Мне очень хочется сказать от имени простого ленинградского зрителя. Тонечку мы все обожали и бегали на ее спектакли много лет подряд. Партнеров ее мы тоже любили. Но Тонечка всегда выделялась своим благородством, своей нежностью, своей глубиной. Мы любили ее безумно, любимейшая наша актриса — ленинградская, петербургская. Я должна сказать, что вчера, когда неожиданно узнали про это, — сколько мне звонило моих друзей! «Валентина Васильевна, ты близко, сходи от нас, поклонись!» — вот я и пришла. И от себя, и от всех — с Тонечкой попрощаться.
Валентина Васильевна, просто зритель
Часто бежал на сцену, чтобы увидеть ее, а когда звонил — каждый раз по телефону звучал ее красивый низкий голос. Она ни разу не пожаловалась. Она была всеобщей любимицей в любом коллективе. Все ее роли в театре и кино — княжна Марья, графиня фон Мекк, Васса — достойны ее, сотворившей чудо…
Зиновий КОРОГОДСКИЙ
Антонина Николаевна Шуранова была светом целого поколения, высокого «поколения шестидесятников». Я начинал служить на Северном флоте, когда на экраны вышел фильм с ней, и мы своим матросам давали как поощрение — билеты на Шуранову. Она освещала героинь светом своих глаз, своего таланта, светом своей необыкновенной человеческой чистоты. Она не просто великая актриса этого города, России — она что-то выше. Какую-то тайну она нам недосказала, что-то она все-таки унесла с собой…
Морской офицер, зритель
Это была очень красивая пара — Александр Хочинский и Антонина Шуранова. Кинематограф сделал Тоню знаменитой, но она всегда оставалась доступной — к ней запросто можно было приехать домой, поговорить. Наша профессия парадоксальна: человек уходит из жизни, но остается на экране. Антонина Шуранова останется надолго, надеюсь, на десятки и десятки лет, потому что она была действительно Народной Артисткой не только по званию, но и по зрительскому признанию.
Евгений ЛЕОНОВ-ГЛАДЫШЕВ, артист
Я имел счастье с Тонечкой Шурановой сниматься в кино в одной картине. Она меня всегда потрясала каким-то своим внутренним покоем, достоинством, которые сквозили в ее личности. Удивительно красивая — благородной, классической красотой. Женщина с необыкновенным характером — и добрая, и мягкая, и твердая одновременно. В театре Сатиры я видел ее последнюю роль. Она была как бриллиант в спектакле, который, по сути, и был поставлен ради нее.
Кирилл ЛАВРОВ, народный артист России
Она взращивала роли, как цветы, — наполняя их благоуханием все вокруг. Ее нежное отношение к партнерам, автору, режиссеру — ко всему, что ее окружало, казалось ей естественным проявлением человеческой порядочности. Она любила людей — и Бог подарил ей тех, кто любил ее — так же преданно, искренне и открыто.
Она была строга, сдержанна в жизни, почти скупа в жестах, сохраняя для сцены свой феерический темперамент, свою страсть и безудержную энергию. Но взгляд — почти неизменившийся, знаменитый «Марьин» взгляд «на пол-лица», обнимавший величайшей любовью каждую травинку вокруг, взгляд страдания и самоотречения, взгляд стойкости и истинной веры — сохранила она на всю жизнь. Она сама не раз говорила, что княжна Марья научила ее плакать, научила истинно русской любви-жалости, но и сделала ее более ранимой. Еще долго ей приходилось преодолевать в кино и театре стереотип «княжны Марьи», доказывать режиссерам возможность быть другой: Гертрудой, Войницевой, Вассой, Филуменой, Бабой в черном, Фру Алвинг… Сильной и слабой, великой и ничтожной, любимой и брошенной, но всегда — королевой своих поступков и собственной жизни.
Наверное, ей завидовали многие. Не успела окончить институт — уже знаменита. Роли? — разнообразные, интересные, главные. Мужчины? — обожание-уважение, влюбленные взгляды и красавец Александр Хочинский рядом. Что еще нужно для счастья?
Мало кто знал о том, что вся сила ее женщин — от полноты страдания. Гордая посадка головы, так восхищавшая критиков, — от унижений. Мудрость — от горького опыта, вера и великое терпение — от потерь…
В Театре Сатиры на Васильевском Шуранова вновь обрела Дом. А театр получил эталон истинно петербургской интеллигентности, порядочности, личностной цельности. Здесь Шуранова успела многое. Васса у нее вышла неожиданная… Не имевшая собственных детей, Шуранова—Васса прежде всего была матерью, но матерью-волчицей, способной загрызть неудавшихся детей… Но ужаса она не вызывала. Скорее, сострадание — уж очень достойный человек погиб. А Баба в черном из «Закликух» опрокинула стереотипы об амплуа актрисы. Из-под маски строгой, аскетичной «старорежимной» бабки проглядывала ироничная, мудрая и веселая улыбка той Шурановой, которая обладала неисчерпаемой любовью к жизни.
Она не хотела быть легендой. Никогда не пыталась быть хорошей для всех и вызывала уважение умением сказать «нет». Могла себе позволить. Когда-то, много лет назад, она единственная встала и вышла из зала на просмотре не очень удавшегося «выпеченного» фильма тогда еще молодого оператора Романа Смирнова. И за эту честность он остался благодарен ей на всю жизнь. Сейчас, когда театр вместе со Смирновым репетирует «Татуированную розу», хочется набрать номер телефона, чтобы услышать ее незабываемый альт с пожеланиями удачи, с рассказами об Италии, о Серафине—Маньяни, которую она так любила, о том, что все обязательно получится и сама она чувствует себя прекрасно….
Мы устали от памятников. Мы устали от потерь. Всего полгода прошло после гибели Алексея Осьминина. Антонина Николаевна была его другом — счастье улыбнулось ему. Счастье улыбнулось и нам: почти восемь лет — срок немалый. Мы благодарим судьбу и Антонину Николаевну.
Театр Сатиры на Васильевском
Меня крестила бабушка. Мы жили в Севастополе. Отец был военным, коммунистом. И об этом не могло быть и речи. Но бабушка завернула меня в одеяло и повезла на катере в Балаклаву, где и крестила в Морском соборе.
Мама была москвичка, а папа — петербуржец. Он умер перед самой войной. И мама переехала в Ленинград к сестре. Тут же началась война, эвакуация. После снятия блокады мы сразу вернулись. Жили на Петроградской, напротив зоопарка. Меня очень рано начал вывозить в свет дядюшка.
Театр в моей жизни проходил через все мои юношеские увлечения: академическая гребля, кружок в зоопарке (у меня был Яша — верблюд, который очень любил «Вальс цветов» из Щелкунчика, начинал сразу приплясывать), ансамбль сольного пения. Еще я занималась живописью и ходила на занятия в Эрмитаж. Там организовали театрализованный экзамен. Я сыграла кусочек пьесы Лопе де Вега «Девушка с кувшином». Это выступление на подмостках Эрмитажного театра имело успех. Многие подходили и говорили: «Девочка, ты, наверное, будешь артисткой». А я хотела быть искусствоведкой.
Закончила техникум зеленого строительства и отработала по специальности три года.
В институте как-то поделилась с подругой с режиссерского факультета Аськой: «Ты понимаешь, я везде чужая». А она так спокойно отвечает: «Научись это ценить и сделай это своим достоинством».
Мой педагог Татьяна Григорьевна Сойникова говорила: «Дружочек, начать громко очень и очень несложно. Гамбургский счет — десять лет. Если за эти десять лет вы больше ничего не сделаете — вам нужно уходить из профессии».
Педагог театрального института выпустила девочку-отличницу, а Зиновий Яковлевич Корогодский сделал из меня актрису.
Корогодский говорил: «Актер — это не профессия, это нация. Вы — цыгане».
В ТЮЗ я пришла после института, а Хочинский — после студии при театре. Это произошло одновременно. Меня сразу взяли в их дипломный спектакль «Конек-Горбунок».
После ухода Корогодского мы просили Управление культуры, чтобы нам позволили поработать хотя бы год без главного режиссера. У нас было очень много интересных задумок. Саша работал над мюзиклом «Каштанка». Я работала с молодежью над спектаклем «Салемские колдуньи». Но новому худ. руководству это было не нужно.
А потом несколько бывших тюзовцев и артистов из других театров организовали театр «Интерателье». Он просуществовал два года.
Первым моим учителем в кино был А. П. Кторов на съемках фильма «Война и мир». Я играла княжну Марью, его дочь. Он говорил: «Барышня Тоня, этим бандитам не надо показывать все!»
Вспоминая не очень длинный ряд своих киноработ, я понимаю, что их объединяет именно личная неустроенность. Очевидно, секрет тут в том, что мне нравятся женщины жертвенного характера, которые заняты не собой, а кого-то сильно любят, чему-то служат…
Я человек будней, репетиций; работа для меня праздник. Для меня существование на сцене — это поиск истины. Самое интересное в решении роли — найти парадоксальные ходы от противного, обратного.
Я всегда влюбляюсь в своих партнеров. Это провоцирует, подманивает искреннее, подлинное чувство, без которого не представляю себе театра.
Человек — сочетание таких противоположных необъяснимых качеств. Пусть их будет как можно больше, потом разберемся…
В жизни жестокие люди подчас кажутся мягкими и сердечными, тем страшнее обнаружить в них порок.
«Васса Железнова» — первый вариант из задуманной нами трилогии о воздаянии. Второй — «Призраки». В основе I варианта «Вассы» мысль о том, что зло самонаказуемо и несет в себе механизм возмездия.
Васса выше всех. Ахмат говорил мне: «Не влезай в дрязги. Она как орлица над гнездом. Она с Богом беседует. И с совестью в конфликте».
Из всех режиссеров мира мне больше всех нравился Феллини. Фантастический режиссер.
Ну и конечно, мне хотелось быть похожей на Анну Маньяни. Я просто шалела от нее, от этой безудержности! Если хохотать — то открыв рот вовсю, так, чтобы горло было видно! Я смотрела «Волчицу» в ДК Ленсовета. С мокрым лицом, с прилипшими к шее волосами, все еще вибрировавшая после спектакля, она встала перед микрофоном, открыла рот и — а-а! — сама себя передразнивала. Это было потрясающе!
Моя мечта — сыграть большую и серьезную трагикомическую роль, где будут смех и слезы, как на еврейской свадьбе.
А. Шуранова. Из интервью разных лет
Комментарии (0)