ЯНИНА ЛАКОБА — МИТИЛЬ
Фокин любит эксцентриков и только эксцентриков. Если они есть — остается верен им десятилетиями (как верен Райкину). Если их нет — зовет в труппу Гвоздицкого. Или пытается «превратить» другую природу, сделать из Грегора Замзы жука, а из Неёловой Башмачкина. Или дает роли протагонистов характерному Лысенкову, потому что если зажмуриться или задремать — вместо Лысенкова может привидеться Гарин… Хотя спектакли Фокина устойчивы, как портик Александринки, и «выход вон из данного средоточия» (В. И. Даль) — не их природа (фокинский мир скорее рассчитан и измышлен), амплуа эксцентрика в этом мире не должно быть вакантным.
Я. Лакоба (Митиль). Фото В. Васильева
И настоящий «клоун-шут-дурак-эксцентрик» в нынешней Александринке есть. Феминистский век сделал эксцентрический кульбит, отдав нынче это мейерхольдовское амплуа актрисе — Янине Лакобе. Хотя большой ущерб ее актерской природе нанесла роль святой Ксении и гротесковая странность окрасилась «блаженной» нарочитостью — в «Синей птице» Андрей Могучий словно выпустил из клетки, раскрепостил и увеселил эксцентрический дар Лакобы. Она играет Митиль блистательно, бесстрашно, демонстрируя все грани комического: тут тебе и клоунада (Анвар Либабов в юбке), и плакат (просто — «Смотри в оба: Янина Лакоба!»), и буффонада, и финальный трагический гротеск c ударением на «трагический».
Всему этому есть место еще и потому, что Митиль в спектакле «пошагово» проходит этапы очеловечивания — и тут простор для всех оттенков эксцентрического: она, пластилиновая девочка в начале, сбрасывает тяжелые рукава и жилетки и так же скидывает некие оболочки (клоунскую, сатирическую, буффонную). К финалу остаются только «кожа и кости» новорожденной. Да, вся история — это не только мамины, это ее собственные долгие роды: в муках рождается душа Митиль.
Собственно, «выход вон из данного средоточия», по сути, есть общий принцип и жанр спектакля, в котором сюрреалистически нарушены пропорции, все смещено и асимметрично, и в эту картину центром вписано асимметричное личико коротко стриженной Митиль. Так же, как она, худая и нелепая, несоразмерна огромному пространству сцены, так несоразмерны в спектакле друг другу мебель, деревья и машины. Все здесь — во взаимном смещении, в обратной перспективе сна.
В начале спектакля Лакоба — роскошная клоунесса. Эта вредная Митиль капризничает, нелепо задирает юбку, канючит и пищит — отвратительная, по-детски развязная, по-женски сварливая и эгоистичная маленькая баба-яга, на которую бывают похожи все балованные девочки (любая взрослая женщина помнит эту накрученную на кулак юбку как самый стыдный стыд своего детства: мятый край платья, штаны видны, мерзкий голос, шмыгающий нос…). Юные зрительницы в этот момент должны увидеть себя в кривом зеркале сцены, узнать и не полюбить свое востроносое и пучеглазое пародийное отражение.
Освобождение души от вериг материальности, от пластилиновых лат, от гантелей мышц, налипшей телесности — и есть обретение Синей птицы. В третьем акте (самом сильном и целостном), когда Митиль попадает в царство Ночи, Могучий «отключает» все постановочные технологии (как будто снимает те же «пластилиновые рукава») и оставляет на пустой темной сцене, на трубе крематория странное, некрасивое, маленькое, нелепое существо, умоляющее вселенную, чтобы мама и братик остались живы. «Готова ли ты отдать все, что я попрошу?» — спрашивает Ночь, и Митиль сперва уморительно торгуется, пытаясь хитро подсунуть свое «богатство», заветный материальный капитал, а на самом деле барахлишко: «фломики», жевачки, мамину помаду светленькую, очень симпатичную… Но выясняется, что эта система ценностей не проходит, нужно отдать свою жизнь, свою птицу. А есть ли у тебя она, душа? Есть ли что отдать для спасения другой души? Перед девочкой встает экзистенциальный трагический выбор. И она его делает. Ее смешная молитва Ночи действует куда сильнее экстатических закидываний Ксении. Редкий актер способен жить на сцене в метафизическом двоемирии, у Янины Лакобы это органическое, природное свойство есть. Ее странная индивидуальность одновременно «здесь и не здесь», и это состояние не требует педалирования.
Но вот в чем штука: острая, трагикомическая кульминация c мольбой Ночи невольно доказывает, что дорогостоящая феерия эмоционально действует куда меньше, чем живой актер в пустом пространстве… Может быть, потому нужны были Могучему все постановочные навороты, все сценические «фламики и помады светленькие, очень симпатичные», чтобы стало понятно, что синяя птица-душа театра — не в них?.. И для этого нужна была «Счастью» тщедушная Митиль, ставящая кривые ножки крестиком. Для этого и нужна была Могучему Янина Лакоба.
Апрель 2011 г.
Какие ценности актерской профессии вы хотели бы сохранить и какие надо занести в Красную книгу?
Марина Дмитревская Сосредоточенность. Внутренний покой. Содержательное сценическое молчание.
Комментарии (0)