Н. А. Римский-Корсаков. «Снегурочка». Большой театр, Москва.
Дирижер Николай Алексеев,
режиссер Дмитрий Белов, художник Алена Пикалова
Театральная Москва получила, наконец, то, чего давно ждала: здание филиала Большого театра.
В новеньком доме с колоннами, стоящем слева от старой постройки, есть что-то фальшивое, будто он притворяется близким родственником мастодонту, хранящему, несмотря на свое благородное происхождение, дух сталинского великолепия.
Возможно, ощущение рождается от необжитости новых стен, но они выглядят какими-то пластмассовыми, а все убранство, призванное намекнуть на связь с Большим, — выполненным по усеченной смете. Не то чтобы богатства не хватало — но как-то все на скорую руку…
Что хорошо, так это обзор сцены из зрительного зала, когда видно отовсюду. А по поводу того, как слышно, с одного раза трудно судить. Во всяком случае, криминала нет.
А теперь о том, что показали на открытии.
Давали «Снегурочку» Римского-Корсакова, оперу, которая идет у нас крайне редко. Почему — стало понятно после премьеры.
Ставить ее в сказочно-бытовом соцреалистическом стиле сейчас, наверное, невозможно. Получится как в старом мультике, но не так душевно.
Значит, надо искать ход. Дмитрий Белов с Аленой Пикаловой и Марией Даниловой (костюмы) сделали такую попытку.
Эскиз костюма Снегурочки.
Фото из буклета
Эскиз костюма Весны.
Фото из буклета
Эскиз костюма Мороза-шамана.
Фото из буклета
Если очистить свои впечатления от раздражения фронтальным статичным финалом в стиле правительственных концертов, то достаточно хорошо видно, как постановщики ощущают материал. Старая архаичная Русь, спокойно-неотвратимый ритм языческих обрядов, прорастание жизни из неживой натуры, непростые и одновременно естественные взаимоотношения человека с природой, не сказочность, а жизненная жесткость поступков и явлений, сдержанная северная красота как высшее проявление мудрой простоты — вот понятия и образы, к которым стремились постановщики.
Преодолеть оперную неспешность, предложив параллельный занимательный сюжет спектакля, Дмитрий Белов наверняка мог — это он доказал своими прежними работами. На сей раз режиссер действовать подобным образом не захотел, сделав заявку на поступок мужественный. Ибо поиск постановочных решений с помощью стилизации определенного пласта культуры, в данном случае раннего русского модерна в преломлении Рериха или Нестерова, — дело нелегкое. Тем более — заставить зрителя погрузиться в мерный темпоритм действа-сказа, не теряя драматургических опор и ощущения формы.
Эскиз костюма Леля.
Фото из буклета
Эскиз костюма Купавы.
Фото из буклета
Эскиз костюма Мизгиря.
Фото из буклета
От начала до конца спектакля сохранить единый стиль постановщикам не удалось, и прежде всего это сказалось на результатах работы актеров. Чьей тут вины больше — Белова или самих актеров Большого, не приученных к понятию «стиль» ни в способе сценического существования, ни в манере пения, — сказать трудно. Но из двух виденных мною составов невозможно было бы собрать актерскую команду, поющую и существующую на сцене в одном приеме, в одном характере пластики, в одной манере звукоизвлечения.
Между тем, прием этот в спектакле определенно заявлен и в первом акте выдержан. За исключением эпизода с Купавой Елены Зеленской, которая в день премьеры нещадно нажимала на эмоции и на связки в духе провинциальной Тоски, ни о какой стильной пластике не помышляя. Тем не менее тонкий рисунок балетно-хоровых сцен пролога с трепещущими девушками-птицами, ладно скомпонованные и красиво расцвеченные массовые построения масленичного гуляния, неторопливые хороводы и статичные группы персонажей, напоминающие русскую деревянную скульптуру, простота рубашечных одеяний, забавные повадки девушек-берендеек, наконец, естественность и девическая сдержанность Снегурочки (Елена Брылёва), к счастью, не резвящейся на сцене a la героиня фильма «Свинарка и пастух», составляют гармонию с музыкой Римского-Корсакова, помогают ее слышать, ею проникаться.
Макет сцены «Царство Мороза».
Фото из буклета
Макет сцены «Храм Берендея».
Фото из буклета
Макет сцены «Зачарованный лес».
Фото из буклета
Макет сцены «Ярилина долина».
Фото из буклета
Другой вопрос, как она интерпретируется. Если оркестр, правда без особой божественной искры, все же довольно качественно выполняет свою роль под управлением Николая Алексеева, то певцы не радуют вокалом порой до такой степени, что хочется попросить их грамотно выучить партии. Проблемы интонирования и характера звучания у многих исполнителей изрядные, в частности у Мороза — Александра Науменко, да и Валерия Гильманова, у Весны — Марины Шутовой, у Мизгиря Николая Казанского (хотя актерски он гораздо интереснее другого исполнителя этой партии Андрея Григорьева).
Так или иначе, первый акт новой «Снегурочки» заинтересовывает, погружая в мир северных красот, мягкой грусти и неожиданно жестких страстей. Дальше спектакль привлекает только отдельными эпизодами, общая же планка его заметно снижается. Вслед за эффектно разработанной «янтарной комнатой» во дворце Берендея, где с помощью проекции вырастают медово-желтые колонны грубой кладки, а между ними изобретательно располагается колоритная массовка, идут сцены в заколдованном лесу, практически никак не придуманные. Ибо люки планшета с неловко застревающим в них Мизгирем и однообразные спецэффекты на заднике — это не решение проблемы.
Здесь и приходит на ум мысль, что технические богатства новой сцены сыграли с постановщиками злую шутку. Дорогая стационарная проекционная установка дает массу возможностей для мгновенной смены места действия, для создания атмосферы и настроения, для достижения необычных световых эффектов, но ее воздействие на зрителя скоро ослабевает. Между тем, постановщикам кажется, что придумывать чисто театральные решения уже нет необходимости — стоит только включить технику, и Снегурочка растает…
Театр за это мстит — спадает действенное напряжение, зрители теряют интерес к зрелищу, не задевающему их каким-то неожиданным ходом. Так новшество легко может превратиться в рутину, и это очень опасно.
Однако не заметить в работе постановщиков «Снегурочки» общей стильности спектакля, намерения последовательно выстроить его пластическую партитуру, стремления не заслонить музыку сценическим оживляжем, стыдливо скрадывая ее протяженность, было бы неверно и не продуктивно для постижения загадок русской оперы на современном этапе театрального процесса.
Декабрь 2002 г.
Комментарии (0)