А. Пантыкин. «Мертвые души».
Свердловский театр музыкальной комедии
(Екатеринбург).
Дирижер Борис Нодельман,
режиссер Кирилл Стрежнев,
художник Сергей Александров
Медийный мир, в котором мы сегодня оказались, постепенно меняет не только нашу жизнь, но и нас самих, наши желанья, ожиданья, чувства и способы восприятия. Предпочтение жизни, опосредованной электроникой и цифрой, т. е. медийно обработанной, ощущается повсеместно: эскапизм в компьютерный виртуал, замещение непосредственного впечатления съемками на камеры, передоверие телевидению «эффекта реальности».
Театру в связи с этим предъявляются новые вызовы. То, что было всегда чуть не главным его достоинством, — буквальная во-площенность, непосредственность, сегодня нуждается в оправдании, в доказательстве ценности именно такой репрезентации жизни.
В. Алексеев (Ноздрев). Фото В. Пустовалова
Е. Зайцев (Чичиков). Фото В. Пустовалова
Музыкальному театру может быть в чем-то легче: живая энергия музыки, танцев, эффектных костюмов и декораций сама по себе работает. А в чемто сложнее — поскольку медийные каналы имеют отчетливую склонность к развлекательным, музыкальным прежде всего жанрам, туда вкладываются огромные материальные и творческие ресурсы.
Словом, не знаю, насколько это впечатление общее, но мне кажется, что посредственный спектакль, как драматический, так и музыкальный, сегодня выглядит особенно жалким. Театру необходимо постоянно чувствовать этот вызов: изменившийся мир, нового зрителя, природу его восприятия искусства и других культурных текстов. Необходимо каждым спектаклем доказывать свое уникальное право быть. Свое собственное место в современном мире. Свою, как говорил М. Бахтин, «точку единственности».
Такое сосредоточенное состояние ощущается в Свердловской музкомедии. При этом, заметим, совсем не всегда эта попытка «держать градус» современности воплощается в адекватный спектакль. Две предпоследние эпохальные («масочные») премьеры — «Силиконовая дура» Кирилла Стрежнева и «Екатерина Великая» Нины Чусовой — тому свидетельство. В первой все многообразные таланты — композитора (Александр Пантыкин), балетмейстера (Сергей Смирнов), замечательно поющей труппы и молодых солистов (Евгений Зайцев, Мария Виненкова) — разбились о примитивность рассказываемой истории (либретто — Константин Рубинский), основной смысл которой сводился примерно к такого рода предупреждению: «Парень, не сиди долго в инете, а то придет папа и уведет твою девушку!» Во второй, при всей помпезности постановки, явно читалась попытка наспех, набором комиксов из российской истории, отозваться на повсеместно озвученный к тому времени призыв единороссов к «новому патриотизму». Но сам факт обостренного вглядывания, вслушивания в современность у руководителей коллектива очевиден. И это приносило и приносит, конечно, свои плоды.
Несколько дней назад я пересмотрела спектакль «Мертвые души», впервые явленный миру еще в октябре 2009 года. И опять с облегчением ощутила, какое прекрасное искусство — театр. Здесь радость игры и глубина высказывания могут пульсировать в гармонии единого, рождаемого на твоих глазах действия. Здесь ты сам хозяин своего взгляда и можешь рассматривать многослойную ткань постановки не под диктовку камеры. Здесь все зависит только от твоей личностной способности читать символы, открывать смыслы и значения.
Сейчас, когда спектакль настоялся, все очевидней становится, что в нем счастливым образом сошлось многое. Во-первых, восторженная влюбленность авторов в Гоголя и в то же время свобода отношений с его текстами (композитор Александр Пантыкин, постановщик Кирилл Стрежнев, авторы либретто Александр Пантыкин и Константин Рубинский), которые, соединившись, творят фантастический мир, и гоголевский и новый одновременно. Мир, где Хлестаков (пластика — Никита Водолазский, вокал — Александр Копылов) — старый приятель Чичикова (или, скорее, его альтер эго, сократовский «демон», карамазовский «черт»). Коварный Городничий (Александр Копылов) и его команда (Председатель палаты — Леонид Чугунников, Прокурор — Сергей Вяткин, Полицмейстер — Евгений Толстов, Почтмейстер — Александр Мезюха, Капитан-исправник Дормидонтов — Вадим Желонкин) — опытные мафиози, обводящие вокруг пальца симпатягу парня. А набожная, влюбленная в него дочка Городничего, Лизонька (Мария Виненкова), изящными (в буквальном смысле) движениями ручки оставляет всю мафию в дураках и уносится с милым и двумястами тысячами к новым сюр-приключениям. Несет их туда не тройка, а выкатывающаяся в самой глубине сцены огромная сюрреалистская ладонь: как будто и дающая, и берущая, и способная захлопнуться, раздавив сегодняшних победителей в любой момент.
Эстетика спектакля замечательно адекватна этому
сюжетному «гоголю-моголю в
Сцена из спектакля. Фото В. Пустовалова
Спектакль очень подробно сделан. Характеры помещиков — ряд блестящих работ: Игоря Ладейщикова в роли Ноздрева, Владимира Фомина — Плюшкина, Владимира Смолина — Коробочки, Николая Капленко — Манилова, Михаила Шкинева — Собакевича. «Мертвые души» здесь (они почти не покидают сцену) — эксцентрики Сергея Смирнова, пластика которых, как всегда, совершенно завораживает. Лихо закрученные, бурлящие фантазией сцены уездной жизни с хором, балетом, с точно продуманным светом (художник по свету Ирина Вторникова), цветовой гаммой остроумных костюмов и декораций (художник-постановщик Сергей Александров) — все отчетливо, согласовано, выверено и работает, как швейцарские часы.
Стоит ли специально говорить, что первоначало и основная консистенция этого безумного, безумного (и такого знакомого) мира — музыка (музыкальный руководитель и дирижер-постановщик Борис Нодельман, вокальный руководитель Елена Захарова)? Хохочущая и нежная, сатирическая и щемящая, издевающаяся и пронзительная, трогательная, трепетная — она, собственно, и творит вихрь, который кружит весь этот хаос-космос, не давая опомниться попавшим в его бешеный круговорот. Именно музыка задает то напряжение, которое составляет, на мой взгляд, главную ценность происходящего на сцене. Напряжение между радостью узнавания, гомерическим смехом «над собой» и сосущей сердце тоской от бессмысленности пути, по которому мы летим.
«Редкая лошадь долетит до середины Днепра» — убойная по силе комического эффекта ария Ноздрева, исполненная на подвешенной за колосники, раскачивающейся огромной шахматной доске и обращенная прямо в зрительный зал, могла бы стать эпиграфом ко всему спектаклю. Летим вскачь, а под копытами… — пропасть, болото, бурная река, бескрайний океан?
Спектакль растет и интересно меняется. В премьерном варианте было досадно, что, глубокий по смыслу, он заканчивается вполне гламурным виражом сюжета, когда, как уже упоминалось, давно обратившая свой взор только к небесам, близорукая, серенькая Лизонька оборачивалась талантливой фальшивомонетчицей и модной, в обтягивающих джинсах, ярко накрашенной, длинноволосой красоткой. Этот шок оказывался главным впечатлением финала. Сейчас эта трансформация становится забавным приколом, не более. Акценты существенно смещены. Главное ощущение, которое транслируется в конце, — тревожное размышление «куда несемся мы?».
«Куда несемся мы?» — мощно звучит хор, обращаясь со сцены в зрительный зал. «Куда несемся мы?» — спрашивает нас старик-возница Селифан Павла Дралова, который все время на протяжении действия упоенно учится читать. Тема чтения как счастья — одна из самых пронзительных в спектакле. Образом этого смешного и мудрого, буквально просветленного своим открытием Селифана театр как будто окликает нас: эй, остановимся, откроем книги и будем заново учиться их читать! Медленно, внимательно, по-настоящему.
А что, мне кажется, имеет смысл. Чем не стратегия сопротивления медийной вакханалии?
Март 2010 г.
Комментарии (0)