Учредителям Кукарта упорства в продвижении новых концепций не занимать. Кукартовцы не просто провозглашают пути развития современного искусства — они активно внедряют свои манифесты в культурное пространство. Без жизнеутверждающей лексики тут не обойтись — такой силой убеждения обладают идеологи синтеза аудиовизуальных искусств.

Пожалуй, самое яркое и самое неформальное театральное явление Петербурга — это международный фестиваль-биеннале Кукарт, который с этого года перестал быть, по выражению одного из организаторов фестиваля, «эзотерическим замкнутым общением людей» и превратился в воплощение идеи интертекстуальности и толерантности различных искусств. Идея эта стала принципиальной для общения художников различных направлений и зрителей — фестиваль расширил свои границы, точнее, попытался их уничтожить совсем.

Программа четвертого Кукарта абсолютно адекватна заявленной учредителями (мастерская театра синтеза и анимации Интерстудио, Институт «Открытое общество», Центр современного искусства и другие, в том числе Фонд Сороса) идее общения разных художников, направлений, жанров и видов искусства. Коллективы из Петербурга, Москвы, Литвы, Швейцарии, Германии представили современное искусство от мультимедиального перформанса Николая Якимова и Евгения Логвинова из Интерстудио до кукольного спектакля для детей паневежисского «Театра на колесах». Не «вавилонское смешение языков» (так назывался второй Кукарт), но ощущение, что жизнь сосредоточилась и фонтанирует с необыкновенной силой в одном месте, — вот что выносили зрители и участники нынешнего фестиваля. С момента его открытия 18 июня на Дворцовой, которое совпало с открытием «Солнцеворота» и праздником выпускников «Алые паруса», стало очевидно, что Кукарту тесно в пушкинском Запасном дворце — слишком уж насыщена акциями-инсталляциями-перформансами-театральными представлениями программа. Проникновение Кукарта на другие площадки (театр «Приют Комедианта», театр им. Ленсовета) — естественное воплощение идеи интерактивности, заявленной руководителями Интерстудии.

«Тонкой красной линией» прошел сквозь весь фестиваль дипломный спектакль курса Л. Б. Эренбурга «В Мадрид, в Мадрид!» по Х. Х. А. Мильяну — интерстудийцы только успевали вносить и выносить бутафорский гроб, обитый «краснознаменным» ситцем, то в «Приют комедианта», то в театр Ленсовета. «Мадрид» стал безусловным хитом сезона: «черная» испанская комедия в блестящем исполнении актерского курса Интерстудио может быть примером того, как можно обойтись малыми техническими средствами для создания абсолютно современного и абсолютно «интертекстуального», «синтетического», какого хотите, спектакля. «Мадрид» — тот спектакль, который «хочет — клюет, а хочет — не клюет», но плешь пробьет обязательно.

Опыт совместного творчества интерстудийцев, Будланы Балдановой и Вячеслава Зубкова с швейцарскими танцорами театра «Дрифт» вылился в часовой спектакль «Игроки», который можно было бы назвать «морфологией человеческого тела» при почти полном нивелировании слова. Вместо слов — телефонный треп и гудки. Вместо людей — гуманоиды с гуттаперчевой, «текучей» пластикой, играющие друг с другом в простейшие игры: передаю мяч тебе, передай мяч мне. Постепенно игра усложняется — вместо мячей в ход идут тела. Надо сказать, мастерство этих пятерых «игроков» по передвижению в пространстве — выше всяческих похвал. Они не ходят и не танцуют и не совершают последовательных движений — они принимают очертания стен, углов, вытекают из-под низко опущенных краев коробки расплавленной массой и мгновенно обретают конкретные очертания. Трехсторонняя выгородка ограничивает пространство игры — на этом фоне, подобном мерцанию пустого телеэкрана, актеры похожи на персонажей если не теневого театра, то участников компьютерной игры. Голая площадка, свет, тело — три составляющих «синтетического» спектакля.

Насколько лаконичен «Дрифт», настолько избыточен в средствах и агрессивен по эмоциональному посылу «Войцек» по Г. Бюхнеру — нашумевший в прошлом году проект О. Николаенко из Интерстудио. Садомазохистские причиндалы капитана (В. Зубков) под люминисцентной подкладкой плаща — визуальный образ этого спектакля. В рейвмонтажном ритме происходит действие «Войцека», отсылая зрителя к разным культурным пластам — от кислотной культуры и шоу-индустрии до фрейдистских толкований больного сознания Войцека. Впрочем, Войцек здесь не самое больное лицо. Активное внедрение в ткань спектакля видео, смиксованных ди-джеем Н. Якимовым звуков, костюмов в духе фэшн-шоу Андрея Бартенева — формальные поиски синтетического жанра, оправданные режиссерской концепцией. Похоть полулюдей-полумонстров, населяющих извращенный мир «Войцека» Николаенко, равна выхолощенности чувства, равна телевизионным мельтешениям андрогинов. Среди этого непрекращающегося ада Войцек (В. Быстров) — единственный «бедный мальчик», жертва кибернетической эпохи, от которого остается только детский голос, повторяющий: «Синеглаз, пойдем купаться!»

Буто ждали как чуда. «Чудо» произошло с японским танцором Тадаши Эндо, приехавшим на Кукарт из Германии, — на пулковской таможне застрял багаж артиста, и поэтому вместо обещанного спектакля «Кара да Кара» была показана импровизация. Этого «человек-буто», Тадаши Эндо, мог и не сообщать, потому что его спектакль-танец не имеет в принципе четкой структуры и требует едва ли не медитативного погружения в свою закодированную систему. Партитура плавных и одновременно фиксированных в пространстве движений актера не разлагается на составляющие — таково в исполнении Эндо традиционное искусство буто. Просто илюстрация слов Антона Адасинского, который сказал о буто так: «Его нет — буто!.. и оно есть… Оно есть в каждом человеке, если он не убивает в себе самого себя».

Послеполуденный отдых — вот чем было выступление Эндо в финале гонки по вертикали, называемой Кукартом. Арт, который настойчиво проводится в жизнь. Кукарт, который рецензенты называют «новой волной» и не стесняются своего пафоса. Претенциозно? Тенденциозно? Самодовольно?.. Кажется, они имеют на это полное право.