Александра Александровна Пурцеладзе.
Фото из архива журнала

В первом моем институте — Архитектурном — мне пришлось сдать ровно сто экзаменов и зачетов. Я приходил слушать лекции и не очень понимал зачем. Все можно было прочитать в учебнике.

В Театральном институте иные лекции ошеломляли. Я понял, что такое личный взгляд на вещи. Со мной делились своим мироощущением. Каждый из тех, кто стоял на кафедре, мог написать не один учебник, не одну книгу — Костелянец, Молодцова, Чирва.

Никогда не забуду, как Пурцеладзе произнесла фразу: «„Евгений Онегин“ — вовсе не „энциклопедия русской жизни“. Это роман о человеке, лишенном способности любить. А когда этот талант пришел к нему — было поздно». Воцарилась тишина. Оказалось, это про каждого из нас. С тех пор я читаю (пытаюсь читать) книги так, как будто их написал близкий, дорогой тебе человек. Тогда вычитываешь про «почву и судьбу».

Японцы говорят: «Человек состоит из того, что он ест». Буквально и фигурально. Мы состоим из тех, кого любим и ненавидим. Пурцеладзе я люблю. Поэтому Пурцеладзе — это я!

К ней не подходят определения «преподаватель», «учитель» — они сужают представление. Это — Человек-театр. В ту секунду, когда она начинает с вами общаться, вы открываете для себя все законы Театра, ему присущие, — закон композиции, закон перевоплощения, второй реальности. Иногда мне кажется, что она могла блистательно играть в «Комеди Франсез»: феноменальная дикция, а голос какой! Звенящий, как серебряные колокольца.

А фамилия? Пур-р-рцеладз-з-зе! Грузинское «р», а потом звон то ли монист, то ли кинжала в конце. И имя — Александра! «Бог мой, — подумалось мне, — да она же тезка Пушкина. Александра Александровна. Дважды тезка — так сказать, Пушкин в квадрате».

Не могу сказать, что я знаю ее очень хорошо, но у меня есть полное ощущение, что существует такая планета «Пурцеладзе».

Самый главный дар Александры Александровны — она человек живой. Отдает тебе жизнь, пропуская ее через свое сердце. Это про нее Пастернак: «И надо ни единой долькой не отступаться от лица, но быть живым, живым и только, живым и только — до конца».

Все эти годы, переезжая из города в город, я возил с собой конспекты лекций тех, кого любил и люблю. И ее конспект тоже. Некоторые спектакли, которые я поставил в этих городах, стали для меня судьбой. А почву для них взрыхлила Пурцеладзе.

Жизнь не богата талантливыми людьми. Александра Александровна — человек талантливый. Я бы точно дал ее имя какой-нибудь планете.

январь 2001 г.

Мне очень запомнилась первая лекция Александры Александровны. Да и не лекция это была вовсе. Она приехала к нам на дачу. Мы ходили и разговаривали. Вокруг шумели сосны. Не помню точно, о чем говорили, но именно тогда я и понял, что это мой Учитель.

Ведь педагогов много. Можно сыграть роль учителя. Сыграть талантливо. Всем понравится. Александра Александровна не играла. Она — Учитель с большой буквы. Есть Аркадий Иосифович Кацман — наш Мастер. Есть — Пурцеладзе.

Учеба в институте — время тяжелое, особенно — утренние лекции. И лучшее, что можно было сделать с утренними лекциями, — это их, конечно, прогулять… Но почему-то к Александре Александровне хотелось ходить. Хотелось слушать, открыв рот, превозмогая усталость и желание спать после бессонной ночи репетиций. И на ее лекции мы бежали с радостью и удовольствием.

Александра Александровна — авторитет безусловный, но она не подавляет, а ведет за собой.

Для меня она — настолько Она, что я даже не знаю, нужны ли сравнения. Своеобразный, удивительный человек. Чудная Александровна Александровна. Женщина, которой хочется восхищаться. Когда смотришь — и любуешься. Грузинская княжна… Не знаю, носит ли Александра Александровна серебро. Сложился такой образ: длинные пальцы и серебряные кольца.

Стиль, изысканность, культура речи. Как у Пушкина — «она сохранила много тогдашней приятности». Она и там — в Серебряном веке, и здесь.

Когда у меня возникает вопрос, связанный с русской литературой или театром, первое, что приходит в голову, — позвонить А.А. и спросить. Она всегда поможет.

Я несколько раз бывал у нее дома. Лифта нет. На шестой этаж ведет бесконечная крутая лестница — жуткая, из разряда черных. Александра Александровна поднимается по ней каждый день. В жизни всегда есть место подвигу.

декабрь 2000 г.

Трудно публично признаваться в любви. Когда тебя охватывает восторг, именно восторг и именно охватывает, т.е. захлестывает, заполняет тебя всего, напротив, хочется молча, как Скупой рыцарь, хранить в тайных подвалах души принадлежащее только тебе упоительное чувство. И осознание того, что такие же чувства могут испытывать и другие, вызывает ревность. Кто знает, сколько нас, влюбленных и восторженных, спешивших некогда на литературные свидания к этой изумительной, прекрасной женщине. К Пурцеладзе, Гительману и Шору редко кто мог позволить себе прийти на урок не готовым, не страшась сгореть от стыда.

Не из страха перед возможным наказанием (ибо если они и отняли когда-либо стипендию, то разве что в крайнем, исключительном случае), а скорее, как говорится, из страха Божия.

Вера этих удивительных людей даже в самых нерадивых из нас безгранична. Но сказать все это об Александре Александровне — значит ничего не сказать, ибо по отношению к ней это норма, как нормой являлось и завершение каждой лекции чтением стихов.

Стихи! С них-то, пожалуй, и началось то, что мне так дорого. Легко представить себе молодого человека, провинциального, устремленного и влюбленного в театр большей частью потому, что это мир фантазии, где все не как в жизни, где оживают благородные любимые герои, уверенного в том, что те, кто их играет, обязаны обладать всем, чем обладают эти герои, — благородством, чистотой, силой, честью… И что же он видит в действительности?.. Все кругом говорят и делают все как в жизни, в резиновых сапогах или во фраке, но как в жизни.

Самое главное, чтобы кто-то хранил твою веру, помог тебе ее сохранить. Удивительная, красивая женщина, целый фонтан молодой, сильной, искрящейся энергии, снова ведет в мир Красоты, Поэзии, в мир Идеальный. И понимаешь, как ничтожен весь этот неодухотворенный реализм, тщетно пытающийся прикрыть свою наготу лоскутами пустых сентенций о духовном, о чистом, по сравнению с действительно одухотворенной реальностью — только в этой реальности живет воображение. Сколько света и тепла в этом ее мире, о котором она говорит так просто, что начинаешь думать, будто это зал, в который можно войти, а поэты золотого и серебряного века кажутся ее знакомыми, с кем она встретилась и только что рассталась. И совсем нет учительства, нет назидания, с тобой беседуют как с равным, тебя не учат — ты учишься. Сколько царственности в этом простом человеческом доверии, которое боишься обмануть. Сколько искрометнейшего юмора, и во всем, во всем только Свет.

И хотя я слишком ничтожен для того, чтобы к моим моленьям снисходили камены, — моих чувств ученика, мужчины, моего обычного человеческого сердца достаточно, чтобы сказать: Александра Александровна, я Вас о-Божаю, я Вас люблю и бесконечно счастлив тем, что наши чувства взаимны.

январь 2000 г.

С Шурой Пурцеладзе мы познакомились в начале пятидесятых годов. Наши семьи дружили. Она жила тогда на Владимирском проспекте, недалеко от Невского, во дворе на первом этаже. Ее квартира была маленьким салоном, куда всегда шли с радостью и куда можно было прийти в любое время. Каждого гостя приветливым лаем встречала эрдельтерьер Чара — ее все любили и баловали. Здесь собирались писатели, поэты, актеры, режиссеры и… полярники: муж Шуры участвовал в первой антарктической экспедиции на дизель-электроходе «Обь».

Центром притяжения дома, конечно, была Шура. Ведь она умела и умеет увлечь людей заразительностью и энергией, замыслами и идеями, любую скучную ситуацию преобразить в праздничную, создать атмосферу легкого живого общения. Это ее удивительный и бесценный дар. Желание видеть друг друга и взаимопонимание мы сохранили на многие десятки лет.

Меня подкупают в Шуре ее оптимизм и необыкновенное мужество. Когда несколько лет назад она попала в больницу для очень серьезного обследования, то вела себя так, словно у нее легкий насморк. Никакого нытья, всегда сверкающая улыбка и груда книг на больничном столике.

С годами большой круг друзей, конечно, стал уже, но по-прежнему в ее гостеприимный дом приходят бывшие студенты, ставшие актерами, режиссерами, театроведами. Теперь она живет на шестом этаже без лифта в квартире с вечно протекающим потолком. Опять у нее огромная собака — лайка Миля, которая признает только Шуру, ее дочку Аллу и внука Митю.

Мне кажется, она существует в другом измерении, над бытом. Она настоящая бессребреница, ни в чем не ищет материальной выгоды, хотя живется ей совсем не легко. Шура неизменно откликается на любые просьбы друзей и знакомых: проверить сочинение — пожалуйста, подтянуть по грамматике — непременно, прочесть лекцию об Ахматовой за тридевять земель без машины — охотно, рассказать об Агнивцеве и прочесть его стихи в каком-нибудь научном институте — конечно… И все это — проверяет, подтягивает, рассказывает, читает — она делает легко, доброжелательно, с искрящимися глазами, необыкновенным обаянием и артистизмом. Ее любят, ее мнением дорожат. Когда я говорю в театре, что вечером на спектакль придет Шура, то у моих коллег загораются глаза, а на лицах появляется улыбка.

Многие актеры, друзья, коллеги и ученики помнят ее шуточные поздравления по поводу юбилеев или дней рождений. Приведу одно, посвященное 25-летию моей работы в театре имени Ленинского комсомола:

Вослед современной Рацлире
Промолвим и мы пару слов:
Мы встретились «Где-то в Сибири»
На «Улице Трех соловьев».
«Из искры» содеялось пламя,
Стал Женя Иосифом вдруг,
А годы летели над нами,
Но тесен был дружеский круг.
Потом появились «Студенты»,
Над ними шумела «Гроза»…
Ах, разные были моменты,
Их все перечислить нельзя!
Но мы «Свои люди — сочтемся»,
И пусть пролетают года:
«С любимыми не расстаемся»
Нигде, ни за что, никогда!

Наверное, следует пояснить, что тут приведены названия спектаклей, в которых я играла, иногда чуть переиначенные, а Евгений Лебедев играл Сталина в спектакле «Из искры». Что же касается «Рацлиры», то Шура читала свое поздравление после стихотворного поздравления Бориса Рацера.

Общение с Шурой всегда несет радость. И как же хочется, чтобы в ее жизни радости было больше.

июль 1999 г.