А.Стриндберг. «Отец». АБДТ им. Товстоногова.
Режиссер Григорий Дитятковский, художник Эмиль Капелюш
«Омфала! Омфала! Вот ты поигрываешь палицей Геркулеса, а он прядет твою шерсть!»
Спектакль «Отец» на малой сцене АБДТ о силе женщины, о ее преобладании в мире. Идея может показаться спорной, ведь умаление женского — налицо в современной реальности, наши дни рассчитаны на мужские ценности, как на мужские деловые костюмы.
И все-таки… вечно улыбается Омфала, поигрывая палицею Геркулеса.
У Елены Поповой есть эта неопределенная летучая усмешка, своеобразная маска Омфалы-Лауры. Ротмистр вскрикивает и трясет кулаками, он в исступлении: «Семнадцать лет каторги!» — это о годах, проведенных в браке. Жена спокойна, как морозные узоры на стекле. Она следит — с улыбкою — за душевными конвульсиями мужа.
С.Дрейден (Адольф), В.Дегтярь (Пастор). Фото Б.Стукалова
Спектакль погружает нас в мир расколотого, несчастного сознания героя. В этом субъективном, тревожном пространстве женщина бродит инопланетянкой, она — другая, из «вещества» другого, и все в ней тайна. Потому и для зрителя она загадка, ее душевный мир закрыт, она ускользает от нашего любопытства бесшумной походкой в ночных сумерках сцены. Лаура Елены Поповой — стильная условная фигура: женщина вообще, средоточие опасности для героя. Обманчив ее нежный голос, но много опаснее молчание. К тому же долго нет уверенности, что следы угрозы — не игра теней на прелестном лице, вызванная болезненным воображением героя.
Сумерки его сознания изящно декорирует Эмиль Капелюш. Сцена затянута в черное, словно камера, тупиковое пространство маниакальных идей. Стекло и метал в интерьере смутно ассоциируются с холодным блеском шприцев и прочих атрибутов медицинской службы. Левая стена фиолетово-синяя, глубокий тон служит страстным фоном для красного платья Лауры, сидящей за длинным белым столом. Здесь под накренившимся зеркалом она склоняет и доктора Эстермарка (Василий Реутов) послушно «прясть» ее «шерсть».
Аскетичная изысканность сценического пространства под стать строгим планам бергмановских фильмов, суровой красоте Скандинавии. Проем в заднике светится, будто фосфор в осеннем море, проливая на сцену призрачное сияние. Звуки глухого северного прибоя превращают Ротмистра в островитянина, так одинок он, один на один, со своею бедой. Дочь Берта (Соня Белле), объект смертельной распри с женою, посещает отца как призрак, живущий в его воспоминаниях. Вода хлюпает вокруг ее босых ножек — похоже, Ротмистр на своей узкой лежанке, как на утлом суденышке, закачается вот-вот на волнах безумия…
У Сергея Дрейдена Адольф — что старый шекспировский король, которому обманщица-жена вливает в ухо капли белены. Он невинный, лицо страдательное, даже его агрессия встречает сочувствие… у зрительниц! — Во времена Стриндберга разгневанные женщины покидали зал на премьере «Отца». Сегодня, завороженные актером, испорченные нынешним веком, мы прядем чужую шерсть: переселяемся в мир мужского и его глазами смотрим на женщин.
Вот они окружили Ротмистра плотным кольцом: жена, нянька, дочь. Их власть абсолютна, ибо ведь сама жизнь — женщина. Дрейден играет обреченность мужчины на женщину как родовое проклятье, мучение и абсурд жизни. Нянька, кормившая грудью, теперь заманивает в капкан смирительной рубахи, но разве может он не пойти на ее зов, не послушаться голоса, который его баюкал в детстве? Сладко уснуть на женской груди, а ведь и смерть — женщина.
С.Дрейден (Адольф). Фото Б.Стукалова
Сергея Дрейдена мы знаем как великого комического актера. Вместе с Дитятковским он экспериментирует в области нового для себя жанра и ведет себя в нем на свой лад. Он не развертывает в процесс все сложные душевные комплексы героя Стриндберга, не увлекается зыбкой и неуправляемой природой его отношений с Лаурой. Дрейден гиперболизирует, подобно актеру театра Мольера, мрачную маниакальную страсть своего героя, его темный ужас перед женской сущностью мира. Перед нею яростный Ротмистр беспомощен, как мальчишка на ночном горшке. — Так отомщены женщины в спектакле Дитятковского и Дрейдена.
Февраль 1999 г.
Комментарии (0)