Спектакли Фестиваля Свободных искусств в общую картину не складываются. Хотя, быть может, это и не входило в планы организаторов: спектакли шли по два-три одновременно на разных площадках «Балтийского дома», а то и в помещениях других театров. Посмотреть все было невозможно даже при очень сильном желании. Разве что, уходить со спектаклей, недосмотрев их до конца.

Скажу честно, многие участники вызывали неодолимое желание покинуть зрительный зал до конца действия. Например, польский театр «Студио Чичковы» попал явно не по адресу. К авангарду он имел весьма отдаленное отношение. Правда, и к классическому театру — тоже. Сочувствие вызывало робкое желание коллектива как-нибудь разрушить систему зритель — рампа — актер. Место действия — перед стоящим длинной буквой П столом. За ним на лавках сидят зрители и пьют заваренный на каких-то ароматных травах чай (надо признаться — очень даже вкусный). Актеры рассказывают/показывают рассказ Чехова «Скрипка Ротшильда» (спектакль так и называется). Казалось бы, ситуация лучше некуда: зритель, да еще напоенный чаем, да еще русский, вполне расположен к восприятию чеховской истории. Но не тут-то было! Короткий и очень грустный рассказ стал поводом для бесконечных музыкальных номеров на аккордеоне — так был воплощен национальный колорит. Музыка носила исключительно орнаментальный характер. Кстати, вставал вопрос, почему все-таки аккордеон, а не скрипка. Повествование строилось следующим образом: юноша в плаще рассказывал зрителям о событиях, а остальные участники время от времени воспроизводили прямую речь персонажей. Когда же их участие не требовалось, они просто переминались с ноги на ногу, неловко улыбаясь зрителям.

Если «Студио Чичковы» напоминал обыкновенную самодеятельность, то московско-киевскому театру «Двойина Цэ Тэатр Двох» экспериментальности и профессиональности было не занимать. Он представил моноспектакль «Катерина Кабанова как она есть (Женский стриптиз)». Эта интерпретация «Грозы» напоминала открытый зачет по альтернативной сценической речи и вообще актерской технике. С такой точки зрения зрелище очень даже любопытное: девушка с отрешенным и трогательно-наивным видом прогуливается по небольшой площадке и произносит коллаж из текста классической пьесы. Звуки до боли знакомых пассажей про людей, которые отчего-то не летают, дробились, множились, разрывались, затягивались, менялись местами, уничтожались. Фразы Катерины и других персонажей были заплетены в бесконечную неровную ленту. Это был уже даже не поток сознания, а поток неоформившихся импульсов, из которых потом возникнут мысли, чувства, слова. Зрители видели не персонажа; Лариса Парис была не актриса, а исполнительница. Она не играла, она находилась в особом состоянии, анализировать которое я не берусь. Возможно, это была попытка проникнуть в область подсознания через пьесу, зарекомендовавшую себя в первую очередь в психологическом театре. К области ассоциаций был также обращен видеоряд — на стену за героиней проецировались кадры текущей воды, шелестящей листвы. Смысл второго названия — «Женский стриптиз» — становился яснее после финала спектакля. Девушка куда-то исчезала, и зрители видели увеличенное во весь экран ее лицо. Оно было по-прежнему доверчиво обращено к людям и по-прежнему ничего не выражало. Предельная открытость девушки была сродни обнаженности.

Эти опыты были проведены явно на базе исследований Анатолия Васильева. Кстати, «Катерина Кабанова как она есть» — не единственный отголосок творчества этого легендарного режиссера. Под явным влиянием его спектаклей в «Школе драматического искусства», особенно «Диалогов Платона» и «Шести персонажей в поисках автора», создан «Доктор Фаустус» московского театра «Студия-Класс». Здесь были все атрибуты васильевских спектаклей конца 80-х годов: параллельные действия в разном ритме, длинные развернутые диалоги, свободное общение не со зрительным залом целиком, а тихое, интимное с каким-то одним зрителем, минимум сценографии — полный свет, открытые окна на улицу, свободные современные костюмы у актеров. Только вот увлекающего развития действия, витиеватого хода мысли, от которого поневоле не оторваться, не было. Не было вообще никаких отношений — Мефистофель все говорил, говорил, говорил, и не было конца его бесконечному словоблудию.

Безусловной звездой фестиваля оказался Театр Нового Фронта — пражский театр русского происхождения. Спектакль «Свинцовый туман» — мощный энергетический поток, сложнейшая актерская техника в сочетании с поразительной внутренней легкостью и свободой, готовностью к импровизации. Это поистине синтетическое зрелище. В его основе лежит танец, он органично переплетается с драматической игрой, пантомимой; все это подается в очень изысканном освещении, с живым огнем, в изобретательных костюмах и декорациях. Ритм спектакля очень жесткий, стремительный — быстро сменяющие друг друга контрастные эпизоды. Они объединены темой комедианства, балагана. В самом начале, когда зрители еще заходят, персонажи сидят у газовой горелки и бреют друг другу головы — посвящают в актеры. Потом перед глазами публики пролетает череда образов. Актер готовится к выступлению, идет в душ, и мы видим за полупрозрачной пленкой его извивающийся в струях воды силуэт. Клоуны-буфф разыгрывают любовную трагедию с бесконечными закалываниями и долгими смертями. Из фантастических цветных коконов выползают две обнаженные фигуры и устраивают на арене утонченный и сложный танец, лишенный всякого сюжета, но удивительно красивый. Следом выходит дворник и, смешно ругаясь на искусство, выметает со сцены оставленные коконы. Заканчивается спектакль трагичным гимном Театру — актер стремительно меняет мимические маски: «Комико! Трагико!» — все быстрее и быстрее, а где-то над ним, на самом верху многоярусной декорации, отплясывает Смерть.

«Свинцовый туман» — не открытие какой-то новой формы, Театр Нового Фронта продемонстрировал высший класс в своем роде. А вот финский коллектив «Венус» представил нечто совершенно необычное для нашей публики. Спектакль называется «Голос плотвы». Действительно, голос — главное действующее лицо. Голос есть не только у человека, но и у каждого предмета. Небольшое пространство репетиционной комнаты постепенно наполняют самые разные, непредсказуемые звуки. Поначалу это напоминает обряд: помещение «освящают» странные человекоподобные тени, которые ходят и невнятно поют. Постепенно их голоса крепнут, нарастают, подавляют. Завороженные зрители готовятся к чему-нибудь мрачному и таинственному… Но нет. Все артисты (это шесть женщин) усаживаются напротив первого ряда и замолкают. Пауза. Кто-то из зрителей неловко кашляет. Тут же кашель начинают издавать все артисты, каждый на свой манер. Так продолжается до тех пор, пока каждый (то есть абсолютно каждый — включая меня, хладнокровного наблюдателя) зритель не кашлянет. Устоять невозможно — весь небольшой зал кашляет в унисон с актерами! Таким образом установлен контакт с аудиторией, вызвано ее доверие. Всем дают понять, что звук — не что-то сопутствующее физическому действию, а важнейшая его часть, возможно — его причина. И затем в течение часа следует феерия звуков — от хора шести аккордеонов до переливающейся из ковша в ковш воды и шороха настоящих березовых веников. Целый час в прямом смысле живой музыки — на глазах зрителя рождающейся и умирающей. Не возникало ни одного момента тишины, пустоты. Если и возникали паузы, то они были сродни драматическим — имели внятный смысл.

Кроме перечисленных спектаклей были еще любопытные перфомансы и инсталляции в фойе, огромная и требующая отдельного разговора «Шамбала» самого Балтийского дома, «Пиковая дама» Игоря Ларина и «Как я съел собаку» Евгения Гришковца, которые уже были показаны в нашем городе на других фестивалях — «Рождественском параде» и «Монокле» и даже получили там премии. Жаль лишь, что никак не заявил себя Формальный театр, всегда радовавший своими выступлениями на этом фестивале. Но общий итог — «Солнцеворт» состоялся, и он не прошел бесследно для театральной жизни нашего города.