Между тем, пока «Бродячая собака» еще не открыла свои двери для всех желающих, 30 декабря «Петербургский театральный журнал», вернувшийся, наконец, на пл. Искусств, 5, отпраздновал свои 8 лет и новоселье — в обществе авторов и друзей (их собралось в подвале человек 80).

Когда-то Э.С.Кочергин стал «крестным» редакции, побрызгав водкой углы нашего первого «чердака». Теперь он снова завязал глаза шарфом (домовой должен быть слеп и глух, должен только чуять…) и «покрестил» нашу новую «мастерскую» в подвале. Днями позже он подарил нам Берегиню — дохристианскую славянскую богиню — голую и с русалочьим хвостом. Она будет оберегать нас теперь, отгоняя хвостом нечистую силу. Как настоящая женщина редакции.

Ю.М.Барбой не смог быть и прислал поздравление: «Марина! Пять лет назад пели песню безумству храбрых, теперь надо бы — упорству мужественных. Кто немного пожил, знает, в чем разница и что трудней. Михалковым тут не обойтись, а Державин умер. Поэтому просто: с новосельем Вас и весь маленький оркестрик, вместе с авторами и с рассеянной, но живой группой поддержки, и для — полноты самоощущения — даже с недоброжелателями, ей-Богу!»

Недоброжелателей не было, но обычное демократическое застолье было отягощено наличием в «Собаке» эстрадки, с которой то и дело звучали вирши.

Первый, надо сказать, произнесли мы сами — с благодарностью «Бродячей собаке» и ее директору В.А.Склярскому, который мог сделать в подвальной каморке свой кабинет, но отдал ее нашей редакции. Мы подарили ему маленькое сердце. Практически такое же маленькое, как наша редакционная комната.

Года бегут чредою длинной
И все — мгновение одно.
Запеть бы нам припев старинный:
«Давным-давно, давным-давно!»
Давно пришли в собачий двор мы —
Для дела, а не для прикорма —
И прожили пять долгих лет
На чердаке. Его уж нет.
Теперь «Собака» возродилась
И пригласила нас в подвал.
Мы благодарны. Весь журнал.
И так уж как-то получилось —
Собачье сердце есть уже,
Ему названье — «ПТЖ».
Мы бьемся. Это вам известно.
Бродяжничаем без конца.
Нет матери, но очень лестно
Иметь «Собаку» как отца.
Мы лаем, как учили предки,
Хвостом виляем очень редко,
Берем в искусстве верный след —
И так все восемь долгих лет.
Нас годы многому учили,
Но не надели поводок.
Спасибо тем, кто нам помог,
А вы нас просто приручили.
У нас теперь есть конура.
Мы ваше сердце и — ура!

А.Праудин и его актеры разбили о подвальную кирпичную кладку ХVIII века бутылку шампанского, пожелав, чтобы это была последняя журнальная катастрофа перед долгим плаваньем. Студенты Г.Козлова бродили со свечами, а студенты-театроведы танцевали, что ранее было невозможно по стесненным жилищным условиям редакции. Прочел свои стихи юный поэт, представитель журнала «Чиж и ёж» Виктор Орлинский (в миру — тоже студент).

У меня болит голова.
Две недели болит уже.
Я пытался найти слова,
Что рифмуются с «ПТЖ».
Я был сдаться уже готов,
Я забросил и пить, и есть.
Мне казалось — так много слов
В языке нашем русском есть!
Есть сухарь, телефон, наждак,
Зоопарк, кинозал, драже…
Но одна лишь проблема — как
«Присобачить» их к «ПТЖ».
Разных рифм очень много, но
Отчего я так хмур и кисл?
Очень просто. Мне надобно,
Чтобы был хоть какой-то смысл…
Как спасенье на двух дверях
Встретил буквы две: М и Ж…
Но подумал: «Увы и ах!
Это грубо для „ПТЖ“».
Облетая вчера «Пассаж»,
Вдруг наткнулся на Фаберже.
И подумал: «Ананов наш
Как-то жиже, чем „ПТЖ“»…
<…>
Мне бы музу поймать за крыла,
И, быть может, на кураже
Я придумаю те слова,
Что рифмуются с «ПТЖ»!!!

АН России выступила с диссертацией на соискание ученой степени лиценциата застольных наук и искусств, выполненной в жанре философской поэмы: «О новоселье „Петербургского театрального журнала“ в „Бродячей собаке“ 30 декабря 2000 года».

Оседлость в «Бродячей собаке»?
Не правда ли, оксюморон,
Бездомности метка
и знак продолженья кочевья,
Дистопии символ.
Вот Пушкин, и тот удивлен,
Полны укоризны
в Михайловском сквере деревья.
Равно и дисхрония сборища не поддается перу:
Забросив домашний очаг, учинить новоселье
На самый миллениум — в чьем, объясните, пиру
И в чьем воспаленном мозгу происходит похмелье?
По этому поводу даже, презрев ледостав,
Разводят мосты, разорвано время-пространство.
И кто же их свяжет? Ну, видимо, полный состав
Редакции, впавшей давно уже в маринианство.
Грядущий историк,
задумав об этом писать,
К гипотезе мифа
все факты сведет осторожно
Со ссылкой на Тютчева:
да, мол, умом не понять
Марину, но веровать?
— Веровать только и можно.

Студент, он же бывш. администратор журнала Дм.Егоров в лучших традициях редакции и с памятью о капустниках когдатошнего студенческого «Представления» и Лёне Попове прочел текст, сопровождавшийся хохотом собравшихся (им знакома наша жизнь). Пьеса называлась —

ВОЛШЕБНЫЙ МИР «ПТЖ»

Понедельник. Редакция ПТЖ. Редакционный день. Пристутствуют все, особенно Марина Дмитревская. На повестке дня — план нового номера.

Дмитревская. Нет, надо что-то придумать. Чему мы посвятим номер?

Алла Самохина кивает.

Скорочкина. Да они все не стоят нашего внимания. Они же все нас не любят. Они уроды, олигофрены, перелетные птицы…

Алла кивает.

Дмитревская. Давайте сделаем номер про актеров.

Тропп. Я про Баргмана напишу.

Скорочкина. Нет, не надо про актеров. Они же все нас не любят. Они уроды, олигофрены, перелетные птицы…

Третьякова. Ну, может, сделаем номер, посвященный музыкальному театру.

Тропп. Да, я напишу про Баргмана в «Р.S.». Он там так хорошо поет…

Скорочкина. Нет, не надо. Они же нас не любят…

Входит Смирнова-Несвицкая.

Смирнова-Несвицкая. Я считаю, что на обложку нового номера стоит поместить что-нибудь новое. Авангардное. Например, лицо Праудина. Или подборку фотографий с последней редакционной гулянки по случаю выхода нового номера.

Алла кивает.

Дмитревская. А давайте сделаем номер про режиссеров.

Тропп. Я напишу про Баргмана в спектаклях разных режиссеров.

Скорочкина. Не надо. Они же нас не любят. Они…

Третьякова закуривает.

Дмитревская. Не надо здесь курить.

Входит Козлов. Молча закуривает.

Скорочкина. Хотя идея про режиссеров интересная… Гриша, как считаешь?

Козлов громко, внятно и долго говорит по-фински.

Тропп. Как Баргман поживает?

Дмитревская. Ой, вы знаете, мне тут такую вещь рассказали… Оказывается, Бутусову и Реутову не понравилась статья Пугеля. А Пугель так старался… Смешные они, эти мальчишки…

Входит Праудин.

Праудин. Я спектакль поставил.

Третьякова (мрачно). Поздравляю.

Праудин подходит к Козлову. Садятся за стол и занимаются армрестлингом. Входит Денис.

Денис. Я сегодня в одиночку тираж получил.

Дмитревская (раздраженно). Плохо! Почему не два тиража?! (Успокоившись.) Ладно… Какой у нас нынче номер?

Денис. Не знаю. Они все похожи. Везде на обложке эта мятая бумага…

Входят студентки Дмитревской.

Дмитревская. Здравствуйте, девочки!

Студентки. Мы уже не девочки. На театроведческом факультете быстро взрослеют…

Катя Гороховская (вздыхает). Ах, как быстро время летит…

Входит Лена Миненко.

Лена. Марина Юрьевна! Я так больше не могу! Почему наши авторы такие безграмотные! Ошибка на ошибке! Я больше выправила, чем они написали! Ужас!

Дмитревская. То-то я и смотрю, тексты такие похожие стали… О! Давайте зашлем Москвину в театр Комедии. Пусть порезвится…

Скорочкина. Не надо. Они же нас не любят. Они же…

Тропп. Так мне писать про Баргмана или нет?

Студентки. В наших театрах очень много плохих спектаклей.

Юля Акимова. На Литейном плохих спектаклей нет.

Тропп (задумчиво). Конечно, там Баргман играет…

Козлов, улыбаясь, достает из рюкзака водку.

Дмитревская. Ну ладно, давайте, про номер мы примерно поняли. Ночью созвонимся, обсудим…

Входит Склярский.

Склярский. Не курите здесь. Я такой подвал вам нашел…

Дмитревская. Садитесь, выпьем…

Склярский. Не могу. Я спешу. Подземелья ждут меня. В «Собаку» мы переедем очень скоро.

Третьякова. А там курить можно будет?

Дмитревская. Нет, давайте не будем курить в новой редакции…

Козлов мрачно закуривает.

Дмитревская (заманчиво). За что выпьем?

Скорочкина (отчаянно). За любовь.

Третьякова (мрачно). За музыку.

Денис (задорно подмигивая студенткам). За Омск!

Смирнова-Несвицкая (внушительно). За новые формы искусства!

Тропп (мечтательно). За Баргмана!

Алла кивает.

Студентки (нестройным хором, очень громко смеясь). За Марину Юрьевну!

Дмитревская (строго). Нет. За Комитет по печати!

Все пьют, обнимаются. Счастье, радость и веселье.

Георгий Траугот прочел:

Не важно то в судьбе актера,
Что он когда-нибудь играл.
А важно лишь, насколько скоро
Он будет помещен в журнал…
………………………………… Журнал любимый поздравляю!
Но в сердце творческом — укор.
И с сожаленьем утверждаю:
Я — неописанный актер!

И тут вдруг заработал факс, и мы получили письмо от О.Скорочкиной, которая была в этот момент в Дании:

Милые сестры! А так же некоторые из братьев!

Будучи редактором в изгнании и надгрызая добытую из тостера краюху чужбинного хлеба, спешу присоединиться — при помощи факса хотя бы — к вашему застолью! Надеюсь, что у вас как обычно — Пир Духа, и Марина «проявляет себя» на славу!

Милые сестры, может, и нашу жизнь назовут высокой, но это неважно, какой ее назовут, важно, увидим ли мы искомое небо в алмазах и услышим ли ангелов небесных? Спасибо Склярскому с его «Собакой» — небо в алмазах мы видим ежевечерне, так как Площадь Искусств сияет огнями, как будто она центр космической Вселенной и счастье уже наступило. Разве могут сравниться с этим неземным сиянием рождественские огни Дании-тюрьмы? Не могут. И ангелы здесь исключительно из фольги, в то время как у нас они водятся живьем: к примеру, Женины сыновья — чем не ангелы? Или Аллочка — самый ответственный ангел в мире! Я уж молчу о нашем новом ангеле-авторе Д.Пугеле, не побоявшемся вступиться пусть и за «клопиную», но все-таки честь театральных сочинителей.

В общем, я тут пью французское вино за наш русский «ПТЖ» — «пью за здоровье немногих, немногих, но верных друзей, друзей, неуклончиво строгих в соблазнах изменчивых дней…» (далее по тексту).

Здоровья! Покоя и воли! (Хотя бы чего-то одного!) Необидчивой и негордой любви (+всепрощающей) к людям театра! Вдохновение, приди и не уходи!!!

Обожаю + люблю= Обожаблю!!! Be happy! Forever!

Так мы пережили миллениум и стали снова работать.