Фотографию Наташи Заякиной я мог видеть ежедневно в конце восьмидесятых — на стенде, в Щукинском училище, где сам учился в аспирантуре в те годы. Она закончила знаменитый курс Катина-Ярцева — вместе с Райкиным, Гундаревой, Богатыревым…

Но на фотографиях я ее не запомнил.

А запомнил — когда в 89-м приехал в Нижний Новгород, на постановку в тамошний драмтеатр. Заякина радовала глаз железным профессионализмом и добротной человеческой основой, но ее актерский потенциал оставался для меня загадкой.

Прошло несколько лет, и я снова приехал в Нижний — уже как член жюри фестиваля театральных капустников «Веселая коза».

Заякина, отчаянная душа, к тому времени ушла из театра и образовала свою антрепризу, в которой ставила, учила тех, кто помоложе, и играла сама. А на фестиваль капустников вышла с номером…

Впрочем, «номер» — это неточно сказано!

Номера бывают у кавээнщиков.

То, что делает на сцене актриса Заякина, — это мечта Станиславского: существование в образе. Тексты к монологам, от которых пятый год рыдает и хохочет зал в Нижегородском доме актера (а скоро — я уверен — к нему присоединятся и другие залы), Заякина сочиняет сама, обнаруживая абсолютный вкус и недюжинные литературные способности.

Что же до способностей актерских… Пересказывать драматическое действие — задача бессмысленная, поэтому просто поверьте на слово: те, кто не видел ее уборщицу, дающую залу уроки стриптиза, или бомжиху, разбирающую переводы шекспировского 66-го сонета, — много потеряли.

Заякина пробуждает стихию русского смеха — смеха смыслового, густо замешанного на жалости и любви к человеку, когда падаешь от хохота, а поднявшись, обнаруживаешь, что ты уже плачешь.

Наталья Ивановна — большая русская актриса. С огромным и далеко не полностью реализованным потенциалом. Если бы она жила не в Нижнем, а в Москве; если бы в ней было хоть на четверть столько пробивной силы, сколько в ней таланта; если бы цеховой вкус и мозги продюсеров не были погублены «Аншлагом» и «Смехопанорамой» — сегодня Заякину узнавали бы на улицах не только в бывшем Горьком.

Но, может, все еще впереди?

Надо спешить. Не Наталье — ей как раз спешить не надо, ей надо работать так, как она работает последние годы, — не торопясь и мощно. Хорошо бы только — не в нищете, как сегодня.

Спешить надо нам.

Чтобы в очередной раз не проспать божественный огонь, горящий по соседству.