки: для симфонического театра и для электронных инструментов. И это может идти в опере, а может в оперетте.
Пантыкин И это движение, мы его видим.
Третьякова «Мертвые души» — не просто опера, потому что это другой срез культуры, лежащий в зоне эстрады, поп и рок-музыки. И все это помножено на оперную традицию, если я не ошибаюсь.
Пантыкин Абсолютно точно сказано. И неспроста же я — «дедушка уральского рока». Мы говорим сегодня об интонации начала ХХI века, это лакмусовая бумажка. И лайт-оперой мы обозначили пока рокинтонацию или поп-интонацию в сочетании с оперой.
Третьякова Лирические сцены «Евгения Онегина » — это то самое, что теперь называется лайт-оперой. Если разложить интонационный строй этой оперы — пошлее ничего быть не может. «Слыхали ль вы…» — городской романс в чистом виде, низкий жанр. За что любили русских композиторов-классиков? За то, что они развивали русский фольклор, крестьянскую культуру, но низовую городскую культуру в оперу не пускали, это был предмет больших споров.
Пантыкин Но принцип тот же самый!
Дмитревская С оперы-лайт я, темный зритель, должна выйти со шлягером? С колкеровской «Свадьбы Кречинского» мы выходили с романсом Лидочки «Я только вас всегда ждала и только вас люблю», из пошлой «Владимирской площади» Журбина привязывалась «Мы расстаемся — пальцы врозь». Я выхожу с «Мертвых душ», унося только шутку: «Редкая лошадь долетит до середины Днепра». При этом множество твоих театральных мелодий звучит у меня в ушах.
Третьякова Во-первых, есть отличные речитативные попевки, монолог губернаторской дочки и пр.
Пантыкин Это важная и справедливо поднятая тема. Она меня волнует. И я провел эксперимент на своих сокурсниках, с которыми учусь теперь в драматургической магистратуре. Они сразу напели финальную вещь и «Двести тысяч», про лошадь не вспомнили.
Третьякова На Западе еще нет спектакля, а хиты уже запущены в работу со слушателями в аудиозаписях. Запоминается повторенное. И жалко, что «Мертвые души» не имеют вокруг себя индустрии, атрибутики, которая внедрила бы это в массовое сознание.
Пантыкин Но я сознательно уходил от набившей оскомину песенной формы в сторону оперы.
И делал это в ущерб популярности. Лена справедливо заметила: запоминается повторенное, прослушай три раза — и запомнишь. Первый показ «Кармен» был провалом, а теперь вся она состоит из шлягеров. Для меня важно, что после показов в Москве и Питере ко мне подходили разные люди и говорили: «И все-таки это опера».
А. Пантыкин. Фото Е. Земляникова
Третьякова Мне-то важно, что все побежали смотреть этот богом забытый жанр музыкальной комедии, ругаются, спорят. Это означает давно назревавший перелом. Не революционный, но эволюционный. Эти спектакли перестают быть одноклеточными. Ведь в театрах этого жанра давно вообще не было предмета для рефлексии! Нам меняют законы жанра. Точно так же не принята «Летучая мышь» Большого театра, в которой режиссер предложил поменять жанр и сообщил, что на языке оперетты можно говорить о серьезных вещах. В эти театры стал возвращаться художественный объем. Уже не графья в перьях ходят!
Дмитревская Может, я просто не представляю размеров бедствия в вашей сфере?
Третьякова и Пантыкин Вот именно! Не представляешь! Да сходи в московскую оперетту и поймешь! Да это катастрофа, нормальные люди не ходят! И нужны спектакли, чтобы вернуть зрителей в залы!
Третьякова И счастье, что ты пришла посмотреть «Мертвые души» Пантыкина, пусть тебе и не понравилось.
Пантыкин Люди-то обычно не ходят! Кирилл Стрежнев единственный нормальный главный режиссер!
Третьякова Моя мечта привлечь в театр музкомедии Дмитрия Чернякова.
Пантыкин А моя — Праудина, много лет веду разговоры.
Третьякова Косность публики, наполняющей (наполняющей!) эти залы, не сравнится ни с каким оперным театром. В оперетте — «не моги поднять ноги»! А «Силиконовая дура» идет четыре года, на «Мертвые души» два года билетов не достать.
Дмитревская Саш, и какой у тебя следующий план преобразования жанра?
Пантыкин У меня замысел с Кафкой. Это логичное продолжение. «Превращение» — это и есть то самое, что может происходить в музыкальном театре. Ведь это еще и шоу, и насекомые, которые поют, — это для него. Я работаю над новой лайт-оперой: по мотивам «Превращения» Кафки и «Франкенштейна» Мэри Шелли. От Чапека и Пелевина с их насекомыми я отказался, а третьей составной частью будет «Сад земных наслаждений» Иеронима Босха.
Апрель 2011 г.
Комментарии (0)