А.Платонов. «Фро». Рассказы о любви. Театр им. Ленсовета.
Режиссеры и авторы инсценировки Ирина Зубжицкая, Владимир Золотарь

Двойной режиссерский дебют Ирины Зубжицкой и Владимира Золотаря — крепкая, аккуратная постановка, сочиненная по нескольким рассказам Платонова, из которых главный — история про Фро. Фро, которая любила, да так и…

Замуж она вышла. Только вот он — «он уехал далеко и надолго». Потом, соскучившись и клюнув на ее «предсмертную» телеграмму, приехал. Пижон в длинном кожаном плаще — Георгий Траугот в роли Федора сильно смахивает на битника годов 70-х — вернулся, покатал на кровати с металлическими спинками, нагляделся в широко раскрытые глаза Фро, собрал чемодан и отправился дела доделывать. Вот доделает…

Хотя вряд ли Фро Светланы Письмиченко, сидящая в финале на краешке кровати, в белой рубашке и белых носочках, с глазами, полными слез, верит в светлое будущее, о котором толковал ее красавец муж, а сейчас говорит соседский мальчик, пускающий пузыри. По ней — так лучше пузыри пускать и на кроватях кататься.

Чистые помыслы Фро идут вразрез с генеральной линией — установкой на коллективизацию и механизацию. Чувствительность ее и почти физическая тоска по мужу называются «мещанством». Назывались — в прошедшем времени. Стоп, «колеса-колеса», стоп, «движение-движение», потому что время здесь выстроено так, что нельзя пересказывать сценическую историю «от первого лица».

Когда отец Фро—Михаил Девяткин называет дочку мещанкой, всем смешно: и потому, что слово имеет вполне определенную окраску, и потому, что Михаил Девяткин произносит фразу «Мещанки — они тоже хорошие женщины были», не делая вид, что он так относится к мещанству. Напротив, демонстративно поворачиваясь спиной и уходя, он показывает, между прочим, что знает о произведенном эффекте.

Стоит придать самодостаточному платоновскому слову (и слогу) лишнюю нагрузку или раскрасить его интонационно, как оно превращается в ненужную многозначительность. В спектакле Зубжицкой — Золотаря все предельно «облегчено», доведено до театрального примитива. Простодушный подзаголовок — «Рассказы о любви» — отражает суть стилистики спектакля и его жанра.

Прямота и бесхитростность умозаключений, свойственные платоновским персонажам, превращены здесь в качества масочные. Амплуа здесь — не «простак», а «Парторг», не «герой», а «Паровоз ЩА-507». Поэтому всем, за исключением Фроси, свойственно утрировать оценки и эмоции, произносить слова многократно и на одной ноте, с механической точностью следовать партитуре движений. Поэтому удобно для «игр» пространство (художник Евгения Дриго), в котором все элементы бесхитростно означены: почта — из досок сколоченным ящиком, на котором написано «почта», вокзал — фонарем, искусственным снегом, метлой в руках дворника, общественные работы — отрезком рельс. Время — цветастыми платьями девушек, выделывающих «фигуры» на танцах в клубе, прозодеждой рабочих, долбающих кувалдой кусок рельсы, легким зонтом, за который держится Наташа (актриса Надежда Федотова), пропевая голосом «издалека» прощальное «прости» своему пугливому мужу. Стилизация под 20-е в романтическом флере.

Урок по электромагнитной индукции, который ведет товарищ Паровоз (актер Александр Солоненко), — образец слаженности коллектива. Работают как часы: хором повторяют заученные формулы, делают одинаковые пассы руками, а товарищ Паровоз, весь в черной коже, настоящий чекист, с металлом в голосе и неподражаемым пафосом, регулирует движение послушных учениц с помощью двух деревянных «ручек». В монтажной системе спектакля этот эпизод, разыгранный как по нотам, — один из номеров клоунады на соцреалистический манер. Как и выходки товарища Парторга (актер Евгений Фрадкин), любящего девушек со страстью, сравнимой только с верой в светлое коммунистическое будущее. Пламенность его монологов о половом чувстве равнозначна силе короткого выкрика «Я!», которым сопровождается выход из строя. Всю свою партию товарищ Парторг, то фокстротирующий с Фро, то бросающийся к неприступной телеграфистке Оле (актриса Юлия Левакова), то с готовностью откликающийся на призывы товарища Паровоза, протанцовывает и пропевает, играя поочередно характерность советского героя, пылкость романтического героя-любовника, озабоченность дон-жуана районного масштаба.

Одна за другой истории «про любовь» нанизываются на нитку, чтобы в конце концов главной стала история про Фро.

Иронически поданный текст звучит парафразом коротким притчам Нины Садур. Тот же нарочитый примитивизм и метафоричность. Течение сценической жизни дробится на отдельные «кадры», фразы, слова, звуки. В нужное время метут метлой, стучат телеграфным ключом, падает искусственный снег. Слова — часто произносимые «от третьего лица» или вывешиваемые на кумачовых лозунгах — живут своей, отдельной жизнью.

Прелесть неосентиментализма спектакля Зубжицкой—Золотаря — в его откровенной «сделанности». Стоит над кроватью, где спит трогательная парочка — Фро с Федором, товарищ Паровоз со свечой в руках и заводит на низких нотах знаменитый шаляпинский романс, дым клубится, кровати уже не видно, только «статуя» поющего Паровоза возвышается над всем этим великолепием. Смешиваются разные фактуры: дым, снежок, контровой свет и голая машинерия, грубо сбитый реквизит, стройные ряды «паровозов-парторгов», создающих звуковой и пластический эффект безотказно работающего механизма. Так и Фро — Светлана Письмиченко существует наперекор отлаженной системе. У нее — своя жизнь, актерская и «Фросина». Она переживает в согласии со своей, как писали про актрису, «трепетной детской сущностью» время в отсутствие Федора. В отсутствие предмета любви. Потому что сама любовь — всегда с Фро. Как и с остальными персонажами — главное, чтобы предмет мечтательных увлечений был недосягаем. По меньшей мере, паровоз. Или физик Фарадей, «неженатый мужчина». Море, Крым, где «не изюм растет, а виноград сохнет». Мальчик в порванных штанах на фоне фонтана… Спектакль про это. Про это самое.