Ж.-Б. Мольер. «Проделки Скапена». Молодежный театр на Фонтанке.
Режиссер Владимир Ветрогонов.
Есть такое странное явление на театре — «перенос постановки». Режиссер N переносит какой-нибудь удачный свой спектакль со сцены одного театра на сцену другого, ничего существенно не изменяя в решении, «вставляя» новых артистов в готовую схему. Мы помним шествие по самым разным площадкам (включая академические) «Удалых молодцов» Д.Астрахана, в пору его же правления в Театре Комедии там появились перенесенные из Омска «Конек-Горбунок» И.Макарова и «Укрощение строптивой» В.Рубанова. Недавняя премьера театра им.Комиссаржевской — «Буря» — не первое обращение режиссера А.Морфова к этой пьесе (впрочем, в последнем случае нельзя утверждать, что он лишь продублировал свой предыдущий спектакль). На этом пути, по-видимому, возможны и удачи, но вряд ли у подобного метода найдутся обоснования творческие, а не производственные. Ведь режиссерский замысел — это нечто уникальное, родившееся от столкновения пьесы и конкретной труппы, а также именно этого места (сценического пространства и географического — города, страны) и времени. Тиражирование идеи не может не превратить ее в штамп.
«Петербургский театральный журнал» писал об интересном и оригинальном, с точки зрения критика Е.Горфункель, спектакле «Проделки Скапена» в Новгородском театре драмы. Придя сегодня в Молодежный театр, неожиданно видим: тот же режиссер — Владимир Ветрогонов, тот же художник — Геннадий Сенечко. Внимательно прочитав рецензию и вглядевшись в фотографии новгородского спектакля, убеждаемся, что и костюмы, и сценография, и трактовка отдельных персонажей, и мизансцены, и рисунок движения актеров — все как под копирку переведено в новую постановку.
Внешнее решение новгородских «Проделок», судя по всему, было подсказано самим интерьером огромного театрального здания на берегу Волхова и гигантскими размерами площадки. Дублирование этого решения в условиях крошечного театра на берегу Фонтанки выглядит до крайности нелепо. По идее режиссера, все действие происходит на взморье, на широком морском берегу, где гуляют ветры, кричат чайки и на горизонте проплывают галеры. Но в Молодежном нет и не может быть горизонтов, ведь у этой площадки — узкого пятачка под носом у зрителей — нет глубины. Поэтому силуэты чаек, которым надлежит «теряться в голубой дымке», здесь, извините за выражение, мозолят глаза грубостью муляжей. Чучела бедных птиц, расставленные по сцене, напоминают не о море, а о зоомузее. Безбрежные просторы трудно представить, если на сцене — теснота и повернуться негде среди собранных по непонятному принципу предметов. Стоит полукруглая решетка с Лебяжьей канавки Летнего сада (почему?) и рядом с ней — картина в золоченой раме, средней руки морской пейзаж с парусными кораблями (вот эту масляную живопись и именуют морем участники представления). Картина служит ширмой, за которую прячутся, но кроме нее есть и настоящие ширмы, неизвестно откуда взявшиеся на морском берегу. Присутствует еще спортивный снаряд — турник (в принципе, он возможен на пляже), но на нем никто не упражняется, только Скапен кружит, ухватившись за вертикальную стойку (при этом сооружение угрожающе качается).
Если каждый из предметов оформления и наделен каким-то собственным смыслом, то все вместе они не складываются в систему, скорее, наоборот, — взаимно обессмысливаются, гасят значения друг друга. Возникающие ассоциации летучи и быстро испаряются, ничем в спектакле не подтвержденные. Есть еще «придумка», косвенно связанная с морской темой. В начале все участники выходят гуськом, пританцовывая, в красных полумасках с длинными птичьими клювами. Они не очень похожи на чаек, скорее — на цапель или аистов на длинных ногах, а еще почему-то на марионеток из кукольного театра Карабаса Барабаса: ломаные движения деревянных рук и ног, вырезанные из бумаги воротники и юбочки лепестками. Закончив танец, часть «птиц» сбрасывает оперение и превращается в персонажей, которые будут участвовать в первой сцене (переодеваются они скромно, за ширмой). Наверное, этот пролог, внешне связанный и с выходом на поклон в тех же масках, имел целью придать всему зрелищу форму условного представления, разыгрываемого труппой перелетных птиц или бродячих комедиантов. Но не считая этого обрамления на театральную тему, ничто более не напоминает нам «театр в театре»: единственный раз, совершенно неожиданно, герои обращаются к помощнику режиссера Кате с просьбой уточнить текст реплики. Эта реплика апарт звучит очень искусственно, потому что только один герой имеет отношение к «игре в театр» — это, как вы догадываетесь, Скапен в исполнении Сергея Бызгу.
Именно он не раз пытается набросить на турник длинную шелковую ткань, удивительно напоминающую театральный занавес, он делает это снова и снова, стремясь организовать для себя игровую площадку, а занавес все время кто-нибудь срывает: турник используется в качестве дверного проема. Он оказывается слишком низким для одной из дам — Гиацинты (А.Бражникова). Дело в том, что на голове у этой красотки воодружен не только пудреный парик, но еще и белый фрегат с высокими мачтами. И говорит она с английским акцентом, видно, что на этом самом фрегате недавно приплыла из туманного Альбиона. Для контраста с внушительными размерами этой девицы к ней приставлена Кормилица-карлица (з.а. России О.Лысенкова проводит всю роль — почти без слов — передвигаясь по сцене на коленях). Обе они — очень славные, доверчивые, смотрят с обожанием на Октава (К.Таскин) — зажатого молодого паренька в парике цвета огненной хны. Этот парик слишком плотно держится на его голове. Его приятель Леандр (Р.Нечаев) — наоборот, раскован и подвижен, постоянно задыхается от быстрого бега и, снимая свой кудрявый парик а ля Луи XIV, утирает им пот. Хорошо бы что-то решить с париками — либо демонстративно снимать их, либо делать вид, что это настоящие «неснимаемые волосы»…
Каждый из действующих лиц «Проделок Скапена» по-своему симпатичен, для каждого выделено место в спектакле, когда он может всласть посмешить зрителей. Обычно смех вызывает многократное повторение какой-нибудь фразы, например Жеронт (А.Артемов) раз 18 с пафосом, все более безнадежно вопрошает: «Ну кой черт потянул его на эту галеру?» Или Октав со слугой Сильвестром (Е.Клубов) до изнеможения вопят: «Я в отчаянном положении!» Уморителен эпизод, когда Сильвестр под руководством Скапена прикидывается неукротимым бандитом-великаном, передвигается он при этом на цыпочках, но на ходулях, что может зрителей довести до смехового обморока.
Итак, герои комедии разводятся на пары: две пары влюбленных, пара отцов, пара слуг. Благородные отцы (хотя они и наделены неблагородным качеством — скупостью) выглядят очень достойно. Можно подивиться, как А.Артемову и С.Гавличу удается играть мягко и иронично, вводить свою мелодию в окружающую шумную какофонию. Аргант С.Гавлича — вылитый венецианский купец в круглой шапочке и бордовом бархатном плаще, согнутый, кряхтящий, вроде бы немощный, при этом не избавиться от ощущения, что он прячет за прищуренными веками хитрую усмешку. Да и не подыгрывает ли он исподтишка Скапену?… Жеронт А.Артемова не хочет расставаться с деньгами, не потому что он их копит в сундуках. Он и сам не прочь еще повеселиться в этой жизни. Многое выдает в нем молодящегося франта, не чуждого азартным развлечениям вроде скачек и не слишком строгого в отношениях с прекрасным полом (неизвестно откуда появившаяся дочь — тому доказательство). Что же касается пары слуг, то один из них Сильвестр, а второй — Скапен. Это по тексту. А в спектакле Скапен — конечно, не слуга. Он и ведет себя со всеми на равных, да и появляется он как человек со стороны: входит робко, такой невысокий, с дорожной торбой, в длинном поношенном пальто, шляпу мнет в руках… И сразу пытается включиться в игру — убирает площадку, что-то выносит, расставляет реквизит.
Приглашение актера театра «Фарсы» на роль Скапена помогло спектаклю Молодежного все же обрести индивидуальность. Такого Скапена нет и не может быть ни в Новгородской драме, ни где бы то ни было еще. Он куролесит, балаганит, встает на голову, из кожи вон лезет — и уж конечно, не ради устройства дел всех этих леандров с октавами. Это его Театр для себя. Он играет сам с собой, увлекается, перестает замечать окружающую действительность: так он дурачит Жеронта и разыгрывает сценку с целым отрядом наемных убийц, говорит за них на все лады — и заикаясь, и шепелявя, и картавя, и со всеми мыслимыми акцентами — и под конец инсценирует собственный расстрел, а Жеронт-то давно уже вылез из мешка и в полном недоумении, но и не без восторга, наблюдает за этим моноспектаклем. Скапен — меньше всего врун и плут, он сочиняет свои истории не для денег и даже не для того, чтобы кого-то надуть (эта цель становится второстепенной). Он — творец чисто художественных вымыслов.
Скапен — Бызгу демонстративно ведет себя как комедиант на подмостках: он обращается к публике за поддержкой, он раскланивается после удавшегося номера, он преподносит девушке из первого ряда букетик, а ребенку конфетку. Он похож на странствующего клоуна, расстилающего коврик посреди городских площадей, собирающего медяки в шляпу. В его маленькой трогательной фигурке есть нечто чаплиновское. В конце спектакля, когда с помощью Скапена все находят свое счастье, о нем, как водится, забывают. И он, как герой фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!», остается у запертых перед носом дверей и с трудом делает вид, что не обиделся. Шумная компания убегает, он порывается за ней следом, но потом остается один на потемневшей сцене и с грустной гордостью повторяет: «Наверное, это у меня от Бога — такой талант…»
И это правда.
Комментарии (0)