Она танцует, и ей рукоплещут стоя. Москва, Париж, Нью-Йорк, Лондон… Мои коллеги журналисты пишут о ее красоте, таланте и богатых поклонниках, приближенных к королевской семье. И доверчивым читателям кажется: там, за границей, она живет, как принцесса. А прославленная балерина Анастасия Волочкова мечтает, в общем-то, только об одном: вернуться «в свой город, знакомый до слез», — и танцевать, танцевать, танцевать!..
Владимир Желтов. Анастасия, вы никогда не скрывали, что в Большом театре чувствовали себя неуютно, а также, что не единожды могли воспользоваться приглашениями зарубежных театров и покинуть Россию. Если такое, не дай Бог, произойдет, как ваш отъезд следует расценивать — как поражение или как спасение?
Анастасия Волочкова. Естественно, как спасение. Балерина не может творить «в стол». Я должна танцевать! Сегодня, сейчас. Иначе погибну, умру. Поэтому я буду благодарна любому театру, который готов меня приютить. Готов предоставить условия для творчества. Именно для творчества, а не для жизни. Я люблю красоту, удобства, я бы даже сказала — люблю роскошь, но я могу спокойно без всего этого обходиться. Мне приходилось жить и работать, не имея нормальной крыши над головой. Но не танцевать я не могу!
Что же касается приглашений… Ну, во-первых, у артиста балета должна быть возможность танцевать на любой сцене мира. А во-вторых, где бы я ни танцевала, я все равно буду представлять Россию.
Больно, конечно, иной раз слышать, что я, русская балерина, в России — чужая. Но мой отъезд возможен только в одном случае. Если я пойму, что на родине не нужна. Не нужна чиновникам — людям, решающим судьбы артистов. В том, что я нужна зрителям, у меня нет сомнений. Именно внимание, любовь зрителей делают меня счастливой, а не количество часов и дней, прожитых в каком-то театре.
В.Ж. Анастасия, давайте сделаем краткий экскурс в ваше такое еще недалекое прошлое. В хореографическое училище вас, как часто бывает, за руки привели родители?
А.В. Желание стать балериной изначально было моим, и только моим. Мой папа был профессиональным спортсменом, чемпионом Советского Союза и Европы по настольному теннису, а затем — тренером сборной России. А мама инженер и еще… экскурсовод в Летнем саду. От папы у меня — сила воли, упорство, абсолютный музыкальный слух, от мамы — эстетическое восприятие мира. Но моя профессиональная ориентация никак не связана с их желаниями и планами.
Девочкой пяти лет я посмотрела на сцене Театра оперы и балета имени Кирова, нынешней Мариинки, балет «Щелкунчик» — и все! Решила окончательно и бесповоротно — стану балериной! К своей профессии я готовилась достаточно серьезно. В школу, то есть в Вагановское училище, я приходила в 9 утра, уходила в 7 вечера. И еще — дополнительные занятия.
В.Ж. Насколько мне известно, у вас в школе имелись трудности и психологического плана — те, о которых вы обычно умалчиваете.
А.В. Умалчиваю. Умышленно. Боюсь быть неправильно понятой.
В.Ж. И все же?..
А.В. В 9–10 лет я столкнулась с неизвестным мне миром — миром зависти, жестокости, борьбы за первенство. Да, конечно, каждый человек независимо от возраста может стремиться быть лучшим, но — какой ценой?! Одноклассницы за полученные пятерки могли мои туфли засунуть за батарею или разбросать вещи по раздевалке. Я чувствовала негативное отношение к себе и некоторых родителей. Но самое плохое все же не это. А когда педагоги — педагоги! — откровенно намекают, что ты никогда не будешь балериной! Или исподволь подводят тебя к мысли бросить училище. Когда я слышала от преподавателей такое, мне становилось страшно.
В.Ж. Можно сказать, что в Вагановском училище вы помимо специальной и общеобразовательной подготовки осваивали еще и азы «науки побеждать»? И у девяти — десятилетней была уверенность в победе — откуда?
А.В. Скорее, уверенность в своих силах. Откуда — не знаю. Но уверенность была, что терпение и труд помогут мне преодолеть все преграды и я обязательно стану балериной. И стала!
В.Ж. Анастасия, ваш дом в двух шагах от Мариинки. Зная, каких трудов вам стоил обмен и прочие связанные с этим хлопоты, думаешь, что с Мариинкой вы не собирались расставаться.
А.В. Мариинка была и осталась моей мечтой. Когда я получила неожиданно для себя за год до окончания училища приглашение в Мариинский театр — и сразу на положение солистки балета! — тоже ничуть не сомневалась, что вся моя творческая жизнь пройдет в его стенах.
За четыре сезона я станцевала четырнадцать ведущих партий. Мои работы сделали этот театр моим — навсегда, а меня — балериной Мариинского театра. Но обстоятельства сложились так, что мне пришлось перейти в Большой. (Кстати, я не стала обзаводиться собственным жильем в Москве — все время снимала квартиру.) И в Большом за довольно короткий срок мне посчастливилось исполнить такие партии, как Принцесса Лебедь в «Лебедином озере», Фея Сирени в «Спящей красавице», Никия в «Баядерке», Раймонда и Жизель, Царь-девица в «Коньке-Горбунке». «Конек-Горбунок» ставился специально на меня.
В.Ж. Не потому ли вы оказались в положении «человека со стороны»?
А.В. Оказалась… Конечно, в Большом мне приходилось тяжело. Меня не только там считали, но и называли чужой. По разным причинам. В первую очередь потому, что я пришла в него сложившейся балериной, с готовым классическим репертуаром, с большими сольными ролями. Многим не нравилось, вероятно, мое стремление танцевать, а не «сидеть на скамейке запасных», мое стремление быть независимой в творчестве. Ну и, конечно, мои сольные концерты не могли не вызывать раздражения в труппе. А вообще-то мне кажется, что внутренний психологический климат в коллективах постоянно усложняется. Но не потому, что приходят «люди со стороны». В искусстве снижается планка профессионального уровня.
В труппе Большого театра живут согласно своим, как там говорят, устоям. Что в моем понимании равнозначно застою. Большой живет по закону инерции! А храм искусства, каким является любой театр, должен находиться в постоянном движении вперед, в поиске.
Когда гениальный, на мой взгляд, хореограф Борис Эйфман предложил постановку в Большом театре спектакля «Русский Гамлет»…
В.Ж. А вам в нем — роль императрицы Екатерины Великой!
А.В. Да. Так вот, многие солисты отказались. Даже не захотели попробоваться в чем-то для себя новом! Дескать, мы всю жизнь танцевали классические балеты и не намерены менять амплуа. А я так думаю, что отказники прекрасно понимали, что работа с Эйфманом — работа на износ! Зачем им это?!
В.Ж. Ваша работа в Большом завершена…
А.В. Контракт с Большим театром у меня закончился.
В.Ж. Насколько мне известно, вас никто не раскручивал. Мало того, впоследствии вы не раз отказывались от предложенной материальной поддержки.
А.В. Принципиально отказывалась. Чтобы оставаться независимой. Возможно, я еще и потому имела сложную жизнь в театре.
В.Ж.Анастасия, принято считать, что сильный человек в постоянном сопротивлении крепчает…
А.В. Я называю это «эффектом резинового мяча». Чем сильнее его ударяют о пол, тем выше он прыгает. Я оказалась самой жизнью подготовленной к творчеству в любых, самых невероятных условиях. Ни в Мариинском, ни в Большом театре мне не создавали парниковых условий. Зато теперь я могу танцевать с любыми партнерами — с именитыми, начинающими. Могу танцевать на любом полу. Могу — без репетиций! Я не говорю, что это нормально. И всегда считала, что выходить на сцену без репетиций непрофессионально. Но случалось, что меня вынуждали к этому.
В.Ж. Мне говорили, что в Америке вы танцевали сразу после многочасового перелета.
А.В. Вы, вероятно, имеете в виду мой гала-концерт в Канаде. Танцевать прямо с самолета крайне трудно. Но зрители-то ждали! Примерно в таких же условиях состоялся мой первый спектакль на сцене Большого театра. Я, тогда еще солистка Мариинского, на гастролях в Америке танцевала четыре концерта подряд. В каждом акт из «Баядерки» и — через десять минут перерыва — па-де-де из балета «Дон Кихот». После таких сложных концертов я прилетела в Москву. И в день прилета — «Лебединое озеро»! Конечно, любая дорога отрицательно сказывается на самочувствии, на мышцах ног, даже на координации. Но одно дело — физическое состояние, другое — психологический настрой. Упустить возможно единственный шанс показа в Большом я не могла. Господь помог — я выдержала, и спектакль прошел с успехом.
В.Ж. В австрийском городе Сент-Пёльтен в мае нынешнего года Юрий Григорович вручил вам приз «Золотой лев» как самой талантливой танцовщице Европы. К слову, прежде из наших соотечественников такой награды удостоился лишь Владимир Малахов. Конечно, любую награду, даже самую престижную, можно расценивать лишь как факт официального признания заслуг. Но, простите, балерине (!) в одиночку(!) собрать БКЗ «Октябрьский»!.. (Я о вашей прошлогодней сольной программе «Моя хризантема»…)
А.В. Риск был, и большой риск. Не появляться в Петербурге в течение полутора лет и рассчитывать на то, что четыре тысячи человек тебя не забыли!.. Не скрою, перед началом концерта я с тревогой выглядывала через шторку закрытого занавеса в зал. А по окончании слезы радости не могли не появиться у меня на глазах: робкая надежда на то, что петербуржцам все еще интересно мое искусство, оправдалась. В тот день в городе произошло большое наводнение, но и оно не остановило зрителей!
В.Ж. Название программы — «Моя хризантема» — многозначительное, с подтекстом. «Моя хризантема» — это изумительная миниатюра, подаренная вам хореографом Эдвальдом Смирновым, но это и цветок, который считается в Японии символом стойкости. И сорт хризантем есть — «Танец красавицы», что тоже символично.
А.В. Хризантема — символ всей моей жизни. Я всего достигаю с трудом. Но, видно, правильно говорится: Бог испытания по силам дает.
В.Ж. «Мою хризантему» видели ваши поклонники в Петербурге…
А.В. …на Украине, в Австрии, в Германии. В Москве концертный зал «Россия» также был полон.
В.Ж. Как часто вы смогли бы собирать подобные концертные залы на свои творческие вечера?
А.В. Даже если бы и могла часто, я бы никогда не стала этого делать. Такие программы должны быть подарками для зрителя, а не становиться чем-то обыденным. И еще: я не могу себе позволить повторяться. Из уважения к своему зрителю. Да и у самой есть внутренняя потребность поиска, создания нового.
В.Ж. Как вы думаете, кто-то из балерин способен на осуществление подобного проекта?
А.В. Большинству балерин в силу разных причин и обстоятельств это и не нужно делать. Но и вряд ли кто решится. Программа равносильна нескольким спектаклям в один вечер. Станцевать девять серьезных номеров, имея от трех до пяти минут даже не на передышку, а на перемену костюма и настроения, безумно трудно. «Моя хризантема» мною выстрадана. Теперь она и мне самой кажется непосильной.
В.Ж. Программа необычна — и по форме, и по содержанию. В ней и классический балет, и «Танго» Болдвина, и «Англичанин в Нью-Йорке» на музыку Стинга. Волочкова — признанная классическая балерина — и вдруг модерн?
А.В. Обращение к современным танцам — это мое желание обогатить себя как балерину, расширить диапазон своих возможностей. Конечно же, мое призвание — классика. Но очень часто случается, что балерина классического плана не может танцевать современные танцы, и наоборот. Мне было важно доказать прежде всего себе самой, что я могу и то, и другое.
В.Ж. Может, я и не прав, но мне кажется, что программа «Моя хризантема» — форма балетного искусства уже нового ХХI века.
А.В.Если она смогла сподвигнуть вас на такие мысли, это — замечательно!
Декабрь 2000 г.
Комментарии (0)