Когда смотришь первую в своей жизни постановку по Станиславу Виткевичу, возникает сильнейшее искушение тут же проштудировать ее на предмет «Театра Чистой Формы». Напрасно. Яжина не пытается воплотить в жизнь виткевичевские заветы. Но поэтику, вкус и аромат его драматургии передает виртуозно. В своем легком, остроумном и по-польски элегантном спектакле он иронизирует над «театром сюжета», «театром идеи». И поэтому вряд ли будет любим российской критикой, привычной к театральной форме как носительнице того или иного смысла. Действие «Тропического безумия» разворачивается в двух плоскостях. В одной присутствуют внятный сюжет, интрига, конкретные герои, отношения, родственные связи: в неких экзотических колониях начала XX века, в среде богатых европейцев разворачивается история кровосмесительной страсти. Последовательное развитие событий то и дело прерывается вторжением другой, фантастической реальности. В глубине сцены распахивается «красная комната» (ассоциации с Линчем здесь совсем не лишние), где обитают средневековые, шекспировские «короли» и «королевы» в белых париках и пурпурных мантиях. В ожидании таинственного Флорестана они ведут таинственные и бессвязные диалоги, смысл которых ускользает даже от самого внимательного зрителя.
Почти сразу, с помощью остро игровых приемов, Яжина разоблачает псевдореальность первой истории. Актеры принимают статуарные позы и используют жесты, позаимствованные из немой мелодрамы и комикса. Режиссер активно использует остранение: героиня произносит глубокомысленный монолог, непристойно виляя бедрами или утрированно элегантно откидывая хвост платья; в разгаре страстное любовное объяснение — вламываются балетно боксирующие мужчины. В финале зрителя ожидает жанровый перевертыш. Пародия на мелодраму оборачивается черной комедией. «Неверная жена» и «обманутый муж» оказываются дружной парочкой маньяков-убийц.
Авторы некоторых рецензий на «Тропическое безумие» поставили «королевским» сценам такой диагноз: опиумные видения главных героев — и точка. Однако ни психиатрическая, ни причинно-следственная логика здесь не уместны. Ни та, ни другая реальности не маскируются под действительность. В «Тропическом безумии» нет ничего, кроме театра — яркого, легкого, изящного. По сути, две реальности «Тропического безумия» — не что иное, как случайная монтажная склейка двух представлений (экзотической мелодрамы и, скажем, «Макбета» Ионеско), которые идут на разных сценах одного театра — Гжегожа Яжины. Одна — ярко освещена, линейна и сюжетно исчерпывающа. Другая — сумрачна, бессвязна и набита цитатами, как сон шекспироведа. Но только вкупе «мыльный» лубок тропического сюжета и готическая фантастика королевских сцен дают чарующий, сюрреалистически многомерный сплав. Наверное, это сон, но только снится он не героям-плантаторам, а нам — зрителям.
Развенчивая театр как иллюзию, Яжина вместе с тем виртуозно манипулирует зрительским сознанием. «Тропическое безумие» — театр «чистых качеств», учитывающий мутации мобильного сознания поколения кислотных вечеринок, для которого действие есть чистая перемена. Разоблачая сюжет, Яжина очаровывает даже не формой, а ее отдельными составляющими. Цвет, свет, ритм, движение, музыка, звуковой фон образуют параллельный ряд, непрерывную партитуру, которые воздействуют на психику как элементарные чувственные возбудители, вне зависимости от сюжетных перипетий. Единственная логика, которой руководствуется режиссер, — это логика переключения зрительского внимания с «быстрого» на «медленное», с «белого» на «черное», с «загадочного» на «конкретное». Беззаботное щебетанье птиц сменяется экстатическим барабанным боем, кинематографическое мельканье — сомнамбулической медлительностью, знойная желтизна колониальных сцен — лунной бледностью королевских, зловещее хихиканье марионеточных ведьм-королев с трясущимися будто на пружинках головами — гламурной постельной сценой. Не уверена, что замысел Яжины реализовался в спектакле вполне. Но то, что «тропическими безумцами» должны были почувствовать себя мы, — совершенно очевидно.
Комментарии (0)