«Наш террор». Театр D’ores et deja (Франция). Режиссер Сильван Крезево
После спектакля «Наш террор», показанного на фестивале «Пространство режиссуры» по выбору выдающейся французской актрисы Валери Древиль, захотелось совершить что-то гражданское. Но вышла на улицу, присмотрелась к окружающей жизни — и расхотелось. На обсуждении мой неуместный пафос охладил режиссер Евгений Марчелли. В его выступлении сквозила тотальная ирония: «Какая чудесная страна Франция. Как я им завидую. До сих пор они разбираются со своей революцией. Нам бы их заботы. У нас — страшное одиночество человека, невозможность самореализации, безработица. А они — Робеспьер, Дантон…».
Можно подумать, что отечественный театр волнует все, о чем говорил Марчелли. Вслед за ним я могла бы продолжить перечисление наших бед, хотя это бессмысленно: ничего этого в театрах мы не видим. Наших режиссеров волнуют вечные темы — у нас бесконечные интерпретации чеховских пьес, русская классика прочесана вдоль и поперек, а еще режиссеры немилосердны к Шекспиру, __________ (в этот пропуск, как в прорезь картонной фигуры, можно вставить любые имена).
С тех пор я все думаю о французском спектакле. Объясняя свой выбор, Валери Древиль проводила параллели между этим спектаклем и методом работы над текстом Анатолия Васильева. Но в конце своего послания написала очень простые слова: «Этот спектакль меня взволновал. Потому что он связан с нашей историей, которую мы знаем с детства».
Можно догадаться, что и у них история преподносилась не совсем так, как в этом спектакле. Разные были времена и во Франции. Но и два века спустя они все разбираются со своей революцией. Разбираются мучительно, отказываясь от кумиров, препарируя идеи, примеряя все это на сегодняшнее общество.
Режиссер спектакля Сильван Крезево написал: «Мы родились в эпоху падения берлинской стены, начала конца пошатнувшегося социализма. Или, возможно, конца истории? <…> Мы родились из восьмидесятых, из свойственного им духа забвения пройденного; с тех пор наметилась стойкая тенденция к искажению; если хотите, к замалчиванию. Театр, как нам кажется, в этом плане еще не сделал в полной мере того, что ему принадлежит. Наш долг перед самими собой заглянуть в глаза этого новорожденного ребенка, принимающего то образ демократа, позволившего себе дойти до поножовщины, то откровенного тирана. Заглянуть в лицо стареющего юнца, чтобы почувствовать отвращение; разглядеть зарождающееся у нас стремление к гражданской войне, разглядеть маленького Робеспьера в каждом из нас. Разглядеть привидение, возвращающееся из 1793 года. Есть ли у террора будущее? Есть ли у него право на существование?»
Сцены из спектакля. Фото А. Гущина
Как видно из этого манифеста, молодые артисты озабочены вовсе не исследованием исторической правды о французской революции. Их волнуют современные проблемы, связанные с философией террора. Острейшее противоречие современного общества между свободой и равенством (от братства пришлось стыдливо отказаться) заставило авторов спектакля восстановить путь, пройденный страной за два столетия от свободы до либерализма. И задать тот же вопрос: что такое террор сегодня? И может ли террор выступить на защиту прав человека, на защиту добродетели? Может ли террор меньшинства осчастливить невежественное большинство? Ведь именно это провозглашал Робеспьер.
Спектакль создан группой артистов театра D’ores et deja и Национальным театром «Ля Колин». Текст сочиняли коллективно и постепенно: артисты несколько месяцев кропотливо и дотошно изучали документы, протоколы заседаний Конвента, Комитета общественного спасения, самые разнообразные исторические источники, речи Робеспьера, в спектакль вошли и цитаты из драмы Бюхнера «Смерть Дантона». Текст получился сложный. В нем есть драматизм, он и документален и поэтичен. Но это не плод «коллективного бессознательного». В его структуре чувствуется властная рука режиссера.
В спектакле есть поступательное движение мысли: видно, как в умах вождей революции вызревает идея революционного террора во имя спасения Республики. Но есть и движение сюжета вспять — от суда над Робеспьером и последнего его выступления перед Конвентом, от попытки Сен-Жюста защитить его, обратно, шаг за шагом, раскручивается история великого заблуждения, которая заканчивается жалобным, почти детским вскриком «Ай!» Робеспьера, выстрелившего в себя перед казнью на гильотине.
На сцене присутствует драма идей в самом чистом виде. Члены Комитета общественного спасения предстают перед нами в момент, когда становится понятно, что идея утверждения Республики Добродетели, защитником которой был Робеспьер, провалилась. Уже объявлен террор во имя ее спасения: «Да будет террор в порядке дня!». Центральными фигурами являются Робеспьер и Сен-Жюст в превосходном исполнении Эрика Шарона и Владислава Галара. Действие происходит на большой сцене. Зрители сидят с двух сторон, как на трибунах. Посередине длинный стол. Артисты выходят из первых рядов по мере включенности в действие. И до поры до времени ты не догадываешься, что рядом с тобой находятся вожди Французской революции, первоавторы тотального террора.
Все девять артистов молоды, талантливы, умны. Одеты современно, но их персонажей узнаешь почти сразу, и вовсе не из-за портретного сходства. Уксусно- желчный Робеспьер, фанатик Сен-Жюст, яростный Карно, вкрадчивый Приер, паралитик Кутон. Артисты и человечески и интеллектуально «присвоили» своих героев. Поэтому им доверяешь абсолютно.
Редкий случай в театре, когда не видишь в исторических героях ряженых.
Первое действие в основном проходит за столом. Метания, подозрения, безумные проекты. Нужно создать новую полицию. Мы будем вести расследование против коррупции внутри госаппарата. Нужно арестовать Георга Бюхнера и всю его семью. И редакцию газеты, где появилась его статья. И всех родственников. Угроза голода. Надежда на новый чудодейственный овощ — картофель. Наступают австрияки. Аэростаты помогут победить их. Недоверие к депутатам. Все воруют. Нужен комитет по цензуре. Нужны национальные праздники — провести Праздник Верховного Существа на Марсовом поле. (О, сколько празднеств придумала Французская революция! И как плавно они потом перенеслись к нам, как будто ждали больше века, когда их выпустят.)
В центре этих споров Робеспьер — интеллектуальный лидер, философ Республики Добродетели, враг террора, незаметно, шаг за шагом становящийся диктатором.
Иногда вожди выскакивают из-за стола и, отойдя в сторону, выступают перед народом. В эти моменты они все прекрасны. Особенно Сен-Жюст и Робеспьер. Как не верить им?
Но багровый занавес, который с грохотом врывается сбоку, фиксируя казни и смерти, появляется все чаще. Совсем незаметно ряд за столом редеет. Подозрения, предательства, все чаще личные интересы, на время забытые во имя идей, дают о себе знать.
Во втором действии все резко меняется. Интеллектуальная драма, как будто приустав от напряжения, отдает историю в руки подчеркнуто наивных театральных жанров времен Французской революции. Красная и белая краска льются рекой. На помощь приходят маски и куклы. Окровавленный Дантон манит бывшего друга-врага Робеспьера из своего небытия. Он зовет его к посмертной славе, к последнему трагическому выходу. Обливаясь кровью, Кутон в кресле- каталке зовет туда же. Все, и мертвые и живые, собрались посмотреть последний выход тирана и спасителя. Под грохот красного занавеса выходит Вадье с маленькой куколкой без лица: «Робеспьер, тебе помочь?» Отрывает кукле голову. Последний разговор с Сен-Жюстом, в котором два друга прощаются с мечтой, обещавшей царство добродетели. Теория провалилась. Жизнь закончилась.
Замечательна последняя сцена, где Робеспьер постепенно превращается в памятник. Торжественная церемония одевания в исторический костюм, медленное вращение, при котором черты выбеленного лица постепенно становятся маской. Характерный робеспьеровский жест с угрозой небу превращается в застывшую позу статуи. Уже мертвый человек произносит свою последнюю речь, благородную и строгую. Все в ней — заблуждение. Но его почему- то жаль.
Октябрь 2010 г.
Комментарии (0)