У. Теккерей. Ярмарка тщеславия. Александринский театр.
Режиссер Александр Белинский
Подруга Светланы Титовны Быстровой, переживающая очередной крах семейной жизни, предложила два билета на премьеру Александринки «Ярмарка тщеславия». Светлана Титовна любила Александринский театр. Ей были дороги старинные лестницы, сочетания малинового, позолоченного и пыльного. Поэтому она была рада неожиданному везению.
Супруг Светланы Титовны, Иван Евгеньевич, работал терапевтом в городской поликлинике и поэтому очень уставал. К тому же в последнее зимне-гриппозное время его посещали приступы бессонницы. В отличие от жены, он не испытывал восторга от предстоящего посещения театра, но, зная супругу, понимал, что оно практически неизбежно.
Сначала казалось, что места в театре им достались плохие: целых «восемь лестниц вверх». Однако, погрузив свои тела в кресла второго яруса, каждый из супругов нашел для себя важные преимущества этого местопребывания. Ивана Евгеньевича привлекла мягкость «барьера», на котором можно было разместиться с комфортом. А Светлану Титовну прельстила близость центральной люстры, детальное изучение которой было возможно даже при приглушенном свете.
Иван Евгеньевич уже не раз использовал просмотр спектакля в качестве снотворного порошка. Да и жена не препятствовала этому, ей было все равно, лишь бы он сидел рядом. Когда поднялся занавес, Ивану Евгеньевичу показалось на миг, что его ожидания близкого безмятежного сна не оправдаются.
Он увидел на сцене замерших то ли кукол, то ли актеров, красиво расставленных вокруг четырех предметов: незапряженной кареты, бильярда с красным сукном, белой длинноногой лошади и пушки с двумя «британскими» флагами. Картинка кружилась и рождала в сознании Ивана Евгеньевича крамольную идею: а вдруг будет интересно? Как всякий терапевт, он вынужден был быть писателем и потому не был лишен фантазии.
Первые же фразы Виктора Смирнова, игравшего Кукольника (не Нестора Кукольника, а персонажа-кукольника), принесли успокоение. Стало понятно, что сладкая нега рано или поздно охватит Ивана Евгеньевича и унесет его в заветные дали сновидений. Тоном человека, знающего свое дело и цену своему творчеству, Кукольник (не Нестор!) начал рассказ. Он регулярно появлялся в спектакле и дальше: то подаст актеру воды, то надавит на клавиши инструмента (вероятно, клавесина). Но самое главное, он все объяснял, произнося текст от автора, поясняя происходящее, так что Ивану Евгеньевичу осталось только закрыть глаза и слушать…
Перебивший не Нестора—кукольника шепот жены поведал, что фонари-колонны она уже видела в «Пигмалионе» и «Веере леди Уиндермир». Светлана Титовна одобрила такую экономию средств со стороны театра. Ответный шепот Ивана Евгеньевича предположил, что фонари могут быть счастливым талисманом режиссера А. А. Белинского, и именно поэтому они и в этот раз здесь.
Четкая, правильная речь актеров без особого затруднения долетала с авансцены до Ивана Евгеньевича. Слова начинали его убаюкивать. Иван Евгеньевич почти уснул, когда Вадим Романов, игравший Джозефа Седли, что-то вскрикнул. Опытный терапевт невольно бросил взгляд на сцену и увидел, что «пузанчик» в феске и переливающемся костюме явно не нуждался в медицинской помощи. Удовлетворенный доктор Быстров закрыл глаза снова. Особую благодарность он мог бы вынести Денису Портнову, представлявшему капитана Доббина. Его птичье щебетание в этом спектакле, бесспорно, помогло Ивану Евгеньевичу преодолеть блокпост во владения Морфея.
Иван Евгеньевич погрузился в желанный сон, и ничто уже не нарушило его счастья: ни крики Джозефа, «нализавшегося» пуншем, ни пение Натальи Паниной — Бекки Шарп, усиленное микрофоном. Даже когда Бекки Шарп собрала в передник почти все предметы, годившиеся для этого по размеру, и стала греметь ими, Иван Евгеньевич не вздоргнул. Но виновата в этом была только Наталья Панина, которая могла бы греметь посудой посильнее!
Все в этом спектакле навевало равномерно-дремотную, мягкую сладость. Наш доктор спал, променяв «думку» на бортик второго яруса. Он проспал даже момент предложения руки и сердца Пита Кроули — Семена Сытника. Опытный жених, муж со сроком и даже несколькими, он упал-таки на колени перед Бекки.
Незадолго до окончания первой части спектакля звук трубы со сцены разбудил Ивана Евгеньевича. Однако почти два часа полноценного сна восполнили его силы настолько, что вместе с героями спектакля он готов был встать и идти на войну.
В антракте довольный, сияющий Иван Евгеньевич, поедая заготовленные женой бутерброды, выслушивал ее замечания по поводу спектакля. Светлана Титовна сокрушалась, что, вероятно, пропустила появление бирюзового платья на одной из героинь. Бекки Шарп и Эмилия Седли Елены Зиминой не могли уступить друг другу — кому же его надеть. Светлана Титовна была заинтригована и ждала появления заочно очаровавшего ее одеяния. Розовое, коричневое, серое, зеленое в цветочек, еще какие-то платья были, но вот бирюзового Светлана Титовна так и не смогла обнаружить среди женских костюмов. На всякий случай ею просматривались и мужские, и даже платья соседей по ярусу. Безрезультатно. Светлана Титовна предположила, что у нее начинает развиваться дальтонизм. Иван Евгеньевич мгновенно успокоил ее информацией о врожденности этой болезни и о том, что, видимо, девушки решили просто не одевать бирюзового платья, ни та ни другая, вот и все.
Всю вторую часть спектакля бодрый Иван Евгеньевич пытался вспомнить, кому принадлежит мелодия вальса, закружившего актеров на сцене. Что-то знакомое — не то Чайковский, не то Верди. Будучи «музыкальным второгодником», Иван Евгеньевич заглянул в программку, но там относительно музыки значилось только, что музыкальное оформление было во власти Михаила Аптекмана. Доктор решил, что раз уж это не важно — чей это вальс, пусть он будет принадлежать, например, Верди — Чайковскому.
Будучи спортивным болельщиком, Иван Евгеньевич живо заинтересовался игрой, которая была в ходу в доме Бекки Шарп. «Трик-трак». Доктор не знал ее правил и начал волноваться. Проследив за движением рук актрис, между делом (диалогом) колдовавших над шашечной доской, Иван Евгеньевич нашел сходство «трик-трака» и «уголков». Его напряжение на время спало.
Спектакль между тем начинал надувать соленую воду на дешевые контактные линзы Ивана Евгеньевича. Нет, ему не было жаль героев, застигнутых войной. Не сожалел он и по поводу морального облика Бекки Шарп, мечтающей стать, видимо, «владычицей морскою». Просто Иван Евгеньевич вспомнил детство. Он узрел в мальчике, игравшем сына Бекки Шарп, себя. Доктор вспомнил, как в детстве он сидел один дома и слушал радиопередачу «Театр у микрофона». И все было точно так же: голоса из репродуктора, текст от автора, тепло, уютно… Доктор завяз в воспоминаниях…
Комментарии (0)