Анатолий Шубин — главный художник Екатеринбургского ТЮЗа.
Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по классу М.А.Смирнова.Оформил более 100 спектаклей Екатеринбургского, Омского ТЮЗов, С.-Петербургского театра Комедии, Самарского ТЮЗа и других театров России.
Работал с режиссерами Д.Астраханом, В.Рубановым, Г.Цхвиравой, А.Праудиным и другими.

Как многие из людей, работающих в театре, сценограф Анатолий Шубин театр не жалует, а отдает предпочтение живописи — чистому рисованию. И это понятно. Театр только для того и создан, чтобы извратить замысел творца. Все эти люди, наверное, специально собираются вместе, под одной крышей, и только и ждут того, чтобы художник отдал им на растерзание найденный в муках единственно верный образ, а они бы все накинулись и, меняя чуть-чуть размеры, чуть-чуть колорит, чуть-чуть материал, превратили бы все это во что-то неточное, а значит, ненавистное. Мало того, и то, что появилось на эскизе или в макете, уже связано с чужой волей, фантазией, рамками и ограничениями. В живописи, на полотне, он сам себе драматург, режиссер, артист и художник.

Обложка программки к спектаклю «Колобок».

Обложка программки к спектаклю «Фифа с бантом».

Наверное, поэтому Анатолий Шубин и мыслит себя в сценографии прежде всего сотрудником режиссера, пытаясь обрести свободу в чужом сознании. Если режиссер мыслит ярко, неординарно, глубоко, изобретательно, то и работа Шубина становится равной по масштабу. Рядом с гигантом он гигант, рядом с карликом — карлик. Отказ от собственных амбиций у него происходит осознанно. Режиссеры могут вглядываться в декорации Шубина как в зеркало.

Но что может сделать Шубин, когда он находит собеседника, равного ему по силе звучания? Это и буйство фантазии «Алисы в Зазеркалье» Л.Кэрролла (режиссер А.Праудин) — врезающийся в уютную английскую детскую огромный поезд, разрушающий на своем пути стены и иллюзии, это и кровать в «Человеке рассеянном» С.Маршака (режиссер А.Праудин) — истинное место обитания русского интеллигента, которое трансформируется на наших глазах, а может быть, и в воображении поэта, и в корабль, и в Англию, и в детство, и в самолет, и в Бразилию, и в теплушку вагона, который увозит героя в некое навсегда.

Сценографические решения, переведенные Шубиным с птичьего языка режиссера, никогда не бывают элементарно двухмерны. Это потоки метафор. Бури образов. Самое поразительное, что порой для этого требуется абсолютный минимум вещного мира, как это было в «Иуде Искариоте» Л.Андреева (режиссер А.Праудин). В этой работе мы становились свидетелями возникновения нового мироздания. Ветхий Завет сменялся Новым. Виноградная лоза, камень, телега переступали границу времен. Вечное начало дороги под вечно палящим солнцем.

Шубин бывает очень скучен. Он немногословен, когда разговор касается внутритеатральных страстей или оценок чужих работ. Но стоит заговорить с ним о красоте предметов: о кувшинах, привезенных им из Пакистана, или о бронзовой рыбе, купленной им за несусветные деньги у антиквара в Пекине, или о старинных ключах, ножницах, гвоздях, замках, — и если вам все это не интересно, то придется скучать вам.

Есть тема, которую Шубин чувствует лучше всего. Это трагизм одиночества. И в этом нет ни пессимизма, ни сентиментальности, а есть лишь опыт художника, переживающего жизнь как творчество. Одиноки все герои чеховской «Чайки» (режиссер Г.Цхвирава), которые мечутся по крокетной площадке жизни, являясь то молотком, то шаром. В этом пространстве трудно остановиться и принять осмысленное решение. Надо двигаться, двигаться, двигаться… и окончательно потеряться в хаосе движения. Одинока Анна Каренина («Дневник Анны К.» по роману Л.Н.Толстого, режиссер А.Праудин), и нет ей выхода из парадной залы жизни с двенадцатью огромными дверями. Одинок и Жадов среди замоскворецких особняков («Доходное место» А.Островского, режиссер Д.Астрахан). Одинок и лейтенант Володька («Отпуск по ранению» В.Кондратьева, режиссер В.Рубанов), воспринимающий мир сквозь огромное разбитое войной окно. И, может быть, только в спектакле «Житие и страдание преподобной мученицы Февронии» (драматург М.Бартенев, режиссер А.Праудин) Шубин находит сценический эквивалент выхода из замкнутости и одиночества жизни. Прямо из Божьей мастерской — на сцене свежеструганый пол, верстак, стружки, доски — в освобождение от плоти, в вечность, что на языке художника означает — на полотно, в живопись. И появляется рисованный на досках задник, который юный художник-богомаз, персонаж спектакля, открывает на наших глазах. Мы видим попытку живописными средствами гармонизировать мир.

А еще он хорошо шутит. Только это никогда не подается как шутка. Да это и не есть шутка. Это просто острая мысль уставшего художника. «Двадцать первый век наступает, а мы ни ухом ни рылом».

Ноябрь 2000 г.

Пролог

Эскизы к спектаклю «Алиса в Зазеркалье»

Когда-то я пытался написать статью про художника Шубина, но закончить ее не удалось. Начиналась она с моего обычного обращения к нему. Звучит оно так: «Шубин, хочешь в глаз?» После отрицательного ответа мы начинали работать. Иногда. Потому что дело это — работа с Шубиным — тонкое. Его кличка в театре: «Шубен-бубен».

I

Главным художником он был всегда. Когда я пришел в театр, театральная практика была другая, нежели сейчас. Работали люди, которые служили в этом театре. (Речь, кто не знает, идет о Свердловском ТЮЗе.) Поэтому самым естественным образом художник Шубин возник в моей жизни. И это хорошо.

II

Он чрезвычайно толково и неожиданно преобразует идеи, которые рождаются по ходу работы. Как правило, толчком к превращению является конкретная деталь. Когда мы ставили «Иуду Искариота», возникло: «Хорошо бы, чтобы крест, на котором распинают Иисуса, был сплетен из виноградных лоз». И Шубин сделал виноградник. Вся сцена была в подвесных лестницах, уходящих вверх, в небо, увитых виноградными лозами. Он любит жесткие решения. Сильнодействующие. В «Алисе…» он придумал поезд. Чудовищный, состоящий из паровоза и шести вагонов. Состав въезжал в детскую кэрролловской героини, взламывая стены, и вздыбливал паркет, обнажая ржавые рельсы. На полной скорости он врезался в роскошное ампирное зеркало, увлекая за собой в последнем вагоне несчастную девчонку.

III

Сделали мы с ним немало, однако. «Полоумный Журден», «Дом, где разбиваются сердца», «Российский мизантроп», «Человек рассеянный», потом — «Фифа с бантом» и «Ля-бемоль». Последнее — «Житие и страдание преподобной мученицы Февронии» и «Анна Каренина».

IV

Он сотрудничал со многими интересными режиссерами. Чтобы рассказать о Шубине, нужно поговорить с Рубановым, Астраханом, Лосевым… С моей точки зрения, его самое лучшее оформление — «Чайка» Георгия Цхвиравы. Удивительная пластика пространства. Они придумали крокетную площадку. Волшебство заключалось в том, что из игры в крокет возникал и Театр, и Чехов. Возникал поток жизни, состоящий из странных сплетений, совершенно несопоставимых вещей. Короче, «новые приемы» и «сочетанья странные».

V

Шубин не только сценограф. Как и все сценографы, он еще и живописец. Как-то раз он мне признался, что красить картинки он любит больше, чем колотить декорации. У него есть мастерская, большая комната, похожая на все мастерские Урала и Сибири. Но на стенках висит его живопись, а южная сторона мастерской — сплошное окно. Это окно не открывает пространство, потому что там, за окном, все в тополях. Но когда дует сильный ветер и начинает раскачивать эти тополя, то лучи солнца, пробиваясь сквозь ветви, причудливо освещают то одну картину, то другую… А на Урале, надо сказать, резко континентальный климат, там солнечных дней в году столько же, сколько в Петербурге пасмурных. Месяцами светит солнце. Месяцами освещает Шубинский мир.

VI

Он рисует городские пейзажи. В лиловом придуманном городе бегают собаки. Красные. Реже фиолетовые. У них грустные-прегрустные лица. Человеческие. Один раз мне показалось, что это были автопортреты, хотя… кто его знает.

VII

Шубин живет нелюдимо. Ведь он — монах. Удивительно, что в наше суетливое время в самом центре миллионного города, в самом сердце большого театра, человек создал себе монастырь, состоящий из одной кельи и ее обитателя. Я заметил, что художники, как правило, живут замкнуто, наверное, в силу своей профессии. Шубин же вообще не живет. Он творит. Как дальнобойщик. В дороге.

Эпилог

Та давняя статья, которую не удалось закончить, называлась так: «Шубин в конце лета».

2001 г.