«ФИДЕЛИО» НА БЫВШЕЙ ПОЛИТЗОНЕ: МУЗЫКАЛЬНОЕ СОБЫТИЕ И АКТ ЭКЗОРЦИЗМА

Л. Бетховен. «Фиделио». Пермский театр оперы и балета.
Дирижер Валерий Платонов, режиссер Майкл Хант, художник Шарлотт Скин Кэтлинг

В прошлом году, находясь на «Дягилевских сезонах» в Перми, я побывал на премьере оперы Александра Чайковского «Один день Ивана Денисовича». Спектакль поставил на сцене Пермского оперного театра Георгий Исаакян, возглавлявший его на протяжении пятнадцати лет (замечу, что, в отличие от многих оперных режиссеров, он — профессиональный музыкант). Сложная партитура, с ее непрерывно меняющимися ритмами и тональностями, с множеством цитат, воспринималась «на едином дыхании»; особенно же меня поразил драматизм положенного на музыку зэковского словаря (который, кстати, наполовину уже вошел в наш язык). Хотя и повесть, и опера — о выживании и умирании в чудовищных условиях сталинского ГУЛАГа, в сущности, действие спектакля происходит в царстве мертвых, а сама опера — развернутый реквием.

Сцены из спектакля. Фото А. Завьялова

Та же тема получила в этом году неожиданное продолжение. Впрочем, неожиданное лишь отчасти: на премьере «Ивана Денисовича» я познакомился с английским оперным постановщиком Майклом Хантом. По совпадению именно в тот самый день он посетил местную достопримечательность — зону «Пермь-36», находящуюся в ста километрах от города. Теперь она стала музеем ГУЛАГа, а в восьмидесятые годы, под самый занавес советской власти, я там провел около трех из семи лет (в 1987 году Горбачеву стало неловко иметь политических заключенных, которыми ему кололи глаза Тэтчер и Миттеран, выжавшие из него в конце концов амнистию «врагов народа» — вторую в истории СССР после хрущевской). По ходу разговора Майкл спросил меня, ездил ли туда я. Я отвечал утвердительно. «С экскурсией?» — «Нет, „по Делу“». Пришлось ему рассказать, что я там побывал. На Майкла встреча с живой мумией политзэка произвела такое впечатление, что он заявил, что должен поставить на территории лагеря оперу «Фиделио», действие которой, как известно, происходит в тюрьме и которая заканчивается хеппи-эндом: прибывший министр освобождает узников, а жестокого тюремщика наказывает. Проект показался мне утопичным, но спустя год, когда я о нем почти забыл, Пермская опера прислала мне приглашение на премьеру вместе с взятым у Майкла интервью, в котором говорилось, что он приступает к репетициям, что ставит он эту оперу для меня и для всех бывших узников лагеря, освобожденных в 1987-м году, и что на премьере я должен стоять в финальной сцене вместе вышедшими на волю из тюрьмы.

До этого, к счастью, дело не дошло, но, побывав на спектакле, я смог оценить уникальную постановку, осуществленную силами энтузиастов — самого режиссера, дирижера Валерия Платонова, хормейстера Владимира Никитенкова и солистов, в этих необычных условиях прекрасно справившихся с труднейшими бетховенскими партиями. Первая сцена проходила при «живом» оркестре, для которого была построена специальная эстрада с навесом на случай дождя, в дальнейшем же его звучание транслировалось через динамики, поскольку хор, исполнители, а за ними публика, подгоняемая статистами-«охранниками», передвигались по зоне, каждый квадратный сантиметр которой я знал наизусть. Заключительные же сцены в подземелье, где томился Флорестан, были поставлены в соседней, самой суровой «зоне особого режима». Совершенно особый остраняющий эффект порождало сочетание сверхнатуралистических «декораций» с романтизмом бетховенской музыки и самого сюжета с его мотивами героики и тираноборчества, однако совершенно отвлеченного не только от советской лагерной действительности (представьте себе жену зэка, которая, чтобы спасти мужа, переодевается в мужское платье и поступает служить вертухаем), но и от первоначального варианта либретто, в котором еще угадывались отзвуки террора эпохи Французской революции. С этой точки зрения удачно решены и костюмы заключенных: это не ватники и валенки, как в «Иване Денисовиче» (где они вполне уместны), а универсальная полосатая тюремная одежда (в СССР ее как раз носили на «особом режиме», где заканчивается опера), Пизарро же, преступный начальник тюрьмы, одет в костюм обыкновенного чиновника (художник по костюмам Фагиля Сельская).

Сцена из спектакля. Фото А. Завьялова

Не побоюсь сказать, что представление в этих проклятых местах оперы Бетховена с ее экстатическим финалом, предвещающим финал Девятой, подобно экзорцизму — теперь там дышится легче. Представить себе четверть века назад, что там произойдет нечто подобное, нельзя было и в самом радужном сне. Замечу лишь, что реакция властей на эту более чем необычную постановку оказалась как раз традиционно предсказуемой: и посещение премьеры мэром Перми, и подготовленная было прямая трансляция спектакля по интернету, и уже налаженная телевизионная передача Би-би-си — все в последний момент отменилось. Спектакль же продолжает идти в Перми в концертном исполнении.

Пермь-36 — Страсбург