I ВСЕМИРНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ ШКОЛ КУКОЛЬНИКОВ
О грандиозности запланированного на излете лета форума еще с марта кричали в многочисленных анонсах и пугающе помпезная формулировка «всемирный», и его перенасыщенная самого разного рода проектами программа.
«Всемирность» оказалась не столь страшной, поскольку слегка пообтрепалась о российскую действительность — некоторые из объявленных стран-участников (как, скажем, Иран или Белоруссия) если и прислали представителей, спектаклей не довезли.
Фестиваль же, в прямом значении этого слова — праздник, состоялся. Шумный, многолюдный, щедрый и на хлеб и на зрелища. Шутка ли: полсотни мероприятий зараз — такое и правда в пределах кукольного отечества впервые.
Основная часть программы была призвана наглядно продемонстрировать два десятка школ — их традиции и новые методики — как в законченных спектаклях, так и в презентационных представлениях этюдов и тренингов. То есть из фиксации деталей процесса обучения и его результата должна была сложиться портретная галерея учебных заведений, не требующая призов и оценок, но позволяющая заглянуть в наше кукольное будущее.
Такой установке захотели или смогли соответствовать далеко не все. К слову, с изумлением обнаружила на сайте Харкiвскаго державнаго универсiтету мистецтв панегирик выступлению собственных студентов, в котором утверждалось, что и фестивальной общественностью, и всеми питерскими (интересно, кто эти люди?) театроведами означенный показ был признан лучшим. Не стану разрушать столь прекрасного заблуждения и предоставлю возможность занимать, цитирую, «харьковской школе одно из почетных мест первенства на мировой кукольной арене». Как говорили в старину, пусть их!
Гораздо важнее, что большинство участников, к сожалению, представили на суд публики не полноценный портрет или хотя бы его попытку, а что-то одно: либо спектакль (в случае Берлина, Петербурга и Турку — несколько), либо презентацию, а то и «мастер-класс» в форме устного рассказа. И в итоге понятие о школе оказалось размытым, фрагментарным или однобоким. «Школа» — во всех смыслах, данных словарем иностранных слов, как учреждение, система, опыт, направление и даже комплекс обязательных упражнений — не вырисовывалась, не проявляла родовых признаков. И вопросы, возникающие, дабы перевести эскиз или набросок в цельную картину, выглядели наивно и не получали ответа.
«Ее чашка чая». Академия искусств (Турку, Финляндия). Фото Д. Пичугиной
В самом деле, к какой школе следует отнести Киевский национальный университет театра, кино и телевидения им. И. Карпенко-Карого, если он показал спектакль, созданный С. Брижанем (учеником М. Королева и В. Советова) и М. Николаевым, также выпускником ЛГИТМиКа, в Хмельницком театре и теперь повторенный с купюрами, требуемыми учебным процессом, на третьем актерском курсе? Нелепо утверждать, что истоки четкой, почти идеальной как по режиссуре, так и в сценографии композиции — на Моховой, а робкое исполнение — это их, киевское. И все же… А «Петрушкина ярмарка», поставленная в Иркутском театральном училище преподавателем Петербургской академии А. Стависским, — это какая школа? Обаяние, азарт и музыкальность у студентов не отнимешь, а кто ответит за их беспомощность существования на сцене и откровенную безвкусицу в решении спектакля — Иркутск или Питер?
Высшая театральная школа им. Эрнста Буша (Берлин) привезла пять спектаклей, из них четыре «мимо» режиссуры как таковой. И чтобы определить, что это: концепция или промахи системы образования, — хорошо бы взглянуть, каким методом авторы к получившемуся результату приближались. Скажем, в моноспектакле «Шоу уродцев» актриса Т. Рояль, как бы пластична она ни была и буквально и психологически, не удерживает зал, явно рассчитывая, что это произойдет само собой, благодаря эффектной смеси приемов живописи, перформанса, инсталляции, актерского прессинга, эмоционального и весьма талантливого, и глубины темы (в основе вербального текста — исповедь псевдогермафродита), которая исчерпывается эпатажностью в первые же 10 минут действия. Тот же набор, плюс десятка три вещественных объектов и минус исполнительская выразительность (место страдающих гермафродитов заняли Блок, Достоевский и Метерлинк), фигурировал в спектакле «Покойники — народ неважный». Стоит ли по двум работам делать вывод, что отказ от драматургии в Берлине принципиален и влечет за собой принципиальный же отказ от режиссерской конструкции? Или просто (как это со всей очевидностью просматривалось в спектакле «День рождения») мастер слабоват? Если первое, то это концепт, хотя и чуждый нашей школе, если второе — мы побратимы.
«Берем разбег». ЕГТИ (Екатеринбург). Фото из архива фестиваля
Студенты Екатеринбургского государственного театрального института показали тренинг «по работе с руками» «Берем разбег», претендующий, и заслуженно, на то, чтобы стать самостоятельным спектаклем и, если бы не трагический уход С. Жукова, визитной карточкой его мастерской. 45-минутный марафон образов и сюжетов, здесь и сейчас создаваемых из ничего прекрасно обученными, пластически одаренными и сценически культурными (что немаловажно) ребятами, стал счастливым откровением фестиваля. И именно в силу его достоинств повис в воздухе вопрос: а как у вас с куклами?
Получи мы на него ответ в форме еще одного показа, выводы о том, каков сегодня собственно кукольник и завтра — театр кукол, вряд ли бы серьезно изменились. Театр этот «не кукол». Ибо совершенно очевидно, что современный студент театральную куклу как таковую не любит, не понимает, не владеет ею, не знает ее и о ней. Перестановка этих глаголов или выбор одного из них вполне может характеризовать отдельную школу. Как и почти полное отсутствие на фестивале спектаклей традиционной формы, где кукла существует «сама по себе». Их, не считая петрушек, было два (!). Чудесный, в прямом смысле слова, поскольку в финале 10-минутного действа с помощью современной техники зритель обнаруживал себя величиной с ладошку посреди игрушечной сцены, спектакль "Оплакивание"/"Lacrimoza" (Берлин) восхитил и неофитов и профессионалов. Но в шуме восторгов отчетливо слышалась реплика со шварцевской интонацией: «А марионетка-то не ходит…».
То же, но про «трости» могло быть произнесено о «Маленькой Бабе-Яге» Нижегородского театрального училища имени Евг. Евстигнеева, где тростевая кукла, чья пластическая выразительность поистине безгранична, дергалась и то и дело проваливалась под грядку. То, что будущие артисты не увлеклись спектаклем, ширма и персонажи которого выглядели как реконструкция постановки 1959-го примерно года, не удивительно. Но не заинтересовались они и возможностями куклы.
О возродившихся и народившихся петрушечниках скажу кратко: повальное увлечение освоением пищика к оному не привело, но позволило невольно, а скорее, сознательно забыть о ритме и динамике героя уличной комедии.
То есть студенты и их педагоги уходят от самого трудного — реализации себя в кукле, предпочитая театру кукол театр с куклой. Эксперименты в его бескрайних просторах всегда плодотворны, потому что первая же находка — метафора, покоряющая простотой или множащая смыслы, не суть, — всегда эффектна. Большинство на этом поиски и заканчивают, считая найденное необходимым и достаточным.
«Шекспир-лаборатория». СПбГАТИ, Мастерская Р. Кудашова при БТК (Санкт-Петербург). Фото Д. Пичугиной
Необходимо же многое. Необходимо чувство меры: перебор деталей отключает восприятие, причем и у актеров тоже. Спектакль Варшавской театральной академии «Обычные вещички», вещичками перегруженный, тому пример. Необходима внешняя культура — актер-то открыт, а подлый сценический свет обнажает все, что не продумали, не учли, посчитали неважным. Печальные примеры приводить не буду, большая часть их в работах аlma mater. Необходимо понимать, почему герой появляется в виде носового платка, старого патефона, детали гапита или живого человека.
Проще говоря, необходимо просто соблюдать театральные законы и только. Тогда театр остается театром, хотя и не имеет подходящего названия. Как называется театр, в котором брутальные красавцы булавками разыгрывают сцену «Ромео и Джульетты» в представлении мастерской Р. Кудашова «Шекспир-лаборатория»? Или в случае со спектаклем «Ее чашка чая» Академии искусств (Турку, Финляндия), где чеховский «Дядя Ваня» трансформирован в монолог Сони Серебряковой? Неулыбчивая девушка в кисейном платье накрывает стол к чаю, расставляет стаканы в серебряных подстаканниках, обозначая: Астров, папа, дядя… И вот по белой скатерти пробирается персонаж, сложенный из пустого чайного ситечка и грозди спитых чайных пакетов. Персонаж, без сомнения, чеховский. Затем он же превращается в нелепую тень на белом полотне. И так далее… далее… Девушка в белом плачет над белой скатертью. Этот спитой, чайный старик несомненно кукла. Но что он без ее живых, читай, драматических, чаяний?.. Если учесть, что я играю смыслами увиденного по-русски, а текст на деле произносится по-английски эстонской актрисой на финской сцене — как назвать такой театр? Очень хочется пафосно выкрикнуть: кукольный! Но нет, поскольку существует он по другим законам. Слово «синтетический», запущенное в обиход не сегодня, и по сей день ровно ничего не объясняет. Точнее всего будет что-нибудь подобное существующему в рабочей терминологии художников «кукла „рука в голове“». Что-нибудь вроде «предмет в голове».
Это не хорошо и не плохо. Это такой театр. И за ним будущее, если есть голова и есть предмет.
Ноябрь 2010 г.
Shakespeare Laboratory
The concept of this performance is implied in the title, as it investigates new ways of understand and stage the universal themes in some of Shakespeare’s most famous tragedies. Through a fragmental dramaturgy the performance consists of a selection of strong and essential scenes from the tragedies. Perhaps this structure tells us something about the working process itself, as the performers own experiments on, deconstructions and reconstructions of Shakespeare’s stories.
The performance was relevant and entertaining all the way, and maintained the level and value of aesthetic expression. Every scene sort of worked on a “creative solution” to a theme or scene from a Tragedy of Shakespeare’s. As the performance was based on the physical expressions, the interpretation of the original texts was conveyed to the interaction between the movements of the performers and the objects on stage. The objects were personified and turned into co-players in the interaction, which made the theatrical room a magical and transformative fictive where everything could happen. An example of a “creative solution” is the fight between Romeo and Juliette’s two families, which are performed by three tailors, sitting at a worktable, reconstructing the action by moving needles around on the tabletop with magnets under the table.
The performers used specific acting styles inspired by the melodramatic clown, the expression and movements of puppet theatre and the physic of contemporary dance. There were as well references to the Italian Comedia de’ll arte in the way they have created the many characters. The Ophelia-character from Hamlet was for example staged as the hardworking ballerina who needed to smile and dance even though her feet were killing her with pain. When she drowned herself in another scene, she puts on a wet hat that covers her face with water.
As spectator I was completely absorbed by the performance and it’s magical and obscure universe. I forgot about myself because, I believe, I had an experience of meaning in every little movement and object on stage. There were nothing to be confused about, nothing didn’t make sense at one point.
Review of Shakespeare Lab, d. 11/10-2012
The theatre group behind this production managed to innovate Shakespeare’s works in a clever, inventive and humoristic way. The production delivered me into a energetic and uplifted mode, which made me forget how tired I was, and made my sore legs feel like dancing.
The production can be divided in to two main acts that consist of multiple short scenes, where each of them had the header of a specific Shakespeare play, character or theme. The stage was small, and divided by three plastic curtains that were drawn, by the headless man. The title of the new scene was then projected onto the plastic curtain.
What drove the production were the many items that were used, as in a magic trick or a circus performance. It was absolutely amazing to see how the different Shakespeare plays had been solved in miniature performances, using things rather than words to communicate the story. Their choice of name, The Shakespeare Lab, makes a lot of sense after having experienced the very experimenting, however conscious approach to theatre making.
When the performance had begun, a headless man came in and functioned like a silent narrator, who controlled whenever the scene was over and a new scene was about to begin. He could have been in the Adams Family crew or some character in a Frankenstein story. He fit right into the dark and mysterious world of the tragedies of Shakespeare, however in this performance the tragedy was combined with a self-ironic and humoristic touch. For example the scene with the four men looking like Darios from the southern part of Europe. They are connected by a string while dancing charmingly on a row with silk shirts on and gold teeth in their mouths. This piece was based on the theme jealousy, and begun with each of the men cutting themselves out of the string, in order to draw a lady on the wall, who they would admire. Soon after they would all simultaneously see the other ladies, and thereafter become uncertain if they would rather be with the other fine lady, i.e. the chalk drawing of a childish-looking stick lady. They get so angry with each other for looking at their ladies, that they turn black in their faces, and fight. In the end however, they acknowledge their friendships as more important, and wipes out the chalk ladies.
I was stunned by their ability to create meaningful solutions to every potential problem. A simple string can be used as a simple of friendship and the sudden black colouring in their face also successfully showed us their state of mind. This was simple, but effective. Most of all I was amazed by how these solutions actually worked, and how much timing and finesse they would have to practice in order to make it work as successfully as they did.