Он мечтал под занавес сыграть «Короля Лира» и «Перед заходом солнца». Судьба распорядилась иначе: она опустила его театральный занавес раньше, чем он ушел от жизни, и две великие роли остались несыгранными. С судьбой не спорят. Он и не спорил. Отказавшись от эффектных финальных мизансцен, отошел в тень, словно король Лир, отдал свое королевство другим: царствуйте! Солнце его заходило тихо, он долго болел, а в декабре прошлого года не смог присутствовать на юбилейном вечере, устроенном по случаю его восьмидесятилетия в театре им. Ленсовета. Он умер в марте, накануне Дня театра — опустился занавес его эпохи. Не только театральной — исторической. Он был человеком истории.
В шестидесятые годы его лицо смотрело на нас с киноэкранов, на всю огромную тогда страну — он был НАШ СОВРЕМЕННИК. То время кануло в Лету и он, один из его героев, покинул подмостки. Можно было бы продолжить: спектакль окончен и свечи погашены. Но это не так. При всей жестокости театральной судьбы, при неумолимой эфемерности сценических легенд, что-то все-таки не ускользает из театра окончательно. «Вы снова здесь, изменчивые тени…» — пела Алиса Фрейндлих в «Людях и страстях». Изменчивые тени и воздух сцены долго хранят память об ушедших.
Он счастливый человек: его присутствие на петербургской сцене не заканчивается вместе с его жизнью. Когда на его юбилейном вечере сцены из старых спектаклей сменяли друг друга, у многих сидящих в зале стоял ком в горле, и мы еще раз, уже как бы задним числом, понимали: у нас была великая эпоха и мы были невероятно счастливы на Владимирском, 12. Какие там сияли лица, какие звучали со сцены голоса!.. Сегодня, когда другие режиссеры сочиняют на этих подмостках с его актерами свои спектакли, кажется, в темноте кулис незримо витает его «изменчивая тень». В двери стучится ХХI век и, наверное, новые спектакли в его уютном желто-белом здании бывшего купеческого собрания на Владимирском будут сложнее и изощреннее, что-то непременно придумают со звуком и светом, придут другие люди и даже откроют новые чувства… Но музыка и свет, легкомысленная артистическая прелесть и легкое дыхание его «старомодных комедий», их сердечное тепло навсегда останутся в памяти этой сцены.
На эту сцену придут другие ЛЮДИ и другие СТРАСТИ, но его актеров и учеников мы долго будем узнавать по повадке. Эти вечные «бременские музыканты», чей неискоренимый эксцентризм догонит и ущипнет простодушную лирику. В его актерах нет вальяжности и академизма, им не грозит театральная старость с одышкой и прочими болезнями. Кажется, расстели перед ними коврик в любом переулке, — сходу пройдутся колесом перед прохожими. Надо было видеть, как «гудел» их артистический улей на его восьмидесятилетии, какая это была не светская тусовка, не толпа — огромная театральная семья, всемирное братство «игроков». Они называли его Отцом всегда, даже когда расставались и их судьбы и роли уже никак от него не зависели. Он был большим и красивым человеком. Эпоха примеряла на него генеральские погоны, номенклатурные мундиры (особенно кино). Таким образом эта самая эпоха как бы себя облагораживала. Но его истинными сценическими героями были Левша, Трубадур, Человек со стороны, чеховский Гаев. В отличие от последнего, Владимиров не проиграл свой «вишневый сад», не пустил театр под «дачные участки». Он ушел, но не оставил свой театр пустынным и осиротевшим. Там продолжается жизнь, звучит музыка, по вечерам зажигаются огни. Послевкусие его театра —на губах его актеров и зрителей. Его эхо, даст Бог, будет звучать долго: покуда на сцене бьются сердца его учеников.
Героиня Алисы Фрейндлих в давней его «Варшавской мелодии» говорила: «Главное в вине — послевкусие». Игорь Петрович Владимиров был замечательным театральным «виноделом». Послевкусие его спектаклей мы будем ощущать еще долго, окликая друг друга фразами, обрывками мелодий…
Комментарии (0)