В сентябре в Омске проходил II Международный фестиваль «Академия». И хорошо бы абстрагироваться, говорить об исключительно художественных открытиях фестиваля. Но будучи «внутри» него, не могла не наблюдать некоторые деструктивные внутренние течения. Одно из них — это попытка администрации театра и — смотрим шире — области корректировать художественное наполнение фестиваля с точки зрения «нравственно-этических» норм. В течение «Академии-2» под цензорский «колпак» угодили Дмитрий Хоронько с его Оркестром, Яна Тумина с «Шекспир-лабораторией» и Михал Борчух с «Вертером» краковского Старого театра. Хоронько, выступавший в экстремальных условиях (перед концертом оказался отключен портал, и музыкантов вообще не было слышно), позволил себе (в рамках давно выработанной им ернической манеры) переругиваться с залом, ковырять в носу (песенка про «Двойку в дневнике») и пародировать в «позднебрежневском» ключе казенно-оптимистическое обращение администрации области к участникам фестиваля, которое включалось перед каждым спектаклем. Спектакль Яны Туминой и Руслана Кудашова, в котором нет, как мы знаем, ничего буквального, нарративного, спровоцировал громкий ис. ход нескольких зрителей. Неудовольствие вызвал и бумажный человечек с первичными половыми признаками. Опять нехорошо. А «Вертера», кажется, просто никто не понял.
При этом административная критика не коснулась ни «Дяди Вани» вахтанговцев, ни «Гретхенского Фауста» Мартина Вуттке. Вот уж не «зрительские» спектакли. Но они априори защищены своей репутацией, в отличие от никому не известного в Омске Борчуха, самого молодого из учеников Кристиана Люпы.
Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта». Фото А. Кудрявцева
Дело в том, что люди, ответственные за фестиваль, всерьез полагают, что его можно считать успешным, если он одинаково понравился всем. И что НУЖНО влиять на то, чтобы он нравился ВСЕМ. А теперь представьте, на что будет похожа «Академия», если каждая бумажная писька (извините за мой высокий слог) станет предметом для этических споров? Пишу, а сама думаю о том, что меня удалось вовлечь в абсурдную по своей природе дискуссию: быть или не быть гениталиям на сцене? Но факт остается фактом. К финалу фестиваля уже не только его арт-директор Ольга Никифорова, но и я, сидя в зале, с замиранием сердца следила, не выкинут ли поляки, немцы или литовцы чего-нибудь этакого, что станет поводом к высочайшему неодобрению.
Фестиваль — единственный международный на территории Сибири — был задуман как просветительский. Будучи крупным театральным центром Сибири, Омск, в сущности, не знаком с современной европейской режиссурой. «Академия», конечно, воспитывает. Но не «нравы», как пытался доказать министр культуры Владимир Телевной на встрече с критиками, а художественный вкус, интерес к «другим» системам и эстетикам. Неуместно было бы ставить арт- директору фестиваля Ольге Никифоровой в упрек то, что в программу вошли не слишком свежие «Ромео и Джульетта» Оскараса Коршуноваса. Спектакль дает представление о том, кто такой Коршуновас, но не отпугнет неподготовленного, как его же «Гамлет». Омский фестиваль, в отличие от петербургских «Балтийского дома» или «Александринского», ориентирован не на критиков, а, скорее, на коллег по цеху и на зрителей. А их мнение и опыт тоже надо учитывать.
При этом Никифорова честно старается вытащить «Академию» на уровень если не европейский, то хотя бы — петербургский. Когда не только выставка-смотр спектаклей, но и мастер-классы (пусть не Кристиан Люпа, но Яна Тумина), творческие встречи (директор «Комеди Франсез» Мюриэль Майетт), круглые столы (где встречаются радикально противоположные модели критики — китайская и северо-американская), когда три дня подряд завлиты честно ходят на PR-тренинги Марии Бошаковой, агитирующей за активную информационную политику театров, и спорят с ней о пользе и вреде блоггерства и социальных сетей.
Сцена из спектакля «Вертер». Фото А. Кудрявцева
Не обошлось и без художественных открытий. Удачным был «польский» день. Первое событие — читки. Безыскусная «Песочница» М. Вальчака была сыграна Татьяной Прокопьевой и Олегом Теплоуховым как серия виртуозных, изощренных детских провокаций. Но откровенный схематизм пьесы (весь мир — «песочница», где разворачивается поединок между «М» и «Ж») не позволил разгуляться актерам. Другое дело — пьеса «Тирамису» М. Овсянко, обнаружившая в труппе театра умелого и нетривиального режиссера — актера Руслана Шапорина.
Знакомство с режиссурой Михала Борчуха — одно из самых увлекательных приключений фестиваля. Его «Вертер» оперирует визуальными и музыкальными образами — скорее чувственными, нежели символическими, прихотливо соединенными между собой в некую фантастическую мелодию, где каждый новый поворот музыкальной темы непредсказуем. Борчух радикально переосмыслил и переделал гетевский текст, пропитав его иронией и погрузив в обывательский контекст современной польской провинции. Конфликт героя со средой передан в серии музыкальных диссонансов. Вертер — встрепанный солист в мятой рубашке, ему отдана центральная шубертовская тема, пропетая (скорее провытая) фальшиво, но от души. В «наперсниках» — пианист-аккомпаниатор (Роман Гонцарчик). Вертер Кшиштофа Зажецкого безуспешно пытается встроиться в обывательскую среду, стать «третьим» в сексуальном дуэте простушки Лотты и солидного Альберта, смешно барахтается, переплетаясь с ними конечностями.
Запомнилась сценография Катаржины Борковской. Сначала это — безликие диваны, приподнятые над сценой, будто на концертной эстраде, где восседают пошлые герои. Во втором действии сцена обнажается, словно с нее срывают «обивку». Пространство размыкается: из интерьера — в бескрайний мир, сознание Вертера. И теперь провинциалы предстают в серии сюрреалистических зарисовок, как если бы мы видели их глазами уехавшего Вертера. Юную Лотту сменяет «возрастная», степенная актриса, а ту — Лотта-3, вовсе безликая дама. Здесь есть забавное шествие семейства Лотты — в вечерних платьях, но на лыжах. Вместо быта — гигантское белое облако и груда искусственных цветов в углу, как будто могила — заранее приготовленная для еще живого Вертера. И, наконец, сильный и короткий (третье действие идет 15 минут) финальный аккорд — то ли похороны, то ли посмертное видение героя, когда три Лотты — бэк-вокалистки в черных чулках зачитывают его письма, равнодушно засовывая за резинку трусов.
Мартин Вуттке на «Академии» уже второй раз. Два года назад Берлинер Ансамбль привозил «Гитлера и Арто в Романском кафе». В «Гретхенском Фаусте» Вуттке-актер переиграл Вуттке-режиссера. Как бы ни был гибок, универсален первый, работавший с Робертом Уилсоном, Хайнером Мюллером, Франком Касторфом, Вуттке-второй принадлежит скорее XX веку. Его аскетичный спектакль создавался на основе «пра-Фауста», ранних, отличных от канонического текстов Гете. Действие сосредоточилось вокруг гигантского стола. Зрителей как бы привлекли к трапезе, единственный участник которой — Фауст, подвижное существо, сотрясаемое и раздираемое страстями, чье тщедушное тело едва в состоянии выдержать их напор. Единственный партнер Фауста во время спектакля — обслуживающий персонал, хор официанток в маленьких черных платьях. В спектакле Вуттке роль женщины в современном обществе сводится к обезличенному «объекту желания». Восемь актрис Берлинер Ансамбля предстали как единый организм, как воплощенное в шести телах мощное id, их голоса грозной и торжественной волной взмывают вверх и затем стихают тихой жалобой. В финале одна из Гретхен выпускает в Фауста целую обойму из револьвера. Но и мужской мачизм оказывается неуничтожимым. Фауст невозмутимо, будто киборг, выплевывает отстрелянные гильзы. Зато все восемь Гретхен падают как подкошенные.
Сцена из спектакля «Гретхенский Фауст». Фото А. Кудрявцева
На общем фоне «Поздняя любовь» Георгия Цхвиравы, представлявшая хозяев фестиваля — Омскую драму, выглядела достойно, но несколько бледно. Актеры, как по нотам, разыграли набор амплуа русского актерского театра — «героиня», «благородный отец», «герой-любовник», «простак» и т. п. Оживил действие старинной мелодрамы темп — почти детективный и финал, жесткий, мотивированный не столько «любовями», сколько продуманным бизнес- планом. Но давайте посмотрим на это спектакль глазами иностранца, который не владеет русским языком и вообще-то не в курсе, что Островский — это русский Шекспир…
Совсем недавно в Омске жил и работал Евгений Марчелли. Город не может не помнить провокативность, театральность, злую эротику его спектаклей. Да и как забыть, когда многие из них до сих пор в репертуаре Омской драмы. У нынешнего «главного» свой почерк. Не в нем дело. А в той художественной «пристойности», которой отмечены почти все постановки последних лет. Она выросла не в недрах театра, а как будто была спущена верховным указом. Фестиваль инициирован и профинансирован администрацией Омской области. Другого такого нет во всей Сибири. Омский губернатор и министр культуры это понимают и уже внесли «Академию» в план развития региона вплоть до 2016 года. Значит ли это, что отныне чиновники курируют программу фестиваля, задают его формат? И не получим ли мы через два года «Академию-3», застегнутую на все пуговицы и замершую по стойке «смирно»?
Октябрь 2010 г.
Комментарии (0)