А. Сухово-Кобылин. «Дело».
Новый драматический театр (Москва).
Режиссер Вячеслав Долгачев,
художник Владимир Ковальчук
Чем дольше живешь, тем лучше понимаешь, что твоими учителями были все люди, кого ты встречал в жизни. Важно только суметь
взять уроки, суметь научиться. И когда я сам уже стал профессором, то осознавал, что даю всем одно и то же, а результат всегда зависит от ученика. Я никогда не забуду пяти уроков Товстоногова, которые имел счастье получить от него в течение года. Это — основа профессии, и ими я пользуюсь до сих пор. Больше о театре, чем он, — всего лишь за пять встреч! — не поведал никто. Конечно, в студенческие годы я бегал на репетиции к Ефремову, Эфросу, Любимову… Такие разные художники, и у каждого можно было взять что-то, наблюдая, как они работают. А встречи с великими спектаклями — разве это не школа? Спектакли Брука, Стрелера?! Это такой урок! Не воспримет его, пожалуй, лишь тот, у кого нет ни глаз, ни ушей… Каждый спектакль Брука — а я их много видел — был для меня неким разворотом к новому пути, открывал новые горизонты, иной взгляд на профессию и жизнь.
Вячеслав Долгачев
Открывать сезон трех юбилеев (35 лет театру, 60 — его художественному руководителю и 10 лет их «совместной жизни») «Делом», пьесой, которую сам автор охарактеризовал как «из самой реальнейшей жизни с кровью вырванную драму», — жест настораживающий. Бог с ними, с жанровыми определениями (хотя формулировка в программке осталась рядышком с указанием на «сценическую редакцию театра»), сама история, мягко говоря, мрачновата, а юбиляр — не из тех, кто любит радикальные вмешательства в авторские «предлагаемые»… Да и что тут, собственно, можно переосмыслить? «„Дело“ есть плоть и кровь мои… Я написал его желчью… — говорил Сухово-Кобылин. — „Дело“ — моя месть. Месть есть такое же священное чувство, как любовь. Я отомстил своим врагам! Я ненавижу чиновников… Сам я никогда не служил и в департаментах являлся только просителем…». И спектакль — будто ответ драматургу из дня сегодняшнего, где все: чиновничий произвол, растерянность перед властью, взятки и еще раз взятки — осталось по-прежнему… Невеселый юбилей. Печальный праздник…
Т. Журавлева (Герц), М. Калиничев (Тарелкин). Фото Л. Годы
«Дело» Долгачева — спектакль короткий, ясный, четко выстроенный и упругий. Длится два с половиной часа, воспринимается — как час двадцать. По интонации… так звучит иногда в общей беседе краткая реплика человека, обида которого уже пережита, первые порывы гнева утихли — но горечь осталась. Сдержанная, без шума и надрыва, когда слезы давно выплаканы, но прорывается загнанная усилием воли куда-то глубоко внутрь память о несправедливости… Чем не высказывание, пусть несколько завуалированное, о ситуации в социуме?!
Оформление, ДЕЛОвое, строгое, функциональное (кажется, даже чересчур!), создает ощущение неприятной пустоты, несмотря на то, что предметная среда спектакля не так уж бедна. Этот эффект усиливается намеренно заторможенным темпом первых сцен: кажется, некая сила планомерно, неумолимо высасывает жизненные соки из этого дома и его обитателей («Съели меня»)… Зеленоватый неяркий свет так ложится на своды арочной галереи (в верхней части арок — круглые отверстия, напоминающие прорези от дыроколов), что фактура деревянных поверхностей больше походит на картон (папки, конверты?), — это и абсурдный образ пародийной канцелярии, и «бумажный домик», подменивший собой настоящий. Справа — крутая лестница с кипами бумаг на каждой ступени: по ней будут величественно подниматься «важные» чиновничьи Лица, и с нее же, тщетно пытаясь ухватиться за перила, соскользнет вниз обессиленный Муромский (Дмитрий Шиляев). Приземистый стол, темные стулья с невысокими спинками — всё. Изгнаны любые напоминания о домашнем уюте — а, судя по реакции прибывшего из Парижа Нелькина (Евгений Рубин), когда-то он у семьи Муромских был. «Что с вами со всеми тут происходит?» — удивляется этот свежий, светлоголовый юноша в отглаженном костюме цвета ряженки, едва переступив порог. «Ох, нехорошо. Дело. Три года. Покоя не знаем», — именно так, «через точку», звучит в ответ. Ходит туда-сюда, как маятник (или офисный «мобиль»), бледная, некрасивая Атуева (красавица Ирина Мануйлова), спокойная, но мнимым спокойствием сумасшедших. Так же, размеренной походкой, прочерчивает пространство странная фигура, по-мусульмански замотанная в фиолетовый платок, — не сразу и поймешь, что это вернулась из храма Лидочка (Александра Змитрович), ее спокойствие — от отчаяния, в нем больше агрессии, злости… Сам Муромский, несмотря на то, что, согласно тексту, «старик», — неожиданно моложав, мягок, даже мягкотел, да вот не очень-то здоров — ему бы отдыхать в халате на диване, пить чай, а не дела улаживать, не взятки давать…
Другое дело — чиновники. В сценах «присутствия» они появляются подсвеченные софитами, из проемов в заднике, как бесенята из щелей. Красивые молодые люди в ярких ДЕЛОвых костюмах с иголочки — бирюзовых, фиолетовых… они заняты важным ДЕЛОм — сочиняют коллективное поздравление к юбилею (!) начальника, как водится, переделывая известную песню («Веселится и ликует весь наро-о-од!»), больше же никакой работой себя не обременяют. Здесь принципиально другой темпоритм, другое отношение к персонажам, но нет прямой оценочности. Вся эта шпана в костюмчиках — именно бесенята, а не злодеи и монстры; зайдешь на корпоратив в любой сегодняшний департамент — увидишь. В общем, и обаятельный Варравин (Андрей Курилов), в пьесе — один из главных носителей зла, не столько мерзавец, сколько бессовестный. Этого как раз не понял несчастный интеллигент (да-да, здесь — так!) Муромский, в своем идеалистическом представлении о мире не допускающий и мысли о том, что так вообще бывает. Впрочем, на премьерном показе о такой трактовке роли можно было лишь догадываться, «достраивая» образ в своем воображении, — исполнение Дмитрия Шиляева было несколько неуверенным; актеру как будто не хватало убедительной внутренней мотивировки (может, потому и понадобилась в качестве «приспособления» трогательная деталь — ложка, которую Муромский в буквальном смысле держит у сердца, когда вынужден идти «давать на лапу»?). «Старик», утративший ориентиры в новом для себя, жестоком мире, — это одно; «плюшевый» человек, все, казалось бы, понимающий, но не приспособленный к жизни вообще, — другое. Возможно, со временем уйдет излишняя аффектация, непреднамеренно резкая пластика — потенциал, безусловно, есть.
А. Курилов (Варравин), Д. Шиляев (Муромский). Фото Л. Годы
Сцена из спектакля. Фото Л. Годы
«Ars longa, vita brevis», — гласит надпись на одной из арок; как бы полустертая, ее и заметишь-то не сразу… «Жизнь коротка, искусство вечно». Неожиданная цитата обретает смысл, когда по ходу действия становится понятно, кто же главный герой всей этой истории. Тарелкин (Михаил Калиничев, несколько лет назад убедительно сыгравший князя Мышкина в «Настасье Филипповне») прямо-таки ураганом врывается на сцену, «проходит, как хозяин», а точнее — как Артист, действующий по своей, заранее продуманной партитуре. О таком Тарелкине впору писать студенческую работу в семинаре «Актер в роли» — это и уверенность, и точность интонации, и ясность оценок… Молодой парень, все, казалось бы рассчитавший заранее — но погоревший в своем расчете; в иллюзиях своих полагающий, что существует какая-то этика между «своими», пусть и бандитами. Ошибся. У воров есть кодекс чести для «своих», а вот у чиновников нет самого понятия — «свой»… Крушение иллюзий здесь происходит у всех, но как быть Артисту, которому на ходу меняют условия игры?! Остается одно: переодеться. Надеть темные очки. Исчезнуть, раствориться в общей суматохе… чтобы начать все сначала.
Октябрь 2010 г.
Комментарии (0)