А.Грибоедов. «Горе от ума». Малый театр.
Режиссер Сергей Женовач, художник Александр Боровский

В Малом театре режиссер Сергей Женовач, сценограф Александр Боровский и композитор Григорий Габерник выпустили «Горе от ума». В роли Фамусова — Юрий Соломин, графиню Хлестову играет Элина Быстрицкая, Загорецкого — Виктор Павлов, графиню-бабушку — Татьяна Еремеева, князя и княгиню Тугоуховских Юрий Каюров и Татьяна Панкова, Петрушу — Геннадий Сергеев, иными словами — на сцене весь цвет Малого театра. В ролях Чацкого, Софьи, Молчалина, Скалозуба — младшее поколение труппы: Глеб Подгородинский, Ирина Леонова, Александр Вершинин, Виктор Низовой.

Московские театралы жаждали увидеть этот спектакль. Интерес подогревался рядом обстоятельств. Во-первых, блистательной труппе Малого театра давно не хватало умелой режиссуры. Во-вторых, Сергею Женовачу, изгнанному с поста главного режиссера Театра на Малой Бронной за отстуствие аншлагов на спектаклях, стоило доказать, что его вины в том не было. И он доказал: спекулянты перепродают билеты на «Горе от ума», а в московском театральном мире нет более верного индикатора зрительского успеха. В-третьих, важно было понять, сумеет ли 40-летний режиссер, не разрушив традиций, иногда чрезмерно охраняемых Малым театром, создать живой и современный спектакль. Удалось. Говорят, что идея приглашения Сергея Женовача в Малый театр для постановки «Горя от ума» пришла в голову заведующему кафедрой русского театра РАТИ и заведующему литературной частью театра профессору, доктору искусствоведения Борису Любимову. И в добрый час. В Малом театре пьеса Грибоедова только в ХХ веке ставилась 7 раз. Две последние постановки принадлежали Евгению Симонову и Виталию Иванову. В спектакле 63-го года Фамусова играл сперва Игорь Ильинский, затем Михаил Царев, Царев же стал Фамусовым в постановке 75-го года. Мало этого, Евгений Самойлов репетировал сейчас роль князя Тугоуховского, но заболел, а он был Чацким, только вдумайтесь, у Мейерхольда. Говорят, что из ста актеров труппы Малого театра половина была так или иначе занята в других версиях «Горя от ума». В нынешней постановке Наталью играет Светлана Аманова, прежде она исполняла роль Софьи. Платона Михайловича играет Дмитрий Казнов, он был раньше Скалозубом. В спектакле 52-го года играла Татьяна Панкова. Иными словами, без «Горя от ума» Малый театр — не Малый театр. Без классики Сергей Женовач — не Сергей Женовач. Один из лучших режиссеров своего возраста, Женовач всегда отличался от своих коллег исключительной верностью классике и бережным с ней обращением.

Режиссер и педагог курса Петра Фоменко, он наследует мастеру в том, что называется актерской режиссурой, и как будто бы возрождает самую славную страницу истории русского театра, которая зовется психологическим реализмом, или театром Станиславского. Он верен духу автора, но не букве канона. Он всякий раз читает хрестоматийные произведения так, будто ничего не знает о грузе театральных традиций.

Один из моих друзей, режиссер Георгий Цхвирава, рассказывал мне, как на дипломном экзамене показывал своему учителю Марии Кнебель отрывок из Чехова. Посмотрев первые три минуты, Кнебель сказала: «Я видела этот спектакль много раз, 50 лет тому назад все было так же, занавес открывался, герои сидели на авансцене. Неужели с тех пор ничего не изменилось?» Так вот, в спектакле «Горе от ума» сидит на сцене только небольшой оркестр, герои пьесы встречают утро, в точном соответствии с первой репликой Чацкого, на ногах. На них проведут большую часть спектакля. Художник по костюмам Ольга Ярмольник сумела отговорить примадонн театра от кринолинов и даже от туфель на каблуках. Художник Александр Боровский отрекся не только от многочисленных диванов, кресел и стульев, но и от привычного интерьера московского дома вообще. Он перекрыл сцену горизонталью белых, желтых и синих щитов, и только изразцовая печь в центре служит напоминанием о былом уюте. Время от времени щиты начинают движение в пространстве, диктуя не только темп и ритм, но и атмосферу действия.

Э.Быстрицкая (Хлестова).
Фото М.Гутермана

Сценография А.Боровского.
Фото М.Гутермана

Г.Подгородинский (Чацкий), Ю.Соломин (Фамусов).
Фото М.Гутермана

В Малом театре с его роскошным убранством — почти супрематическая декорация, но выдержанная в той же цветовой гамме, что и сам театр. А рядом камерный оркестр играет стилизованную старинную музыку. Традиция и новаторство — как ни странно, именно об этом поставил спектакль Сергей Женовач. Менее всего его волновали социально-политические аспекты пьесы. Это становится ясно сразу, как только по ночному дому пройдет Петруша с ночным горшком в руках.

Важна в спектакле тема старинного, со своим укладом, правилами и распорядком дома, в который вторгается нечто новое, современное, европейское. И недаром Отечество для Чацкого — это та самая печь в центре сцены. По крайней мере, говоря о сладком и приятном дыме Отечества, он согревается возле нее.

Абсолютный хозяин Дома — Фамусов Юрия Соломина. Он восхитителен. Импозантный, до сих пор пользующийся успехом у дам, очень подвижный, остроумный и волевой человек. Весь его монолог про Кузнецкий мост и вечных французов — упаси Бог, не дань общественному пафосу, но результат неудачного ухаживания за Лизой и раздражения на весь свет. С буфетчиком Петрушей он не барин, тот не слуга. Маленький розыгрыш (Фамусов уверяет Петрушу, что у того дырка на рукаве), и вы понимаете, что они вместе с детства и ближе человека у Фамусова нет. Его отношение к Чацкому описывается просто: тот вырос на его руках, он — родной, маленький Саша, Фамусов для него дядя Паша. Хотя еще и богатый жених, а Фамусов Соломина более всего озабочен будущим благополучием Софьи.

Поэтому потенциальным женихам он норовит угождать, что твой Молчалин. Сам, например, готов топить камин для Скалозуба. А описывая тьму отличий, которые тот нахватал, показывает руками везде и аж на брюки — увлекающийся человек, искрометный. Скалозуб тоже очень занятный — похожий на генерала Лебедя, а еще более на Алексея Булдакова в роли генерала Лебедя в «Особенностях национальной охоты».

Скалозуб здоров как бык и не столько глуп, сколько самоуверенно-нахален. Посмотреть на грохнувшегося с лошади Молчалина он отправляется с проворством озорника из детского сада и искренним любопытством.

Постоянные попытки, которые Фамусов предпринимает, чтобы заставить замолчать говорливого Чацкого, происходят из опасения за его судьбу.

Чацкий Глеба Подгородинского, впрочем, разговорчив тоже не от желания здесь и сейчас доложить общественную позицию и взгляды на устройство общества. Он просто совсем мальчик, худенький и очень нервный, будто втиснутый в узкий костюм, им скованный и в нем дрожащий. У него резковатый, сухой, напряженный, как и он сам, голос. Он болтает только для того, чтобы не молчать или не говорить о том существенном, из-за чего приехал, и дрожит — о любви к Софье. Которая, очевидно, была им увлечена, оскорблена его отъездом и теперь искренне и совершенно влюблена в Молчалина. Чацкий как-то уныло и покорно, будто заранее зная, что обречен, пробует уверить себя в обратном. Единственно страстный не любовный монолог Чацкий произнесет ближе к финалу.

Монолог о том, как идиотски перенимает Россия западные обычаи, к каким печальным результатам ведет смесь французского с нижегородским не в языке, но в укладе жизни. И этим монологом продолжит, как кажется, очень важную для режиссера тему Русского Света — так называлась последняя часть театральной в трех вечерах постановки «Идиота», выпущенной Сергеем Женовачем в Театре на Малой Бронной.

Чацкий вдруг окажется похож на князя Мышкина: даже в том, что возвращается в родные пенаты из-за границы, и уж тем более в том, что влюблен, благороден, странен, гоним, безумен с точки зрения нормальных добропорядочных граждан. Сергей Женовач не осуждал их в «Идиоте», не осуждает их и в «Горе от ума». Он выводит на сцену звезд Малого театра и позволяет им продемонстрировать роскошь и артистический талант старших.

Замечу сразу, что они не влезают в кожу действующих лиц, согласно завету основоположника щепкинской школы, самого Щепкина. Они отменно, как никто более в русском театре, владеют приемами острой характерности, эксцентрики, внутреннего и внешнего гротеска. У них есть штампы, но их очень много, и они дорогого стоят. Каждый прием они, показав, словно бы отделяют от себя и держат перед глазами зрительного зала до того момента, как зал взорвется аплодисментами, и, заводясь от искреннего восторга зрителей, начинают щедро и безостановочно рассыпать эти приемы или интонации пригоршнями. Красавица Элина Быстрицкая кокетливо поправляет прическу — кому придет в голову заподозрить ее в ее возрасте.

Кто может так оживить компанию и составить партию в болтовне, как не Загорецкий — краснолицый, водевильно-вычурный, с наивными округленными глазами Виктор Павлов.

Кто сравнится властностью и статью с графиней-бабушкой Татьяны Еремеевой? И чей русский язык так изысканно красив и правилен, как не у этих героев и этих актеров? Никакие не ретрограды, не консерваторы, не противники нового и изящного, просто немолодые, не плохие и не хорошие, обычные, привыкшие сплетничать и зубоскалить люди.

Между прочим, очень несчастные — и тоже не от ума, а от любви. С бала-то все они разъезжаются чуть не в слезах. Одной опять не удалось сосватать внучек, другой было не с кем потанцевать, Наталью Павловну огорчил Платон Михайлович, а он расстроен тем, что не угодил жене. Все любовные надежды рушатся: Молчалин изгнан, Чацкий тоже, Софья осталась без жениха, а это уже личная трагедия Фамусова. Новое, безапелляционно, безоглядно вторгаясь в устоявшийся мир, разрушает и его, и самое себя — словно говорит Сергей Женовач. То новое, что сам он принес в Малый театр, — просто хорошо забытое старое, а именно: уважение к автору, любовь и доверие к артистам и к хорошей сценической речи, умение скрупулезно разобрать с каждым роль, поставить перед артистом не умозрительные, а понятные задачи, объединить их всех в ансамбль, выслушав каждого и дав ему волю импровизировать — в меру. В некотором смысле Фамусов с его артистическим блеском и чрезмерной приверженностью консервативным ценностям — это сам Малый театр, Сергей Женовач, пришедший в этот Дом извне, сродни Чацкому. Спектакль же «Горе от ума» доказывает, что два эти существа — Фамусов и Чацкий, современный режиссер и театр-хранитель традиций — вполне могут ужиться, если Чацкий позаимствует у Фамусова толику его артистизма, а Фамусов, в свою очередь, забудет об излишней осторожности. И тогда вы снова вспомните о том, что академики Малого театра — Игорь Ильинский и Евгений Самойлов — начинали с самым решительным из театральных авангардистов Всеволодом Мейерхольдом.

Декабрь 2000 г.