ИЛЬЯ ДЕЛЬ
Вырасти из вундеркинда в актера — случается очень редко. Илья Дель из домашнего театра. В 12 лет играл Моцарта в «Моцарте и Сальери» А. С. Пушкина (Сальери играл его отец, актер, режиссер и педагог Владимир Дель), позже Раскольникова (костюмы и сценография мамы — Ирины Дель), но почти все — в обстановке любительского театра. И в данном случае любительский — это лучше, чем профессиональный, ибо такого качества там, в Скопине Рязанской области, было любительство. Потом выбирается театральный вуз — не сразу, потом вуз меняется, начинаются «трудности перехода» из стадии любовного воспитания любящих близких в стадию жестких требований высшего образования, начинается неясность времени и места, начинаются проекты, планы, и все как-то выходит боком, пока не натыкаешься на роль. Для Деля это Ромео. Когда его Ромео, c солдатским медальоном на шее, в первом акте появляется, сплошь в памятках недавних суицидов (перевязанные запястья, шея), когда он под ритмы Шекспира топится, вешается, травится, самосжигается, тут же спасаемый бдительными друзьями, Бенволио в первую очередь, то сразу же вспоминается малыш Моцарт — Ромео излучает ту же бесконечную радость жизни. Звонкий детский голос сменился на хороший юношеский баритон, тоненький стан — на крепкую фигуру гимнаста, и все же они родственны. Дель связывает того счастливца праздного c этим счастливцем праздным и устраняет провалы в своей уже сейчас сложной биографии, между своими временами. Жгучую муку обучения (которое ему то не нравилось, то нравилось) он распространяет на этого влюбленного (хныкающего) и любящего (рыдающего) юношу. Перед нами выстрадавший свою любовь к театру актер, который, как Ромео, шел, плутал, грелся в лучах безмятежного солнца, претерпевал петербургскую хмарь и познал что-то в себе и в искусстве театра.
И. Дель. Фото из архива редакции
Дель попал в спектакль близкой по духу и возрасту, достаточно отважной режиссуры, и это ему помогло. Помогло ученичество у Григория Дитятковского. Помог и жанр. Даже если на афише обозначено «трагикомедия», нельзя играть сначала комедию, а потом трагедию или сначала трагедию, а потом комедию. Дель— Ромео вылеплен из смеси трагического и комического, эти начала в нем задействованы c мастерством и легкостью. Весь первый акт — это, по преимуществу, акт Ромео. То он шпанистый парень, еще не отвыкший от детства, немного позер, со странной радостной буффонадой бросающийся в смерть, то элегантный юный Шерлок Холмс, в экипировке которого легче проникнуть на бал к Капулетти. То торопливо старательный декламатор чужих любовных излияний, но как непосредственно он меняет банальный тон клятв и признаний на мальчишеский полуобиженный тон новичка. Он настраивается на любовь. То он танцор диско или — бери выше — солист какого-то Форсайта на Литейном (то есть хореографии Ирины Ляховской), то нетерпеливый носитель половой активности, пережидающий в комических ерзаньях ночные бдения упоенного философией литературы Лоренцо. То драчун, боец, переходящий от уличной игры к убийству (как не вспомнить «Ромео и Джульетту» Франко Дзеффирелли, игранных бог знает когда у нас на сцене Дворца культуры им. Ленсовета!).
Последняя сцена первого акта, после венчания и возвращения Ромео из пространства мыльных пузырей в пространство помойки, где всегда есть пустые пластиковые бутылки и где жарища, пожар гормонов, жестокость, вытесняющая все инстинкты добра, дружбу и братство (и что было раньше — братство или жестокость?), — это высокий уровень. Дель здесь доказывает, что у него выработана не только пластическая готовность (мышцы, пируэты, прыжки то ли молодого кенгуру, то ли охотничьей собаки элитной породы, подтягивания — например чудесный «замок» из тела в сцене первого свидания, когда он висит под ложем Джульетты, замерев в ожидании не сказанных ею слов), но и психологическая. Мягкое, добродушное, светящееся покоем и радостью лицо на глазах твердеет, и этот «другой» Ромео выливает на Тибальта не ведро воды и не водяными струями его дразнит, а добивает павшего. Солдатский медальон, стало быть, не случаен, он свидетель того, как Ромео прошел сквозь взрослую жизнь и как ею был использован.
АННА АРЕФЬЕВА
Второй акт принадлежит Джульетте — Анне Арефьевой. Полчаса она солирует на большой для ее миниатюрной фигурки сцене. Один за другим следуют актерские пассажи, требующие внутренних и внешних реакций. Монолог на деревянной лошадке — в ожидании Ромео, c незабытым восторгом ребенка в воображаемой скачке; монолог c бубном — пляска в защиту Ромео, как вызов, тарантелла стойкости и веры; потом, в ритмах оплакивания, жалобы на судьбу, забравшую возлюбленного в изгнание. Чтобы сыграть эту роль и, в частности, вынести полчаса соло, необходимы: 1) мастерство, 2) молодость. Для Арефьевой эти условия в ином порядке — молодость на первом месте. Молодость и темперамент.
А. Арефьева (Джульетта), И. Дель (Ромео). Фото Ю. Белинского
Арефьева тоже актриса по наследству, неудивительно, что временами она напоминает свою маму (Елену Ложкину, Кормилицу в «Ромео и Джульетте») в юности — непосредственностью и смелостью. В спектаклях мастерской Григория Козлова, где Арефьева училась, заметно было обаяние ее природного амплуа — инженю. В «Идиоте» у нее была крошечная роль служаночки, подслушивавшей рассказы князя Мышкина и расплакавшейся от жалости, и раскокетничавшейся от умиления. Несмотря на мизерные размеры, эта роль (ролька) для спектакля значила немало. В «Ромео и Джульетте» прорываются скрытые до поры до времени воля, характер, энергия. Голос наполненный и звучный — что особенно важно для словесных перепалок c Ромео, c Парисом, c отцом, c кормилицей. Мастерство накопится, а артистизм уже в действии. В сцене брачной ночи обмен одеждой, переодевание, игра в другой пол, при всем изяществе Деля, выгоднее для Арефьевой. Его играющая в Ромео Джульетта храбрится, басит, ибо берет на себя заботу о будущем, о безопасности, о семье. Пусть мы так и не узнаем, что это было: баловство после настоящего секса, тот интим, который только и доступен невинным веронским подросткам, или доля пресыщенности в любовных играх, но эта сцена, как и сцена первого свидания, выполнена убедительно и на равных — и Делем, и Арефьевой.
Вообще актерский дуэт удачен c первых минут, c того полного неузнавания, когда они сцепляются в развлечениях на бале у Капулетти. Объятья Париса и леди Капулетти, стоящих во главе играющих команд, разорвали сразу, а Ромео и Джульетту, которые даже не смотрят друг на друга, невозможно растащить. Поэзией улиц, а не бала отдает их драка на авансцене, и вместо нежных и осторожных прикосновений друг к другу еще не влюбленные Ромео и Джульетта таскают друг друга за волосы. Реплики трагедии звучат поверх кошачьих прыжков Джульетты и мальчишеских отскоков Ромео. Реплики Шекспира — для приличия, для дела — свалка и чувственная реакция на первые поцелуи.
Главным испытанием для Арефьевой стал большой монолог перед сном-смертью. На едва освещенной сцене девочка c копной светлых и светящихся кудрей словно сидит на кусте из гигантских роз, то есть в свадебном платье. В этой сцене антураж (свет, мыльные пузыри в воздухе) берет на себя часть работы, ибо молодой актрисе это одиночество, эта неподвижность, эти слова, слова, слова тяжелы и трудны, как и пышное розовое облачение до полу. Красивая картинка завершается тем, что Джульетта, скинув тяжесть платья (и монолога, прибавим), убегает — и это ее привычная скорость — кругами во тьму сна. Маленькая, прыгучая, бойкая Джульетта ничуть молодой актрисой не идеализирована и нисколько не снижена. Найдена середина — просто своевольная и, подобно Ромео, страстная и радостная юность. Она лучше, мудрее, прямее, красивее, чем среда, ее породившая.
И. Дель (Ромео), А. Арефьева (Джульетта). Фото Ю. Белинского
Девушка в черных колготках, бюстье-пачке, розовых балетках и парень c солдатским жетоном, в майке и с розовыми вставками на гульфике играют жизнь и смерть в розовом цвете. Авторами спектакля не забыто, что «Ромео и Джульетта» — светлая трагедия, в биографии Шекспира окруженная сплошь комедиями, и единственная, где можно сказать, что победили жизнь и любовь. Так и здесь — Ромео и Джульетта умирают не в склепе и не на лежаках. Они затихают и вместе, рука об руку стоят, молча и по-взрослому задумчиво глядя в зал, c переходящей из губ в губы сигареткой, которая снова напоминает о сегодняшнем дне, о его образах, поэзии и языке.
Март 2011 г.
Какие ценности актерской профессии вы хотели бы сохранить и какие надо занести в Красную книгу?
Илья Дель У меня, начинающего, сейчас ценности меняются очень быстро и кардинально… Даже не знаю, c чем это связано. Не вижу особых ценностей в актерской профессии: богатства я не нажил, властителем дум не стал, славы не приобрел… Но знаю точно, что каждый раз, выходя на сцену, я чувствую себя абсолютно счастливым человеком! Эта профессия дает мне возможность прожить множество разных жизней, от зарождения иллюзии до ее разрушения, дает бесконечность познания и возможностей…
Хочу, чтоб так было всегда!
В Красную книгу надо занести и сохранять: неспокойствие, интеллигентность, самокритичность, неувлеченность деньгами, смелость, открытость, чувственность, исповедальность…
Анна Арефьева На самом деле не хватает этики, которая была в театре раньше. Каждый за себя. Может, это наше поколение такое (и правда — надо выживать) — но не хватает. Не хватает командности: выходит звезда, тянет одеяло на себя, дает реплику и ждет аплодисментов… А я сама хотела бы продолжать учиться, не останавливаться.
Комментарии (0)