«Счастье» (пьеса Андрея Могучего и Константина Филиппова
по мотивам
произведений Мориса Метерлинка). Александринский театр.
Режиссер-постановщик Андрей Могучий, художник Александр Шишкин
Когда мы приходим на «Счастье» во второй раз, зал полон детей — детдомовцев, которых привели по социальной программе. Рядом с нами — трое подростков. В перерывах они бегают курить за угол Александринки. Мы с тревогой думаем, как эти мальчики переживут торг Митиль с Царицей Ночи в третьем акте — сцену всеобщего катарсиса.
Вот в первом акте корифеи Александринского театра — души вещей — на ощупь пробираются по залу, а Митиль демонстрирует лунную походку Майкла Джексона — парни ухмыляются: спектакль, в котором по залу шарятся какие-то слепые старцы, а на сцене разговаривают оперными голосами, кажется им забавным.
Но к моменту, когда маму увозят на скорой, а Митиль кричит: «Ты меня забудешь! Забудешь, мама!» — наши мальчики сидят ни живы ни мертвы. Глаза их блестят, лица неподвижны, они изо всех сил стараются не смаргивать. Они не отводят от сцены взгляд. Плачут все трое. И всем троим стыдно плакать.
Оглядываюсь на второй ряд — там дети помладше. Они кусают ногти и шмыгают носами. У нас (вполне взрослых людей) от всего увиденного в зале тоже появляются слезы.
Когда мы были на премьере с шестилетней дочерью — у нее слез не было и в помине. Ей простодушно все нравилось: золоченый имперский зал, лепнина, зеркала, но более всего — красавица Фрося, злодейская кошка-эквилибристка. Маленькие девочки, как известно, питают слабость к золоту, кошкам и полетам во сне и наяву. И верят, что все будет хорошо.
Сцена из спектакля. Фото В. Васильева
Взрослым и подросткам на «Счастье» сложнее. Они там думают. Припоминают. Смеются и плачут. Как и должно быть в настоящем театре.
Некоторые критики уже пожурили Могучего за роскошное вольнодумство нового спектакля. Мол, на сцене Александринки не Метерлинк, а бедлам. Родители, в антракте уводящие своих отпрысков куда подальше от такого «Счастья», тоже находятся.
Но довольно странно ожидать от Могучего ученического следования чужому слову. В соавторстве с Константином Филипповым, сохранив основные токи метерлинковской пьесы, режиссер написал феерию, соответствующую духу времени и обращенную к видавшему виды юному поколению компьютерных технологий (в афише обозначен возраст: от 9 до 12 лет), в лексиконе которых если не самое главное, то уж точно самое употребительное слово — «хочу».
От «Синей птицы» здесь остался жанр (путешествие) и главные герои — брат и сестра. Все остальное (сюжет, перипетии, ситуации, второстепенные персонажи) лишь в чем-то перекликается с текстом Метерлинка.
Перед нами больше не семья бедняков-дровосеков (скорбный, не единожды повторяемый в пьесе мотив униженных и оскорбленных отсутствует — не ко времени). Социальный статус Тилей неопределим. Они — кто угодно. Любая семья. Нарисованные человечки. Так и выглядят: накладные носы и уши, объемные одежки из лаковой ткани, из-за чего герои одновременно похожи и на карамельные фигурки из кондитерской лавки, и на игрушки из детского конструктора вроде LEGO, и на мультипликационную семейку.
Сцена из спектакля. Фото В. Васильева
Говорят, Могучий с Шишкиным мастерили Тилей с оглядкой на Симпсонов, однажды на экране даже мелькает Барт Симпсон, но другого сходства с американским мультсериалом, кроме того, что в доме кавардак, нет.
Завязка «Счастья» — предновогодний вечер: мама (Елена Зимина) на сносях, папа (Сергей Паршин) при маме, дедушка (Николай Мартон) — в ожидании футбола, Митиль (Янина Лакоба) и Тильтиль (Павел Юринов) — в ожидании подарков. Но в дом залетает птица. Ее пытаются поймать — не выходит. У мамы начинаются схватки. Скорая увозит маму и папу в больницу. Дети стенают (в отсутствие родителей празднику капут). За детьми вызывается присмотреть «фрекен Свет, соседка сверху»: в лучах прожекторов прицепленная к тросам актриса Виктория Воробьева приземляется на сцену в спортивном костюме и на лыжах, словно чемпионка, спустившаяся к нам, простым смертным, с олимпийских вершин (как вскоре выяснится, сравнение это недалеко от истины). Фрекен укладывает детей с помощью заклинания.
На поверку «Счастье» ничуть не менее многослойно, чем патетическая история Метерлинка.
В пьесе за птицей путешествовали смелый мальчик в волшебной шляпе, украшенной алмазом, открывающим на все глаза, и его сестра, плакса и тихоня. Дети проходили через круги ада (искушения, страхи) ради того, чтобы принести заболевшей соседской девочке Синюю птицу. Буквального чуда Синей птицы у символиста Метерлинка, разумеется, не было. Была игра воображения, был сон, опосредованный реальностью, и, после, опосредованная уже сном, реальность, в которой Тильтиль, так и не поймавший волшебную птицу, возвращался домой и отдавал свою собственную птицу из клетки (горлицу) соседской девочке.
Однако все перемены, которые устраивает пьесе режиссер, — своевременные и современные. В мире фастфуда, шопинга, шейпинга и корпоратива попрекать человека грехами чревоугодия и властолюбия (именно это в числе прочих «наслаждений» преподносят как зло детям из пьесы) довольно смехотворно. Прохаживающаяся по сцене одушевленная Сахарная голова (когда даже в деревнях никакие сахарные головы больше не украшают интерьеры) — тоже картина странноватая. Многодетная семья, где все братья и сестры умерли от бедности и болезней, — снова не вариант (у нас не страна третьего мира). Значит, будет так: уже есть два ребенка и третий на подходе. Этот третий для старших детей — лишний. («Че мама-то рожает, если есть мы с Тильтилем? Почему взрослые всегда сами все решают? Они должны спрашивать у нас!») Дети против конкурента, и для взрослых это проблема.
В «Счастье», несмотря на долю хаоса и сумасшествия, заложен мощный психотерапевтический заряд. Весь этот спектакль как сеанс игровой психотерапии, проведенный посредством театра и затеянный взрослыми людьми (фрекен Свет — мощный медиум, гипнотизер), которые переживают: как Митиль и Тильтиль справятся с появлением в доме нового существа, младшего брата. Проверка на эгоизм, испытание любовью (то, что ценно во все времена) — лейтмотивы спектакля.
У Метерлинка «Синяя птица» — метафора, иносказание, символ. У Могучего — прямолинейность, раскрытие метафоры. Волшебство здесь, даже волшебство театра (персонажей упаковывают в костюмы на глазах зрителей, еще до начала спектакля), снимается, а значение «символа» (Синяя птица = душа, мотив, обыгранный везде — от этнических сказок до современных мультфильмов, вроде «Девочки-лисички») проговаривается, объясняется не единожды.
Историю поиска Синей птицы Могучий делает событием исключительной важности: птица нужна уже не соседской девочке — родной маме (потому что свою мама отдала будущему ребенку).
Кто больше всего возмущался, что родится брат-конкурент? Митиль. И режиссер, отодвинув Тильтиля на второй план, отдает ей право голоса. А может, Митиль, дитя века тотальной эмансипации, самолично захватила это право? Янина Лакоба в этой роли — острая, бойкая, настоящая клоунесса. Ее Митиль — ракета, оторва, каверза, чума. Взвинченная, ершистая, как и ее прическа-воробушек. Такой палец в рот не клади. Дерзит, дуется, бунтует. Если разговаривает, то капризно, почти хамски, растягивая гласные, как провинциальная гопница-продавщица. При этом — чертовски обаятельна. Помимо лунной походки Майкла Джексона в ее арсенале — милейшая пружинистая походочка (детка освоила взрослое, модельное покачивание бедрами), а когда надо — так и походняк (в духе: моряк вразвалочку сошел на берег). Если требует ситуация — предприимчивое создание включает ябеду, в другой раз она — елей и патока, а когда все совсем серьезно — найдутся и храбрость, и сила воли.
Чтобы справиться с эгоизмом, выйти на иной уровень восприятия, повзрослеть, Митиль нужно пережить новый опыт. Режиссер (а в спектакле — взрослые), выдавая этой невозможной эгоистке амплуа героини и наделяя ее способностью на высокий поступок (спасение мамы), реабилитируют ее перед самой собой.
Сцена из спектакля. Фото В. Васильева
Митиль и Тильтиль, пережив нелегкое путешествие, как будто бы сами становятся родителями будущего брата (даже знакомятся с ним на «фабрике по подготовке детей к рождению»).
Ведь сущность жанра путешествия, его истинная цель (пусть у этой цели есть совершенно конкретное определение, вроде молодильных яблок, Елены Прекрасной или Синей птицы) всегда одинаковы: обретение себя (и важно, что внутреннее путешествие души происходит во сне — в самом точном, заведомо нереальном пространстве, на территории подсознания, где возможны любые превращения).
Во Сне № 1 дети становятся великанами (актеры встают внуть гигантских кукол), видят плачущего, уменьшенного в размерах папу («Папа, что с тобой? Почему ты такой маленький?») и понимают, что папе — плохо. Папа срубил весь лес, надеясь найти для мамы Синюю птицу, но все без толку. Во Сне № 2 дети попадают в квартиру бабушки и дедушки, где знакомятся с представительницами генеалогического древа семейства Тилей — пра-пра-прабабушками. Все почтенные дамы одеты в платья в горошек и частично, за давностью лет, одеревенели. Одна бабушка — балерина, другая — пианистка, а третья, Марья Ивановна, самая древняя и деревянная (вместо платья актриса упакована в деревянный костюм в горошек), помнит только одну фразу, правда самую важную: «Любовь — это счастье». И Митиль вдруг понимает — о чем это. Прокричав «Мама, я знаю, что делать!», Митиль мчится в ритуальной урне (видеопроекция) в космос, к Царице Ночи.
Последующий покаянный монолог Митиль — акт терапии. Капитуляция эго, проговаривание своих страхов и сомнений. Торг девочки с Царицей Ночи — кульминация «Счастья». Митиль не без бравады и гордости выкладывает перед Царицей свой неприкосновенный запас школьника младших классов: фломики, наклейки, помаду мамину старую, велик «очень интересный», плейер. Но Царица Ночи, как опытный психолог, давит на болевую точку, выторговывая по-настоящему ценное (душа в обмен на душу):
— А птица?
— Что птица?
— Твоя птица у тебя есть?
— Ну, есть.
— Хорошо, я возьму птицу.
— А мамину вернете?
— Да. И у мамы с братиком все будет
хорошо.
— А я?
— А тебя не будет.
— Че, совсем?
— Совсем.
— А туфли красные возьмете?
— Нет. Ты умрешь.
И только когда ребенок, всхлипывая, машет на
собственную жизнь рукой, Царица Ночи трубит Митиль
победу: забирай птицу!
Есть еще момент: путешествие на край ночи совершают не только дети, но и дедушка Федя, история которого вскрывает еще одну значимую сторону спектакля.
Герой Николая Мартона всегда в оппозиции. Отстранившись от дел семейных, он демонстративно смотрит в ящик, беззлобно ворча: «Птица, залетевшая в дом, — плохая примета! Надо ее поймать и шею свернуть!» Он, единственный в семье, одет в «человеческие» вещи: тельняшку и бескозырку с надписью «Смелый». В минуты грусти поет «Белые мачты на рейде». Импульсивен, готов сорваться на стадион, чтобы показать любимой команде, как надо забивать («Эй, мазилы, играть не умеют»). Его любимица — Митиль, которая именно от него унаследовала удалой нрав и горячее сердце. С ней дед шутит («Держи краба»), ею восхищается («Ишь ты, подишь ты»). Роль Мартона — не только потешная, увеселяющая, но и драматическая. Когда дедушка Федя вслед за детьми появляется в загробном мире и просится к уже умершей жене, все вдруг становится про него понятно: лишившись подруги жизни, переехал к детям, доживает век за футболом, который, в общем, ему и не нужен. Изредка рявкнет: «Здесь все — мое! Люстра — моя!» — и дальше сидит, гаснет. Именно дедушка, прибывший (см. Сон № 3) в покои Царицы Ночи вслед за внуками, незаметно отдает за детей свою птицу. И в финале спектакля, во время ликующих арий («Мальчик маленький родился!»), счастливо объявляет в зал, что теперь он наконец может спокойно следовать к своей «любимой Светке».
Итак, задача «Счастья» — объяснить и помочь. Поэтому вместо трусливых вещей из пьесы Метерлинка каждый акт обрамляют «благородные души шкафа, дивана, холодильника, швабры, замка, огня, телефона, валерьянки, стола», которых играют почтенные актеры Александринки. Души — слепые поводыри (у актеров — черные костюмы, очки с темными стеклами и белые трости), образующие пророческий хор. «Только дети всех спасут», — рефрен этого хора. Задача его (не явно, а подсознательно) указать детям верный путь к Синей птице.
Сцена из спектакля. Фото В. Васильева
На объяснение, на помощь детям работает и Время. Герой Семена Сытника философствует, параллельно рассказывая невеселую историю отношений с собственными детьми, Светом и Ночью («роздал дочерям свое богатство, сейчас влачу убогое существование»). Время задает в спектакле мотив рока: Синие птицы — существа «вещие», спустившись на землю, они «меняют ритмы жизни», и люди против этих перемен — бессильны.
Но серьезность посыла разбавлена юмором спектакля. Здесь много смешного. Смешная картонная машина скорой помощи, которую выносят люди в белых халатах (на них прицеплены фотографии врачей в полный рост). Или скелеты, раздающие в царстве Сна угощение в кастрюлях (ровно таких же, как в учреждениях советского общепита, с теми же красными надписями, обозначающими название блюда): «птичий помет в червячном соусе», «хрустящие клещи», «компот из кровавых соплей». Или слепцы, предупреждающие, что если кто-то не понял спектакля, то ему «денег в кассе не вернут». Или возникающий на сцене идиллический соцрекламный плакат: на лазурном фоне просветленная мать и карапуз, над ними надпись — СЧАСТЬЕ. Или Бобик и Тобик, читающие абсурдные стишки («Дед Морозам в Новый год перешел дорогу кот. Был ни черный он, ни белый, а я — зеленая собака»).
Это многонаселенный спектакль, в котором разглядывать актерские лица — не главное (исключение — Митиль, ей положено проявить индивидуальность). Ведущие артисты здесь работают на второстепенных ролях, а те, кто работает на главных, как правило, скрыты за толщинками костюмов. Но в том и суть, что второстепенных ролей здесь нет. Есть общее, обязательное для каждого дело: вместе с детьми разобрать и заново собрать жизненный конструктор.
Май 2011 г.
Комментарии (0)