М. Дюрас. «Хиросима, любовь моя».
Театр Vidi (Лозанна, Швейцария).
Режиссер Кристин Летайер
Он: Ты ничего не видела в Хиросиме. Ничего.
Она: Я все видела. Все.
Этими словами Маргерит Дюрас начинает свой сценарий о мужчине и женщине, встретившихся в Хиросиме несколько лет спустя после катастрофы. Он японский архитектор, вся его семья, пока он был в армии, погибла от взрыва. Она французская актриса, участвующая в съемках фильма об этой катастрофе. Достаточно ли увидеть своими глазами следы разрушения, чтобы понять, как это пережили люди, или у человека должно быть созвучное переживание, своя Хиросима?
Х. Ота (Он), В. Ланг (Она). Фото А. Гущина
Он не верит в сочувствие как способ познания мира, а она, наоборот, воспринимает масштаб катастрофы через свой опыт, через нутряную память. Ее Хиросима — это провинциальный городок Невер, оккупированный во Вторую мировую. Она полюбила немца, и за связь с врагом ее обрили налысо, заклеймили позором. Как только волосы отросли, она сбежала в Париж и изо всех сил постаралась забыть об этом.
Она: Как в любви существует иллюзия, иллюзия власти никогда не забыть, так же у меня есть иллюзия: я никогда не забуду Хиросиму.
Нет француза, который бы не знал фильма «Хиросима, любовь моя», снятого Аленом Рене по одноименному сценарию Маргерит Дюрас в 1959 году. Но приемы кино не всегда работают в театре, поэтому режиссер Кристин Летайер берет из сценария диалоги и отказывается от иллюстрации воспоминаний: зрители не видят Хиросимы. В отличие от кино, где были использованы документальные кадры.
Привычные законы оформления сцены здесь изменены. В черном пространстве места действия обозначаются только изменением звучания: голоса актеров усилены микрофонами — и освещением. В первых сценах эти изменения подчеркнуто грубы: Она (Валери Ланг) выходит на улицу, обозначенную лучом света, перечеркнутым тенями поперек (наподобие дорожной «зебры»), и японская песенка сменяется шумом улицы. Но дальше работа со звуком и светом становится все более филигранной: с помощью микрофонов моделируются акустические свойства подвала, в котором Ее прятали после освобождения Невера от фашистов; подчеркиваются переходы от общего плана к крупному: чем тише говорят исполнители, тем их слышнее, тем они кажутся ближе. Актеры в течение спектакля будто абстрагируются от телесности: так, Его (Хироси Ота) черный костюм сливается с темными стенами — видны только кисти рук и лицо, а Ее белое пальто гармонирует с резким выбеливающим светом софитов.
Единственное событие, происходящее в настоящем, — это их встреча, остальное принадлежит прошлому. В фильме Алена Рене провинциальный Невер был реальностью, а в спектакле Кристин Летайер он всего лишь воспоминание. Начав с существования в абсолютном настоящем, актриса переходит к рассказу о прошлом — это создает эффект отстранения, снижая высокий градус переживания, заданный вначале. Прием отстранения позволяет не сорваться из драмы в мелодраму: диалоги Маргерит Дюрас, написанные белым стихом, довольно патетичны.
Кристин Летайер не иллюстрирует происходящее видеорядом, за исключением отрывка из фильма «Черный дождь» режиссера Сёхея Имамуры (женщина расчесывает выпадающие клоками волосы), возникающего между сценами несколько раз и организующего ритм спектакля. Использованная в нескольких сценах проекция на всю высоту и ширину сцены выполняет роль странного мерцающего освещения: видеоряд смысловой нагрузки не несет, а создает атмосферу (например, леса в Невере). Театру не нужны документальные кадры, чтобы создать ощущение подлинности, когда есть живой актер, напрямую разговаривающий со зрительным залом.
Октябрь 2010 г.
Комментарии (0)