* * * * *

Мне кажется, что поколение, осознавшее себя после разрыва времени, точно выразилось в спектакле Олега Рыбкина «Приглашение на казнь» в Омской драме. Образ главного героя в представлении В. Майзингера был совсем незнакомым уже по самой эстетике бытия. Способ его существования на сцене был совершенно лишен драматичности, в смысле какой бы то ни было действенности. Перед зрителем развертывалась жизнь человека, лишенного ощущения того бытийного «центра», без которого жизнь человеческая всегда казалась просто немыслимой. Человек без своего «я», причем не отчужденный от него различными внутренними или внешними обстоятельствами, а как-то уже окончательно ощутивший его онтологическое отсутствие. «Фактурный» актер, молодой, стройный, с лицом, на которое хочется смотреть, существовал на сцене каким-то невероятным образом, он играл ничто, отсутствие того, без чего жизнь превращается в простую череду тело- и голосовых движений. Вокруг бесновался цирк жизни (все действие и разворачивалось на пятачке цирковой арены), где люди уже отсутствовали как популяция. Эти персонажи — человеческие «кожзаменители» — развивали бешеную активность, приглашая его на казнь. На казнь того последнего, что связывало его с человеческим родом, — чувства бытийной потерянности себя в мире, чувства утраты самого мира, подмененного эрзацем энергий цирковой клоунады и акробатики.

Еще мне кажется, что это поколение отчетливо высказалось в спектакле Юрия Бутусова «Макбетт» в московском театре «Сатирикон». Там тоже много цирка, клоунады и акробатики, еще там много танцев, шлягеров, убийств, хохота, кривляний… И он тоже про смерть, точнее, про мертвецов. На сцене — царство мертвецов, которые валяются повсюду, устилая своими забинтованными телами все пространство. Власть и смерть здесь понятия тождественные. Власть — то, что лишает человека жизни. Ведь жизнь — это желанья, а в зоне власти желаний нет. Или они здесь не твои. Макбетт Григория Сиятвинды, смуглый, маленький, кругленький, как упругий звонкий мячик, скачет по сцене, забавно посверкивая черными глазками и широкой смущенной улыбкой. Какой будущий диктатор, властитель, тиран?! Веселый младенец, играющий в войнушку… Но в зоне власти законы неизбывны: сколько он ни сопротивляется, сколько ни топает сердито ножкой: «не хочу!» — желанье быть тираном войдет в его тело в надлежащее время. Сексуальность, персонифицируемая в образах обльстительных ведьм Агриппины Стекловой и Ангелины Варгановой, в их дразнящих телах, летающих в воздухе власти, вдохнет в него желанье и судьбу. Обычную судьбу человека власти, человека во власти, где тот теряет главное и даже в зеркале себя не узнает.

Я не знаю, сколько лет Рыбкину, Бутусову, Майзингеру или Сиятвинде. Но, думаю, это не так важно. Поскольку «пафос» поколения — это новое мироощущение, которое оно принесло с собой и которое проступает в репрезентациях его — нового мироощущения — носителей, хотя носители эти могут по паспортным данным в четко отмеченные временные пределы и не всегда попадать. И мне интересно было прочитать про «Кислород» в рецензиях студентов, хотя я не видела спектакль Ивана Вырыпаева. С одной стороны, «кислород» — это главная ценность («главное — „кислород“, находящийся в тебе самом»), именно он дает возможность не только «дышать», но и «танцевать» свою жизнь, несмотря ни на что, а это и есть счастье здесь и сейчас. С другой, «кислород» есть та самая свобода, которая и выжгла поколение тридцатилетних изнутри. И то, и другое узнаваемо. Пришло поколение, которое вдохнуло, наконец, «кислорода» без ограничений. И затанцевало. Так затанцевало, что людей уже не разглядеть — одна энергетическая масса: «мясо», «кролики», «жертвы»?.. На войне и в бизнесе, в любви и вере — главное танцевать. Шоумен — наш Заратустра! То, что не дает кислорода, — убивать, даже если это жена, а тому, что дает, — радоваться, даже если это 11 сентября. Нет человека, нет субъекта, есть только дыханье, движение энергий, цирк! А человек — «выжжен», он — голая энергия без носителя, танец без танцора, предикат без субъекта. Субъект как отправитель своих собственных смыслов и желаний «казнен».

Или может все же пока только «приглашен на казнь»? Ведь совершенно неожиданно вдруг всплывает из последних глубин «совесть» — как твое чувство справедливости, последний внутренний ограничитель выжигающего до тла «кислородного» дыханья…

Галина БРАНДТ, доктор философских наук