Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ЛАЧПЛЕСИС

Об Адольфе Шапиро

Лачплесис — герой национального латышского эпоса. Рижский ТЮЗ располагался на улице его имени.

А. Шапиро. Фото из архива редакции

А. Шапиро.
Фото из архива редакции

«Золотой век» тюзовского движения отнюдь не поражает количеством героев. В Москве Мария Кнебель приводила в чувство Центральный Детский театр, где, помимо нее, замечательно работали Анатолий Эфрос и Олег Ефремов, в Ленинграде Зиновий Корогодский творил легенду, название которой — ЛенТЮЗ, где начинали свой путь Лев Додин и Вениамин Фильштинский. А в рижском ТЮЗе в начале 1960-х на тридцатилетнюю вахту заступил Адольф Шапиро. Вот, собственно, и все золото.

«Серебряное» поколение тюзовской режиссуры в большой степени восприняло шапировские идеи детского театра. А сегодняшняя картина российского театра, работающего для юного зрителя, представляет собой развернутый вариант шапировского взгляда на искусство для молодых. Шапиро применял технологии русского психологического театра в создании спектаклей для детей и молодежи. Делал это талантливо. Смело, внятно, убедительно. Он доказал, что детский театр может быть ТЕАТРОМ, и заставил относиться к нему серьезно. Спектакли становились произведением искусства, что было настоящей революцией, ибо в те времена приоритет педагогического над художественным был законом. Будучи учеником Марии Кнебель, а стало быть, правнуком Станиславского, Шапиро строил свой ТЮЗ как художественный театр, который начинался в прямом смысле этого слова с вешалки. Уже в гардеробе и зрительском фойе был упразднен дежурный свет хрустальных монстров, свисающих с потолка, пространство освещалось художественным, сочиненным светом, создавался особый воздух, в котором грезились чудеса. Если мне не изменяет память, перед каждым спектаклем ставился особый свет, создавая неповторимую атмосферу, приуготовляя зрителя к спектаклю, который начнется именно в этот вечер. Во время самого представления в кулисах стояли монтировщики и, не отрываясь, следили за развитием действия, а в административной части театра служащие в своих кабинетах рыдали вместе с залом, слушая спектакль по трансляции. Я сам видел. Например, восприятие знаменитого спектакля «Завтра была война» было четырехмерным, когда энергия спектакля подчиняла себе и зрительный зал, и закулисье, и фойе с билетершами, администраторами и вахтерами — все живое, что встречалось на пути этого потока. Сегодня это выглядит неправдоподобным.

Идея театра-дома, которой все мы были больны, наиболее законченную форму приобрела, опять-таки, в театре Шапиро. Артисты не покидали театр ни днем, ни ночью. Они жили в нем. На четвертом этаже располагалось общежитие. Поэтому особо работоспособные репетировали сутками. Шапиро отменил выходные. У него в театре можно было репетировать, о ужас, по понедельникам. Утром. Днем. Вечером. И, если устоишь на ногах, ночью. Никто не воспринимал это как ущемление прав свободы личности. Труппа была воспитана в лучших традициях. Под стать труппе работали цеха и администрация. Причем в основе организации театра была не дубина с гвоздями, а творческий порыв. Потребность все делать хорошо. Шапиро — выдающийся строитель театра, театра с художественной ориентацией.

В годы моей учебы в театральном институте, будучи на каникулах в моей Риге, я останавливался перед рекламным стеклом Театра Юного Зрителя и разглядывал фотографию сценического пространства спектакля Шапиро по пьесе Бертольда Брехта «Страх и отчаянье Третьей империи». Композиция из велосипедов на разных уровнях, на разных высотах. Элегантные, стильные машины. Когда на них садились персонажи и начинали крутить педали, возникал безумный дюралевый мир, бешено несущийся куда-то, оставаясь на месте. Страх и отчаяние. Счастливая идея. Тогда казалось, что больше ничего не надо. Эффектный, яркий зрительный образ затмевал все тонкости и изыски психологического рисунка. Вот это театр! Да, нужны новые формы. А если их нет, то ничего не нужно.

Шапиро руководит режиссерской лабораторией. Однажды, пару лет назад, уже будучи худруком большого театра, я участвовал в лабораторных занятиях по пьесе Бертольда Брехта «Страх и отчаянье Третьей империи». Сидим за столом, читаем сцену. Благополучная семья, тридцатые годы, ужин. Идут аресты. На улице маршируют крепкие парни в коричневых рубашках, учреждаются концлагеря. Страх поселился в уютной столовой благополучной семьи. Но есть проблемы. Пьеса, которую называют великой, в ту минуту казалась схематичной, кукольной, иллюстративной, мертвой. Говорить было не о чем. И тут Шапиро предложил: глава семейства не верит в серьезность происходящих событий, не видит закономерностей, не предчувствует беду. И успокаивает супругу — он уверен в торжестве человеческого разума. Читаем. И происходит чудо. Применив этот тихий ход, ход исподтишка, Шапиро открыл невидимые шлюзы, и сцена ожила. Задышала. Шапиро преподал урок «животворения», что, собственно, является сутью профессии. Помню, тогда подумалось, что дело не в старых и новых формах. Дело в том, чтобы слова свободно лились из души.

Январь 2003 г.

В именном указателе:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.