«Шутки Птушкиной» (по пьесам Н.Птушкиной). Театр им. Ленсовета.
Режиссеры Олег Зорин и Юрий Кордонский
В некотором царстве, в некотором государстве любили молодые режиссеры ставить современные пьесы и очень серьезно к этому делу относились. Радовались все, демонстрации и семинары с лозунгами устраивали и во всех интервью так со слезой и говорили:"Современному де театру — современную драматургию«.
Причем драматургию предпочитали серьезную. Чтобы не только можно было героям посочувствовать или над ними посмеяться, но и мысль из театра унести. И не одну, а две или три, по возможности. Предложенные для постановки в театре Ленсовета пьесы Надежды Птушкиной такую редкую возможность режиссерам этого царства предоставляли. В них для любителей криминального сюжета была стрельба из пистолета, падения в обмороки, поочередное связывание героинями друг друга и финальное убийство, а для тех, кто предпочитает жанр мелодрамы, присутствовали встречи бывших влюбленных после долгой разлуки, объяснения в любви и клятвы остаться вместе навеки. Но главное — в них была мысль.
В первой части диптиха «Шутки Птушкиной», поставленной О.Зориным по пьесе-триллеру «При чужих свечах», объяснялось, что для женщины жизнь, посвященная карьере и проведенная в отсутствии любви, — жизнь потерянная. И что обманутая, бедная, но любящая девушка Алла несравненно счастливее, чем живущая в комфорте и спокойствии, но не озаренная этим святым чувством Александрина Дмитриевна.
Это первая мысль — для женщин. Для мужчин в спектакле есть вторая мысль, подробно развивающаяся в пьесе «Монумент жертвам» (постановка Ю.Кордонского), — о том, что и для мужчины годы свободной холостяцкой жизни, посвященные занятиям искусством и ухаживаниям за женщинами, — тоже пустая трата времени по сравнению с уютом дома, где семнадцать лет росла его дочь, о существовании которой он даже не подозревал.
Есть в пьесах и другие веселящие душу контрастные сопоставления.
Если встречаются две женщины в экстремальной ситуации — ограбленной квартире, то одна из них — литературный критик, представитель художественной интеллигенции, а вторая владеет непрестижной профессией парикмахера, причем нравственная правда, согласно традициям нашей демократической литературы, которые продолжает в своем творчестве Надежда Птушкина, неизменно оказывается на стороне последней.
Обнаружив в пьесах такие экзистенциальные глубины, режиссура в лице О.Зорина и Ю.Кордонского предпочла в создание спектакля не вмешиваться, чтобы эти экзистенциальные глубины кристальной чистоты своим глупым театральным вымыслом не замутить. Поэтому, несмотря на два режиссерских имени, значащихся в программке, обе части спектакля оказались похожи друг на друга словно братья-близнецы. Не знаю, как выглядели первые спектакли, но спустя полгода после премьеры на сцене остались лишь едва заметные постороннему зрительскому глазу следы режиссерского присутствия. Так, кульминация пьесы «При чужих свечах» происходит (о, парадоксальная режиссерская логика!) при зажженных свечах, а во время романтических мечтаний девушки о возлюбленном (о, непостижимая глубина метафоры!) над домом загораются слабые огоньки звездочек. В остальное время актеры, лишенные всякой режиссерской поддержки, тщательно раскрашивают реплики достаточно «сырой», художественно неопосредованной эмоцией. При этом все это проделывается абсолютно серьезно и сосредоточенно, так что не остается никакой надежды на возможность заподозрить в этом тонкую игру в стилизацию бытового комического театра или иные постмодернисткие игры.
Это как раз тот случай, когда формула «жизнь в формах самой жизни» воспринимается не как художественный метод, а как результат творческого процесса. Театр последовательно игнорирует свои собственные образные возможности и ограничивается простым пересказом истории, что, конечно, обеспечивает ему успех у неискушенной части публики, но плачевным образом влияет на спектакль как произведение искусства. И вот при открытии занавеса на сцене тоскливо трепетал большой блестящий шар-сердечко с непременным «I love you». Картинные рамы пустыми глазницами взирали со стен с веселенькими обойчиками под «евро». В обворованной квартире металось, заламывая руки и невнятно всхлипывая, несчастное создание со спутанными кудряшками — Алла Светланы Письмиченко. Она клялась любить ограбившего квартиру Лешу до гроба и самоотверженно отказывалась назвать имя своего героя неожиданно вернувшейся хозяйке квартиры Александрине (Лариса Леонова), которая, призвав на помощь всю свою эрудицию, называет ее за это почему-то Жанной д’Арк. Скептическая и расчетливая женщина сыпала сентенциями типа «Плохой писатель всегда аморален» и вдруг, прозрев, заходилась в рыданиях о пропавшей жизни.
Во второй части опять же скептически настроеный скульптор Песков (Олег Леваков) успокаивал неуравновешенную Лизу, почти двадцать лет назад неосторожно ставшую его любовницей и пронесшую эту любовь через всю жизнь. Их дочь (Анна Ковальчук) со своим женихом Дроном (Олег Андреев) появлялись под музыку группы «Ноль» с лицами, раскрашенными как у североамериканских индейцев, и символизировали собой наступающую эру молодежной культуры, альтернативной классическому искусству Пескова, ваяющего где-то в Минусинске монумент жертвам. После серии скандалов и примирений все замирали на постели в живописной скульптурной группе — такой монумент жертвам потерянного времени. Актерские характеристики персонажей оганичивались одной-двумя красками, но сетовать на это, по моему мнению, столь же некорректно, как некорректны пожелания большей глубины по отношению к утопающему.
Третья, незапланированная постановщиками вариация основной темы спектакля приходит в голову зрителя по окончании действа и состоит в том, что потерянного, потраченного впустую времени вернуть нельзя и насытить его смыслом тоже нельзя. Банальная, в сущности, мысль.
Комментарии (0)