Э.Лимонов, Т.Кибиров. «Эпитафия». Театр «Особняк».
Режиссер — Владимир Михельсон, исполнитель — Алексей Девотченко
В № 8 «Петербургского театрального журнала» за 1995 год опубликована рецензия А.Сахновской-Панкеевой и И.Вдовенко на спектакль В.Михельсона «Русская рулетка». Поставленный по прозе Н.Некрасова, Ю.Алешковского, Э.Лимонова и стихам Т.Кибирова, спектакль этот прошел по сценам Петербурга не более двух-трех раз. Неизвестный к тому времени питерской публике режиссер аттестован в статье, как «до сих пор баловавший своим вниманием сцены мурманскую и петрозаводскую». Очень скоро В.Михельсон станет-таки известен, но как… актер, заменивший ушедшего из театра «Фарсы» Ю.Гальцева. Работа актера, впрочем, оказалась только трамплином: В.Михельсон становится главным режиссером и художественным руководителем театра «Особняк», сменив на этом посту И.Ларина и начав своими спектаклями («Истребитель», «Царство») новую эру в истории этого экспериментального коллектива.
Стала естественной мысль возобновить брошенный когда-то спектакль, но, по словам В.Михельсона «то, чему тогда мы так радостно говорили „Прощай!“, теперь не менее радостно говорит нам „Здрасте!“» Исчезли из названия два автора (за счет чего спектакль стал короче); само название изменилось — стало еще более безнадежным; исчезли не только из спектакля, но из самой жизни некоторые реалии, с которыми играл в «русскую рулетку» (и выигрывал!) режиссер. Что же осталось?.. Как всегда, театральное действо в «Особняке» начинается несколько раньше, чем действие собственно сценическое. Зрители занимают понравившиеся места; тут же, в зале, покупают бутерброды, а из динамиков раздается странный, едва различимый гул — то ли запись митинга, то ли радиопередача. Этот гул в динамике и голоса в зрительном зале сливаются в звуковой винегрет — модель современного сознания. С самого начала режиссер использует в своей театральной игре зрителя, как хор, принципиально противоположный античному, — лишенный содержания, индифферентный…
Мгновение — и зал заливает абсолютная темнота, разговоры обрываются; перед «хором» возникает пятно интенсивно-красного света и в нем — строго очерченный человеческий силуэт среди странных прямоугольных линий и контуров. Еще мгновение — и сцена заливается ослепительным светом — поворот на 180 градусов: вместо строгого силуэта перед нами маленький взъерошенный человечек в пятнистой «военной» курточке, такой же бейсболке и «бойскаутских» шортах на тоненьких ножках (прямоугольные контуры оказываются развешенным на веревке бельем).
Комический эффект удваивается, когда, заговорив, человечек обнаруживает героический пафос. Слова, которые он произносит, — начало лимоновского романа «Это я — Эдичка», но у Эдички сквозь все его «маоистские» инсинуации и «пощечины общественному вкусу» маячила тема, чистая и прекрасная, как у В.Набокова в «Ultima fule» — любовь к женщине, потеря любви, трагедия опустошенности. «Военизированное существо» на сцене похоже скорее на писателя Эдуарда Лимонова, каким он стал сейчас — свихнувшимся на политике, готовым из любви к эпатажу загрызть кого угодно.
И все же перед нами — герой, герой трагедии, заключающейся в том, что вот этот маленький монстр с мешаниной советских песен и лозунгов вместо мозгов — единственная личность, оставшаяся самостоятельной, противопоставившая себя невнятному хору, — «мировая душа», если хотите. Еще И.Ларин в своей «Чайке» нарядил эту «душу» в перепончатые лапы и выпученные «лягушачьи» глаза: мировая душа не может быть прекрасна в нашем понимании этого слова (так было в конце XIX века, в конце XX — она безобразна). Нашему герою ведь даже не с чем бороться: он читает «антисоветские» стихи Т.Кибирова, и они бьют мимо цели — ведь Советского Союза давно уже нет; он читает лимоновские филиппики против американского «общества потребления», но полно, существует ли еще Америка, или это — грандиозная мистификация СМИ?
Второй раунд закончен — античная трагедия исчерпана совершенно: в первом раунде погиб хор, во втором — от героя осталась только посылающая проклятия голова, засасываемая все глубже. «Болото постмодернизма» будет покруче античного рока — там герой, хотя бы погибнув, мог остаться самим собой, а современный мир сожрет «протагониста» со всем его эпатажем, тогда — конец. То есть, как это часто бывает в «Особняке», — полная темнота.
Комментарии (0)