ИГРАЛ НАГИЕВ ГЕЛЬДЕРОДА

Не знаю, читал ли Чацкий Мандельштама, а Нагиев точно играл Гельдерода. После института. Наверное, лет десять назад он, дитя из приличного театрального дома — класса интеллигентнейшего Владимира Викторовича Петрова, юноша с отпечатком интеллекта на лице, держал в руках коричневый томик 1983 года и читал там первую ремарку: «Фолиаль. Шут в кафтане кричащих цветов, атлет на кривых ногах, с повадкой паука… лицо освещено выпуклыми глазами, похожими на линзы».

И это все о нем…

Вообще-то я не знаю, кого играл Нагиев в «Эскориале» — Короля или Фолиаля, но как же они важны, черт возьми, первые, неглубокие, с налету, необразованные впечатления актерской юности! Когда все так «робко и незрело», когда прочитанная книжка и сыгранный отрывок производят на неокрепший и необразованный юный организм столь оглушительное впечатление, что на всю жизнь Николай Фоменко остается сыгранным «Шариковым», а Нагиев так и живет в образе «шута с повадкой паука». Паук с глазами-линзами, как видно, вцепился в молодое, неокрепшее, а главное, сугубо актерское сознание, маска прилепилась к лицу…

То есть на большую дорогу, по выражению Т. Москвиной, Нагиев выходил («должен был»! Просто обязан от лица поколения) не только с кистенем, но и с томиком драматурга…

Вот вам и соединение салонного «эстетского» высокомерия — и кривляния «на потребу». В пресловутых «Окнах» он все время «над» — где-то не здесь, будто оскорбленный необходимостью копаться в дерьме, когда пряные «другие берега» давно ждут его. Изысканный (любимое слово обывателей) бананово-лимонный Сингапур — вот его истинная родина, и здесь, на Малой земле человеческих нечистот он, Нагиев, — пришелец, глядящий сквозь линзы на уродство чужой действительности…

«Нагиев — Вертинский эпохи масскульта», — слышала я.

«Нагиев хочет быть Райкиным, — слышала я. И «Осторожно, Модерн!», и «Эротикон» также составлены из миниатюр-скетчей. Но Райкин в своих спектаклях бесконечно менял личины-маски, чтобы в финале снять все — и открыть, показать человеческое лицо, а Нагиев в том же «Эротиконе» выходит, в первую же минуту предъявляет некий известный имидж — и быстро прячется за плоские характерные личины-маски, чтобы больше, не дай Бог, из-за них не выглядывать. То, что он делает на сцене, умеет любой характерный артист любого провинциального театра, но имидж предъявлен, дальнейшее — неважно!

Д. Нагиев.
Фото с персонального интернет-сайта Д. Нагиева

«Вы будете позорить страницы журнала Нагиевым?!!» — слышала я тоже. Потому что Нагиев вызывает хроническую тошноту у любого интеллигентного зрителя, хоть раз видевшего его в программе «Окна» (а уж кто два раза!..). Россия знает Нагиева только как пошлого шоумена, глядя на которого добрые люди пугаются, а знакомые врачи желают одного: реальной госпитализации нашего героя в палате с реальными психическими извращенцами. Чтобы он перестал играть с тем, с чем играет.

Что Нагиев актер — никто в России, кажется, не знает. Знают только в Петербурге, где более или менее регулярно он выступает в спектаклях, поставленных специально для него.

Но он же есть. Тем более — с кистенем. Он странно удовлетворяет женскую тоску по брутальному и волосатому, когда кривляется в женских ролях «Модерна», весь перепачканный помадой и по-паучьи ковыляющий в туфлях на высоком каблуке…

От XVIII века до Островского, от Стародума и Скотинина до Великатова и Карандышева Юлия Капитоныча русская драматургия жила и здравствовала «говорящими» фамилиями. Уж Большов так Большов, уж Мошкин так Мошкин. Не считая Подхалюзина Лазаря Елизарыча…

Фамилии людей обсуждать не пристало (Мочалов…). Но Нагиев, давно перемешавший ремесло и реальность и превративший себя в персонажа, коммерческую маску, — это ведь уже не актер Дмитрий Нагиев, это некое действующее лицо. Отчего ж и в его фамилии не расслышать нечто говорящее?

В этом «Нагиеве» — и хищное (очковая кобра Наг из «Рикки-Тикки-Тави»). И — бесстыдно-наглое, беззастенчивое (ешьте!), и как бы эксгибиционистское, нагое (куда уж большая обнаженка, чем в «Окнах», обсуждающих проблему гениталий, слипшихся в состоянии невесомости, поскольку фантастический акт совокупления происходил в самолете).

Теперь Нагиев играет не Гельдерода, он играет Нагиева в наглом и топорном ток-шоу «Окна», драматургия которого — этакая комедия дель арте для бедных, исполняемая художественной самодеятельностью. (Иногда среди подсадных персонажей встречаются лица с проф. образованием, знакомые по аудиториям Моховой, или провинциальные актеры, но чаще — люди с актерским опытом Народных театров при ДК или просто способные прохожие с улицы.) Дель арте — потому что исполняются варианты одного и того же канонического сценария: экспозиция — он, она, постельная проблема, завязка — торжественный выход третьего, с которым кто-то из двоих совокупляется («Нам с трудом удалось найти Леонида, и вот он здесь!»), нарастание действия в виде коммунального визга, кульминация — обязательная драка и вмешательство секьюрити, место развязки занимает нравоучительная кода: идиотические комментарии публики. На этом клиническом фоне происходит главное — апофеозное самоутверждение единственного существующего героя, мужчины и мачо — Нагиева, на крупном плане поглаживающего шею очередной дуры-зрительницы: «Малышка…»

Это на самом деле очень смешно и больше всего напоминает «лохотрон» — мелкий уличный бандитизм, когда тебя заманивают в ситуацию, где подсадные — все, а ты думаешь, что только половина. Где с тобой вступают в игру за какой-то выигрыш, и кто-то тут «представитель фирмы», и кто-то выиграл тот же купон с тем же призом, и надо только заплатить 10 рублей за него, и кто-то сразу одалживает тебе эти 10 рублей. А потом нужно двадцать… Темп, темп, темп — и ты в дураках.

«Окна» — несомненный «лохотрон», где дурят «житейскими» ситуациями зрителей-идиотов, захотевших показаться на экране телевизора… Перед ними — «представитель фирмы» Нагиев и его «игроки» (Ихарев, Утешительный, Глов…). Он знает, что они подсадные (хотя и тут надо не терять бдительности. Однажды какая-то девушка проговорилась: «Тут по сценарию…» — «По какому сценарию???» — возопил Нагиев). Они знают, что он знает. Он знает, что зрители, три раза посмотревшие «Окна», знают, что все — подсадные и что он это знает… Он не может не видеть, как иссякающий сценарный канон «Окон» становится лучезарным бредом (перепробованы все возможные способы встречи двух полов, и уже не возбуждает даже совокупление в открытом космосе…). Ведь и сценаристы — «лохотронщики».

Дмитрий Нагиев не стал театральным актером. Кажется, он испытывает по этому поводу комплексы (по крайней мере, еще недавно испытывал) и периодически обращается к разным режиссерам с просьбой поставить с ним что-то. Серьезные режиссеры, естественно, отказываются: уже не преодолеть тех саморазрушений, которые произвел со своей молодой жизнью этот весьма одаренный человек, уже не отделить личность от имиджа, а теперь еще каждый его гипотетически возможный персонаж будет выпрыгивать из «Окон»… На зов Нагиева откликается Л. Рахлин — и выходят «Кыся», «Эротикон»…

Каждая эпоха продает и покупает — кого звездами Героя, кого деньгами. И у каждой находится свой Цезарь Борджиа, пересадивший кожу и называющий пощечину простым шлепком. Только валюта у эпох разная и цена со временем — договорная. То, что «бывали хуже времена, но не было подлей», сказано не сейчас и не про нас, но про нас и как будто сейчас. В цене явно поднялся цинизм. Как способ взгляда на мир. Приняв эту философию жизни, ей придется следовать до конца.

В 2001 г. Т. Москвина, надеясь, что талант Нагиева все же не даст ему покоя и станет требовать своего художественного воплощения, пророчила нашей культурной ситуации: «Скоро груз культуры совсем перестанет давить и люди, одолевшие „Мойдодыра“, будут считаться интеллектуалами (как же, большая вещь! В стихах!). На сцене будут идти веселенькие шоу про дефекацию и мочеиспускание». «Письмо Татьяны», видимо, нашло адресата — появилось «веселенькое шоу» «Окна».

Герой нашего дня, с томиком Гельдерода в художественном прошлом, он, очевидно страдающий комплексом актерской невоплощенности и профессиональной непризнанности, занят бесконечным «самолохотроном». А хотел ведь на большую дорогу с кистенем… Но разбойничьего посвиста не вышло, вышел грязный «лохотрон» возле Апрашки…

Фолиаль (ничего не слышит). Молчи, шут! Я знаю все твои самые мерзкие выходки! Ты готов все замарать, тебе милы нечистоты, ты любишь карликов и лицедеев, а мрачную утеху находишь в запахе людской плоти, когда она горит, треща и корчась в пламени костра под болтовню твоих попугаев. Твои грехи ужаснут теологов. М. де Гельдерод. Эскориал.

Февраль 2003 г.