Т. Стоппард. «Розенкранц и Гильденстерн мертвы».
Казанский ТЮЗ.
Режиссер Георгий Цхвирава,
художник Булат Ибрагимов
«Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Тома Стоппарда в Казанском Театре юного зрителя поставил бывший главный режиссер Екатеринбургского ТЮЗа, автор лучшей «Чайки», которую мне доводилось видеть, Георгий Цхвирава. Два года назад он перебрался в Казань и возглавил очень знаменитый театр. Прежде его лидером был Борис Цейтлин, автор многих изумительных постановок. Одной из них — шекспировской «Буре» — была вручена первая российская «Золотая маска». А потом в театре случился пожар. Я отнюдь не склонна к мистике и никогда не верила театралам, охотно рассказывающим о тех неприятностях, которые преследовали их во время репетиций произведений Гоголя или «Мастера и Маргариты». И то, что случилось в театре, конечно, произошло из-за халатности или старой проводки, а не из-за потусторонних козней. Но искушение объяснить пожар ими сильно. В цейтлинской «Буре» Просперо оказывался режиссером. Он сам посеял бурю и сам потерпел крушение. Он, всесильный и одновременно бессильный режиссер, испугался собственного знания о людях и мире, жестокости и оторванности от нормальной жизни, своей власти над живыми людьми — будь то актеры или публика. «Я нынче отрекаюсь от ворожбы, а жезл магический ломаю», — говорил он, отрекаясь от театра как такового. Ариэли, актеры, духи театра были обречены на вечное стояние у моря. На острове оставался один Калибан — одинокий, покинутый, которого поманили иллюзией театра да бросили. Борис Цейтлин поставил, а актеры его сыграли трагический спектакль о самих себе и о том яде, имя которому — театр. И они словно напророчили беду. Старинный купеческий особняк, в котором размещался Казанский молодежный, сгорел дотла. Уцелели только декорации спектакля «Буря». А дальше все было прямо по спектаклю. Борис Цейтлин оставил своих актеров. Они и приученная к хорошему театру публика остались в одиночестве. Когда здание отстроили заново (отдам должное Президенту Татарстана М. Шаймиеву — он сдержал свое слово), в нем надо было начинать новую жизнь.
Георгий Цхвирава обратился к пьесе Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Напомню, что первым пьесу перевел на русский язык Иосиф Бродский. И в Казани она идет в его переводе. В спектакле заняты многие артисты, которые играли в «Буре»: Роман Ерыгин, Михаил Меркушин, Сергей Мосейко, Александр Купцов.
«Розенкранц и Гильденстерн мертвы» — традиционная для Стоппарда игра с культурными мифами, это переложение шекспировского «Гамлета», героями которого оказывается не Принц датский, а пара его старинных приятелей-предателей. Сюжет шекспировской трагедии при этом фактически не изменен. Когда читаешь Стоппарда в первый раз, он кажется большим философом. Перечитывая фразу, уловить ее смысла, однако, не можешь и начинаешь думать о Стоппарде как о наследнике традиции английского парадокса, прославленного именами Оскара Уайльда или Бернарда Шоу. В третьем чтении текст кажется просто графоманским. Дальше мысленно выходишь на Рабле с его издевательствами над якобы философами. Тогда пьеса Стоппарда оборачивается цирковой клоунадой, насмешкой над псевдосложными построениями и всяческой ученой заумью. Похоже, Стоппард всех перехитрил. Его считают автором интеллектуальных пьес, на самом же деле он — человек очень хорошо знающий законы театра. И пьесы его написаны не для обычных людей, а для режиссеров, знающих эти законы не хуже. Стоппард точно рассчитывает, как удержать внимание зрителя, и предлагает театру веселую игру в разные виды театра. И действие большого числа его пьес происходит в театре. Трагедия Шекспира «Гамлет» превращена в фарс о Розенкранце и Гильденстерне. По крайней мере, так выходит у Георгия Цхвиравы.
Автор декорации — Булат Ибрагимов. Действие начинается на пустой сцене. Одни только серые бетонные стены и металлический балкон наверху. Розенкранц и Гильденстерн одеты в исторические костюмы (замшевые ботфорты, кожаные жилеты, крахмальные манжеты) и весьма странно выглядят в безжизненном пространстве. Голоса звучат как-то потусторонне, но заняты они делом житейским — режутся в орлянку. Странность состоит разве в том, что монета всегда падает одной стороной.
Сцена из спектакля.
Фото Р. Гарифуллина
Сцена из спектакля.
Фото Р. Гарифуллина
Два человека, помещенные в неопределенные место и время, несут какую-ту околесицу, исходя из события, произошедшего за пределами пьесы. Монета стала падать одной стороной после того, как Розенкранц и Гильденстерн все забыли, а забыли они все после того, как пришел посланник от Клавдия. Иными словами, Розенкранц и Гильденстерн уже мертвы, но история повторяется вновь. Будто бы за недостойную жизнь люди обречены на бесконечное ее повторение все с тем же, знакомым по «Гамлету», финалом. В этой бесконечной повторяемости событий и слов есть что-то гипнотическое. Героев, а вместе с ними и зрителей ведут по лабиринту, из которого нет выхода. Что бы ни происходило, сколько бы веков ни прошло, история Розенкранца и Гильденстерна будет повторяться, потому что она написана Шекспиром для театра, а в театре смерти нет.
Весь спектакль организован по принципу «театра в театре». Вот Розенкранц и Гильденстерн, в строгом соответствии с сюжетом Шекспира, встречают бродячих комедиантов. Те — в шутовских колпаках, их ведет за собой глава труппы, тамбур-мажор во фраке и пышном жабо. На основной сцене сооружается еще одна, юный артист переодевается барышней, а премьер труппы будто немедленно готов оказать услуги сводни всем, кому они понадобятся.
«Три кита театра — кровь, любовь и риторика, — формулируют комедианты, — можно обойтись без любви и риторики, но нельзя без крови». И приступают к освоению еще одной сценической площадки для представления «Убийства Гонзаго». Все артисты в масках, и когда Клавдий надевает корону, то голова падает под тяжестью бутафории. Премьер труппы (Сергей Мосейко) — за Гамлета. Он все пытается покончить жизнь самоубийством: потешно делает себе харакири, вытягивает кишки и вьет из них веревку для повешения. Истерически хохочет зал.
Третий акт происходит на корабле — Розенкранц и Гильденстерн везут Гамлета на заклание. Гамлет — юный нахал со стрижкой ирокез, проводящий время в шезлонге, под зонтиком от солнца и в наушниках. Существо бессмысленное и жестокое. Такому ничего не стоит предать смерти своих бывших дружков.
В сценической традиции шекспировской пьесы рефлексирует Гамлет. У Стоппарда — отнюдь, скорее те двое, что упустили момент, когда следовало сказать «нет» и остаться в благодарной памяти потомков героями, а не конформистами.
Один (Роман Ерыгин) темпераментный, деятельный, болтливый, второй (Михаил Меркушин) — чистейший меланхолик. Первый помыкает вторым. Второй доставляет информацию, первый делает выводы, он — аналитик. Вместе они образуют парочку очень смешных и жалких, но… рефлексирующих интеллигентов. К финалу спектакля, когда, переодевшись в современные костюмы, они спрыгнут со сцены и убегут в зал, вам придет в голову, что фарс о Розенкранце и Гильденстерне не только разыгран, но и написан ими самими. Убежденными конформистами от театра, которые стряпают пьесы на потребу зрителю, с использованием чужих сюжетов, накопленных театральной историей штампов, с мелодраматическим клюквенным соком, с откровенной белорыжей клоунадой, с бесконечными убийствами и самоубийствами. Дали бы им волю, они, конечно, писали бы философские притчи о смерти, но воли не вышло. А потому они играют в театр, который сами не любят, и для той публики, вкусов которой не разделяют.
Имел ли Том Стоппард в виду собственную ситуацию или, благодаря спектаклю Казанского Молодежного, все это мне привиделось — Бог весть.
Февраль 2003 г.
Комментарии (0)