Э.-М.Ремарк. «Три товарища». Сценический вариант романа А.Гетмана. Нижегородский академический театр драмы.
Режиссер Василий Богомазов, художник Нина Бахвалова

Интеллигентные молодые люди, живущие именно там, объясняли мне, что Нижний Новгород всегда был культурной провинцией: близость к Москве лишала нижегородцев амбиций художественного самоутверждения, а выражение «наш-то дурак…» по сей день, как говорят, сопровождает деятельность всякого укоренившегося в столице нижегородца — будь то политик или художник.

Им, живущим в Нижнем, виднее причины. Для меня же очевидны следствия — Нижнего Новгорода давно нет на театральной карте России. Это глубокая театральная провинция. Вы не увидите нижегородских спектаклей на фестивалях, их не отсматривают на премии и конкурсы, в Нижнем не бывает театральных критиков (приехав после четырехлетней паузы, я обнаружила, что за это время так никто и не приезжал…). Ни экспериментальные бури, ни режиссерский натиск последние двадцать лет не тревожили сцены города — пожалуй, с тех пор, как не стало Б.А.Наравцевича, главного режиссера ТЮЗа — последнего, чье режиссерское имя вводило город Горький в общий театральный процесс. Дальше время остановилось и потерялось. Иногда наезжал Р.Виктюк — но тому уже тоже пятнадцать лет, и в какой город, собственно, он не наезжал… О.Джангешерашвили не прижился (теперь кажется, что его период был не самым провальным, а плохие спектакли на рубеже 80-90-х не так уж плохи). Былая слава Е.Табачникова не помогла ему поднять Нижегородскую драму (хотя сегодня его «Разбитый кувшин» вспоминается как спектакль культурный), да скоро он и умер… Нижний совсем выпал из общего процесса (ТЮЗом бесславно руководил Лев Белов, драмой — Владимир Вихров, актер, председатель организации СТД и директор театра). Последняя «сказка о потерянном времени» — приглашение главным режиссером Нижегородской драмы Л.С.Белявского. У него репутация порядочного человека, но ему за семьдесят, эстетика его спектаклей, виденных мною пару лет назад в Рижской русской драме, имеет тот же возраст, и вряд ли с ней может согласоваться идея хоть какого-то обновления. Нижний славен теперь только театральными праздниками — тамошняя организация СТД придумала замечательный ежегодный фестиваль театральных капустников «Веселая коза», проводит и другой — «Поют актеры драматических театров». Само по себе прекрасно, но напоминает пир по время чумы. Театра нет — фестивали есть (так, кстати, бывает).

Нижегородская сцена хиреет много лет, несмотря на старейшее и действительно очень хорошее театральное училище. На его сцене несколько лет назад я видела прекрасный дипломный спектакль «Чудаки» по Горькому, поставленный режиссером Василием Богомазовым, — тонкий, проработанный, явно наследующий школе Г.Товстоногова (Богомазов — его ученик по ЛГИТМиКу конца 70-х, это курс Г.Тростянецкого, В.Гвоздкова и др.). Богомазов вернулся тогда в Нижний, успешно проработав несколько лет в Барнауле и оставив по себе в этом театрально трудном городе добрую память, живущую там по сей день. Хотел сделать с курсом свой театр — не вышло. Давнее впечатление о «Чудаках» и привело меня нынче в Н.Новгород, где Богомазов уже десять лет работает в Драме, преподает, ставит. Недавно Нижний праздновал его 50-летие. Богомазов нервно смеется — он… самый молодой режиссер этого города!

Ю.Котов (Роберт), Ю.Муратова (Патриция).
Фото Г.Ахадова

В.Фоков (Готфрид), Ю.Котов (Роберт).
Фото Г.Ахадова

Ю.Котов (Роберт).
Фото Г.Ахадова

Ю.Котов (Роберт), Ю.Муратова (Патриция).
Фото Г.Ахадова

В эпоху суеты В.Богомазов делает театр старомодный (читай — традиционалистский), неторопливый (читай — внимательный, последовательный, но порою анемичный), театр медленного чтения и погружения в хорошую литературу — Камю («Калигула»), О’Нила («Любовь под вязами»), Островского («Лес»), хотя десять лет держится в репертуаре «В будущем году в то же время» Б.Слейда, и это по-своему милый и не вульгарный спектакль. Богомазов делает спектакли длинные, тяжелые по ритму, «академические» со всеми плюсами и минусами этого понятия: от добросовестности до рутины один шаг. Может быть, они тяжело движутся еще и потому, что труппа растренирована и актеры выходят на сцену без видимого желания, «с левой ноги», не очень-то стремясь что-то сыграть. Молодые «Чудаки» дышали легко, перечисленные мною «академические» постановки страдают одышкой.

Последний и лучший из виденных мною спектаклей В.Богомазова — только что поставленные «Три товарища». Здесь старомодная трагедия Ремарка и его простодушный романтизм сошлись с природой театра Богомазова, в спектакле звучат вещи лирические, искренние, человеческие. Они слышны, они доходят до зала, существующего во времени, которое странно и страшно совпадает со временем романа. Когда «мы работаем, работаем, думая, что это что-то изменит, но ничего не меняется», когда безденежье не позволяет поехать к умирающей любимой, в дверь стучатся юнцы в черном, изнутри горят пивные кружки возможного завтрашнего фашизма, а покалеченное войной поколение ясно понимает — «Мы живем в эпоху отчаяния». Богомазов в своих спектаклях вообще не путается в нравственных категориях, каждый раз он знает, что такое любовь, честь, достоинство, и понимает их так же прямо, как его герой Роберт Локамп («Мы доверяем простым вещам…»).

Зажженные фары замечательной машины по имени Карл, фонарики фашистов, свет зажженных кружек и свечение звезд на небе, наконец, слепящий свет «того света» (из дверей арьерсцены), куда в последнем танце Роберт (Юрий Котов) провожает Патрицию (Юлия Муранова), — вот пятна спектакля. Остальное — обломки «Триумфальной арки» (или «Бранденбургских ворот»), повисшие над сценой, какие-то столы, стулья, кровать, общий темный, коричневатый колорит поломанного мира, тяжелая машинерия спектакля «большого стиля». В этом мире, как и в нашем, невозможно ничего, но возможна дружба и вдруг — любовь: «Я хочу тебя и только тебя, я не могу обходиться без тебя». В нем возможны телефонные разговоры, от которых, как говорит Пат и подтверждает Роберт, кружится голова, в нем возможно поехать к любимой, хотя приходится продать для этого самое дорогое — Карла.

В центре многофигурной композиции (тридцать действующих лиц, не считая массовки!) — Роберт Юрия Котова. Нервный, с глазницами вместо глаз, погруженный в себя. Накануне я видела Котова в «Калигуле», индивидуальность обнаружила себя сразу, но смутила некая «закупоренность» актера, сосредоточенность на себе. Он никак не хотел разомкнуться на партнеров, любовался собственной пластикой (не герой — актер любовался) — и терял смыслы как персонаж, ибо провокации Калигулы рассчитаны на партнеров и без них невозможны. Идентификация актера и персонажа тут логична и необходима. В «Трех товарищах» Ю.Котов—Роберт тоже поначалу сумрачен, закрыт, но постепенно «размыкается», и одна из лучших его сцен — у постели больной Пат, когда еще верится, что всё будет хорошо.

В.Богомазов поставил эпический спектакль. Он не про трех товарищей, не про фронтовое братство, он — об эпохе отчаяния, в которой все равно возможна любовь: «Без любви человек — как покойник в отпуске» — «Ты должен меня очень сильно любить, потому что я не знаю, что буду делать без любви». Этот простодушный романтизм делает честь этической программе театра Богомазова. «Три товарища» сыграны честно, без вранья.

В финале, на аукционе, фашисты разбирают Карла на части. Старая благородная машина, стоявшая посреди этой жизни, исчезает. Двигаться по жизни дальше не на чем. И незачем. Эпоху отчаяния можно пережить, если есть любовь — со смертью Пат жизнь заканчивается. Кружится весь этот сценический хлам, кружатся живые и мертвые герои, слепит фонарь, Роберт танцует с Патрицией, как будто провожая ее куда-то… Железная дверь арьера захлопнута. «Пат!»

Актеры резко выходят на поклоны.

Ноябрь 2000 г.