П. И. Чайковский. «Евгений Онегин». Мариинский театр.
Дирижер Валерий Гергиев,
режиссеры-постановщики Моше Ляйзер, Патрис Корье,
художник-постановщик Кристиан Фенуйа
Валерий Гергиев долго не брался за новую постановку «Онегина». Его можно понять — спектакль Ю. Темирканова с момента своего появления в 1982 году явился потрясением, мгновенно превратился в легенду. Создать после одной легенды вторую — задача почти не выполнимая. Этого и не случилось.
Спектакль французских постановщиков оказался вполне умеренным по замыслу и воплощению. Никакого радикализма и не предполагалось, но имелось стремление прочесть Чайковского как в первый раз, снять груз традиций, вернув свежесть чувств, осмысленность мотивировок поступков, психологическую точность поведения давно всем знакомым героям. Предполагалось движение в глубь материала…
Сцена из спектакля.
Фото из газеты «Мариинский театр»
Свежесть есть, осмысленность и психологическая точность — тоже. Но новые глубины так и не открылись. Возможно, потому, что спектакль не вызвал той силы сопереживания героям, которая так неожиданно пронзала в старой и более чем традиционной постановке. Кроме того, новая версия по-своему тоже вполне традиционна — в белых стенах спектакли нынче не решает только ленивый. Да, здесь нет бутафорских кустиков и листочков на кулисно-арочных сетках. Но деревья на заднем плане в первой и третьей картинах столь же бутафорские. А уж крестьяне, которые изображают «ратный» труд, волоча по нескольку раз одни и те же мешки и корзины, — олицетворение штампа. Да, Ларина не варит варенья, но ведется подготовка — Няня чистит яблоки. Бывало, что в этот момент поливали цветы… Какая разница? Бытовые приспособления остаются бытовыми приспособлениями. В комнате Татьяны все как положено — кровать, стол, стул. Ну, разве что на кровати Татьяна пребывает дольше, чем предписано, и ведет себя чуть более вольно, изображая любовное томление, — так ведь ХХI век на дворе. Игра с тенями — то черный абрис Татьяны на белой стене все в той же сцене письма, то огромно-зловещая фигура Зарецкого в картине дуэли — давно опробованный прием (в момент дуэли это еще и вполне лобовой ход). Шестая и седьмая картины — петербургский бал и финал — вынесены на пленэр, в черную зимнюю ночь. Это красиво, эффектно, но не чересчур ли прямо — про холод одиночества, темноту в душе, лишившейся надежд?.. Словом, Чайковский «как в первый раз» не получился по причине использования многократно тиражированных приемов из арсенала современной режиссуры.
Что касается свежести, осмысленности, искренности, то во многом они достигаются благодаря молодости исполнителей — недавних выпускников или нынешних студентов Академии молодых певцов Мариинского театра. Причем чем они старше и опытнее, тем вышеперечисленных качеств меньше. В. Мороз по фактуре просто идеальный Онегин. Но партия сделана скорее вокально, нежели сценически. Голосом передаются оттенки чувств, в голосе драма. А поведение скованное, картонно-сдержанное, ближе к штампу. В этом смысле куда более неожиданный Онегин у В. Сулимского — лишенный привычной невозмутимости и чувства превосходства, а потому по-своему уязвимый, даже нервный. Он меньше похож на «образ» и больше на живого человека со своими слабостями и страстями. Т. Павловская в двух спектаклях подряд точь-в-точь повторяла все мизансцены, и вроде бы эмоциональность ее Татьяны сомнений не вызывала, но должного отклика она так и не добилась. Может, потому, что самой ей больше нравится не Татьяна первых картин — влюбленная Татьяна, а героиня финала, не желающая терять обретенного спокойствия и респектабельности. Подтвердил свой класс Е. Акимов в партии Ленского, он ныне заслуженно любимец публики. Но больше запомнился еще очень молодой и неискушенный в оперном деле А. Тимченко. Возможно, потому, что играл не столько Ленского, сколько С. Лемешева в роли Ленского. Интонационно очень похоже… Но, конечно, уже в другой пластике, с другими манерами — современного человека, куда более раскованного, быстрого, резкого (особенно в сцене отчаянной драки на ларинском балу). И все же его Ленский был очень трогателен, в нем чувствовалась незащищенность и та степень искренности, которую невозможно сымитировать. Обоим исполнителям явно пришлось не по душе задание режиссера задрать юбку Ольге в сцене ларинского бала. Делают это они с чувством неловкости. Будь персонажи одеты не в исторически достоверные костюмы, играй они в современных платьях, может, такая выходка смотрелась бы иначе. Но постановщики намеренно искали повод обратить гнев Онегина в его пользу — он защищал честь женщины. Влюбленный поэт преступал всякие законы приличий, он действительно наносил оскорбление, за что и был наказан (хотя лишиться жизни из-за юбки в прямом, а не переносном смысле слова, пожалуй, слишком). Трудно назвать эту одну из немногих находок режиссуры удачной (особенно если вспомнить о присяге на верность композитору).
В партии Гремина снискал аплодисменты И. Банник. Правда, знаменитая ария осталась концертным номером — не принимать же за откровение тот факт, что о своей любви генерал поет, можно сказать, на ходу, стоя с Онегиным у кареты. Из-за этой заминки попасть на бал ему практически не удалось.
В целом новый «Онегин» не столь уж нов, хотя и молод…
Февраль 2003 г.
Комментарии (0)