В. Самодуров. Фото из архива театра

Деятельность артистов любят клеймить статусами-штампами. Х, к примеру, из статьи в статью проплывает «многообещающим лирическим дарованием», Y — мечется «непризнанным гением», а Z выступает «мастером вдохновенных импровизаций».

Вячеслав Самодуров — «талантливый, но нераскрытый актер».

Как же нераскрытый, если в его репертуаре и лирический Альберт, и героико-драматический Солор, и концертно-виртуозные Али и Золотой Божок, и жанрово-виртуозный Базиль — да почти все коронные мужские партии! Дезире, Зигфрид, Ромео сознательно исключены самим Самодуровым. Он трезв в оценке собственных данных: средний рост, плотные, сбитые формы, зрительно укорачивающие пропорции, — это не для статуарных героев-noble. «Двигайтесь, двигайтесь, чтобы никто не успел оценить вашу внешность!» — веками покрикивают педагоги на учеников-виртуозов. Но Самодуров не виртуоз без страха и упрека. Техника его внушает изумление. Но нередко самоконтроль распыляется азартом, и тогда — грубовато смазываются филигранные трюки. Публика, правда, все равно буйствует — как на стадионе. Однако рамки балетного гимнаста Самодурову тесны. В «Дон Кихоте» разыгранная им сцена мнимого самоубийства способна перехватить приз зрительских симпатий чуть ли не у шлягерного pas de deux. Врожденный артистизм? В большей степени работа интеллекта: слишком уж «провисают» иные проходные эпизоды, до которых, по-видимому, просто еще не дошли руки.

В. Самодуров (Юноша). «Юноша и смерть». Фото Ю. Ларионовой

Самодурова любят интервьюеры. Потому что круг чтения танцовщика простирается до высоколобых Гессе и Фолза. Потому что Самодуров мелькает в партере едва ли не на всех сколь-нибудь значимых театральных событиях. Потому что… Словом, потому что он — один из тех, кого числят балетными интеллектуалами. Таких, как он, обычно прочат на роль Гамлета. Таких, но не Самодурова. Его герои, кажется, не ведают изнурительной рефлексии, искушений и мук бессонницы. Впрочем, в балетном репертуаре Мариинки партии Гамлета и нет. Зато есть непреднамеренный эскиз к ней — Меркуцио. И этот-то герой у Самодурова излучает румяный задор и завидную атлетичность.

В Мариинке Вячеслав Самодуров — какой-то вечный жених Агафьи Тихоновны. Поражаясь в «Жизели» внезапной для танцовщика поэтичности, иные тотчас спохватываются: «Вот кабы к этому прибавить облик красавца N». Дивясь взрывному танцу весельчака-Меркуцио, вздыхают: «Сюда бы еще изысканность покинувшего сцену NN». Ахнув от невероятных полетов Солора, пожимают плечами: «Хорошо, но еще бы благородную стать NNN». Но — стоп. Есть роли, в которых Самодурова можно сравнивать только с ним самим.

Открытием стало Allegro vivace «Симфонии до мажор»: восторженная удаль была эффектно оттенена инструментальной безупречностью.

Открытием стал «Постскриптум» на музыку Р. Щедрина, поставленный Ю. Петуховым специально для Самодурова к конкурсу «Майя-96». Монолог Вронского, преследуемого кошмарным видением гибели Анны, обеспечил хореографу премию, а исполнителю — прорыв в лидеры и в итоге — золотую медаль. В резких ударах музыки, в исступленной скороговорке твердимых движений словно билась назойливая мучительная мысль. Тщетно пытался Вронский отогнать ее романтическим воспоминанием о первой встрече с Анной. Он метался, ища выход из невидимого лабиринта, и в гипнотическом безумии провожал взглядом летящий мимо поезд…

Список можно продолжить. После баланчинского Allegro vivace — «Танго» Ханса ван Манена и «Средний дуэт» Алексея Ратманского. После Вронского — Юноша из балета Пети «Юноша и Смерть». Столь непохожие балеты роднит одно: для танцовщиков каждый подобен спринтерской дистанции, требующей максимального напряжения сил и эмоций в короткий отрезок времени. Не академист и не гротеск, Самодуров — танцовщик именно таких экстремальных состояний. Изматывающая других музыкально-танцевальная плотность — для него то, что надо. Тогда в его танце появляются и пластическая экспрессия, и нервная взвинченность (впрочем, без тени рафинированного «декаданса»). Ему не по себе в лирических лакунах текста. В безбрежной академической лазури он, чрезмерно форсируя движения, выглядит излишне напряженным. Он — «просит бури»

Май 1999 г.