«Город ждет» — это не про нас. Не про тех, кто живет в культурной столице. Огни большого города светят на расстоянии 600 км от Московского вокзала. В городке Питерсбурх светская жизнь отсутствует, лица на глянцевых фотографиях журнальчика «СПб.Собака.Ру» — жалкая пародия на высший свет. Балов и маскарадов уже лет сто не дают. Грязный, перекопанный, но все еще прекрасный город нищих и интеллигентов не украшен мишурой и разноцветными фонариками. Здесь угасает не только высокая культура как таковая. Здесь не может быть и культуры развлечений — воздух по-прежнему влияет на души горожан, покрывая их вечной сыростью неврастении. Где лицедеи, скоморохи, провокаторы, где зрелища, способные растолкать народ? Гулянья на Дворцовой превращаются в шатанье темных, пьяных толп. «Dolce vita» полностью виртуализирована, она отчуждена экраном телевизора. Там — и смех, и грех, и любовь, и деньги. Жизнь, отретушированная до комикса или глянца модного журнала, воссоздается умелыми профи в «Убойной силе» и «Каменской». Театралы радуются и печалятся, узнавая в очередной серии любимых театральных актеров. Нетеатралы любят их нынешнюю, телевизионную ипостась. Пауза после обещающего что-то всплеска в театрах («И всем казалось, что радость будет») превратилась в бесконечную зону ожидания для актеров и зрителей. Это раньше театр давал пищу для ума, сердца, души. Его называли: храм, кафедра… в общем, он был всем. Талантливые умы и души отдавались этой счастливой болезни, красивые мужчины и женщины — актеры и актрисы, были небожителями. Им поклонялись, на них ходили. Конец той эпохи. Ее кончина. Высокая культура умирает не красивой осенью патриарха. Немногие готовы погибать на театральных подмостках. Самые молодые, талантливые — куда-то: в сериалы, «в Москву, в Москву, в Москву».
Поколение Х выбирает других кумиров. Воздух дней, который свищет в молодых умах, настойчиво требует идентификации, и поколение просит — по-прежнему — идеалов, хочет — все так же — быть кем-то и с кем-то, кто лучше, умнее, «круче». Возникшая в середине 1990-х популярность радиостанций на какой-то момент предъявила новых героев дня — людей, создавших себя из воздуха. Ведущие (без лица) заговорили, и их услышали, к ним потянулись. Множество имен и псевдонимов. По иронии судьбы многие из них были выпускниками театрального института. Кому не досталось поиграть в театре, теперь творили в радиоэфире, создавая свое пространство, свой образ, существуя на границе жизни и игры, публичности и откровения, отстраняясь и проговариваясь, балагуря и ерничая.
Дмитрий Нагиев уже в то время стал одним из самых провокационных персонажей радиоэфира. Тот образ, который нынче разошелся по всей стране, — был создан еще тогда, теперь он лишь шлифуется, оттачивается, покрываясь столичным (уже) лоском. Тоска юных и не очень сердец в отсутствие настоящих героев реализовывалась в том числе и в поклонении Дмитрию Нагиеву (имеется в виду образ «Дмитрий Нагиев», а не конкретный человек Нагиев Дмитрий Владимирович). Он, читавший поэзию и прозу на коммерческой радиостанции, разрушавший иллюзии, говоривший о мужиках и бабах, мужчинах и женщинах, мужском и женском, — утолил эту жажду. Его маска — маска романтика конца двадцатого века, цинизм которого всеобъемлющ, но любовь по-прежнему «всерьез», снобизм соседствует с интеллигентностью взгляда, внешняя брутальность — со страстью к перевоплощению, актерству. Маска эта достаточно многогранна и индивидуальна, чтобы существовать на протяжении нескольких лет.
В фундаменте его популярности — провокация, которая сродни провокации героя из фильма «Народ против Ларри Флинта», провокация сознательная, ждущая скандала, требующая год за годом новых шагов и усилий. Нагиев не может не раздражать: мужчин — успехом, женщин — недостижимостью, интеллектуалов — принадлежностью к масс-культуре, интеллигентствующих — своим существованием. «Народ против…», и в то же время ДК Ленсовета — полон, ложи (третий ярус за сто метров от сцены, откуда сцена — маленький черный квадрат) блещут, люди разных социальных слоев и положений приходят «на Нагиева», красивые женщины — с мужьями, девочки — с букетами, женщины около сорока — с фотоаппаратами. Парадокс, драма, сознательный шаг: чтобы в театр шли толпы, надо было годами делать себя на радио, в клубах, на ТВ. Но приобретенная свобода — обманчива. Казалось, заранее гарантированный успех мог предоставить выбор материала, режиссера, театра. Но скандала или «гвоздя сезона» не получилось.
Сцена ДК Ленсовета, режиссер Лев Рахлин. «Кыся», «Эротикон» — спектакли, созданные в расчете на «звезду». В центре — «любимец публики». Актер, играющий честно, «незвездно», но — вторично относительно того, что уже было создано на ТВ и в кино, несмотря на предполагаемую скандальность. По правилам игры — зрители приходят посмотреть любимого актера, им нужен эффект «узнавания». Они получают то, чего хотят. «Эротикон» — разыгранные в лицах, «модернизированные» новеллы Боккаччо, где происходит смена масок: монах, муж-идиот, любовник-инвалид и т. д. Но в отличие от телевизионной передачи «Осторожно, Модерн!», где существует подобный калейдоскоп типажей «на двоих» Сергея Роста и Дмитрия Нагиева, здесь нет той яркости, динамичности, импровизационности, которая была в лучших выпусках передачи. Приблизившись к зрителям, актер потерял в скандальности и шике. Дмитрий Нагиев предстает в натуральный человеческий рост и ничем не выделяется среди других профессиональных актеров, находящихся тут же, на сцене, которая «раздевает» актера, стирает звездный имидж. Нет ни «сияния», ни магнетизма, ни особой энергетики. Но зрители следят за каждым его шагом, автоматически настраивая свой фокус восприятия на одну фигуру.
Они довольны. Актер? Нагиев стал тем, кем стал — Дмитрием Нагиевым. «Show must go on». Оно набирает свои обороты. Сознание зрителей постепенно освобождается, они готовы стать более откровенными, пойти туда, куда их позовет лукавый пересмешник. Выиграет тот, кто сделает еще «круче», еще безжалостнее, еще рискованнее. Ему же — деньги и слава. Наверное, для настоящего мужчины жизнь протекает в этих измерениях.
Октябрь 2002 г.
Комментарии (0)