«Корабль дураков».Малый театр оперы и балета им. М. Мусоргского.
Постановка Николая Боярчикова и Георгия Ковтуна

Рубеж ХV—XVI веков в чем-то сродни нашему времени, как, впрочем, роднятся все рубежи. Тогда тенденции средневековья и Ренессанса, дополняя друг друга, раздирали Европу. Титаны Возрождения творили среди междоусобных войн, костров инквизиции, взлетов и падений тиранов. Дело шло к Реформации. В те времена ученая университетская культура сливалась с культурой карнавальной в таких шедеврах, как «Корабль дураков» Себастиана Бранта и «Похвала глупости» Эразма Роттердамского. Мир не мог устоять на месте, все стремились на корабли (Колумб открыл Америку, Афанасий Никитин совершил путешествие в Индию). Брант в своей книге собирает дураков всех мастей на корабль и ведет через различные жизненные ситуации. Главная его идея в отсутствии четкой границы между дураком и умным. Каждый может оказаться на корабле. Брант называет дураком и себя, иронизирует над собой и над читателем.

Поэма Бранта стала основой для размышлений авторов балета «Корабль дураков» — Николая Боярчикова и Георгия Ковтуна о сегодняшней жизни. Премьера состоялась 25 апреля 1997 года в Санкт-Петербургском театре оперы и балета им. М. П. Мусоргского при поддержке фонда Ф. В. Лопухова. Авторы не иллюстрируют Бранта и отказываются от сатиры. Остается идея странствования по миру, путешествия-игры как «доброй шутки по поводу самих себя». Пятеро Дураков (а может, сумасшедших) отправляются в плавание… на скамейке. Фантазия хореографов преображает скамейку в корабль и позволяет исполнителям — гуттаперчевым человечкам в белых одеждах и шутовских колпаках — выделывать бесконечно витиеватые акробатические трюки. Надо видеть эти пластические выкрутасы под очаровательно смешливые созвучия Т. Твининга. Дураки в постоянном движении, во взаимодействии друг с другом и со скамейкой. Они торопятся, толкаются, о чем-то хлопочут без устали. В рисунке пластики нет ни порядка, ни логики, зато сколько лишних, ненужных усилий, напрасной суеты! Как ироничен их танец, свободный при этом от психологизма. Танец-самоирония. Искусство, базирующееся на каноне и догме, обречено замкнуться в себе, погибнуть в рутине, если не рождаются хореографы, способные взорвать балет изнутри. Карнавальное осмеяние — очистительный смех — как раз то, что может спасти сегодняшнюю культуру.

Путешествие дураков — лишь канва самостоятельного сюжета, который выстраивают авторы только пластическими средствами, без помощи фабулы. Дураки проплывают мимо умников, или «островов», представленных в канонических формах классического балета: лирический дуэт, два соло и женское трио. Умники танцуют ловко и красиво на традиционную греческую музыку. Карнавальная стихия пластики дураков противопоставляется дансантной уравновешенности танца островитян, в костюмах которых есть легкие приметы стилизации — туники, кимоно, диадема, султанчики. Хореографический рисунок прихотлив и разнообразен, но базируется на классике. Столкновение двух пластических решений — смешного и серьезного — происходит, когда члены команды корабля вступают в контакт с островитянами. Как ни стараются дураки что-то перенять у них, бороться с ними, поймать и подчинить себе — ничего не выходит. Контакт между героями не складывается, дураки всегда остаются в дураках. Классическая основа окрашена самоиронией, оставаясь свободной.

«Корабль дураков». Сцены из спектакля.
Фото Ю.Истомина

Дураки затевают свои дурацкие игры. Тонко чувствуя природу смеховой культуры, авторы демонстрируют средневековую игру «верха и низа», тела все время переворачиваются, зад оказывается на месте лица. Фигуры переплетаются, образуя причудливые комические сочетания, корабль-скамейка без конца опрокидывается. В одном из эпизодов дураки теряют своего сотоварища: три нимфы увлекают его на свой берег. Поразмыслив, дураки объявляют войну и скамейку превращают в «рогатку». Посланный на берег огромный камень заставляет похитительниц вернуть беглеца, но он уже мертв. Похороны. Однако бытие и небытие отождествляется смехом. Дураки бессмертны — все продолжается дальше. Погибший оплакивается, осмеивается и воскресает. Хореографы, хорошо понимая законы карнавальной культуры, воплощают стихию комического в живой традиции балета. В то время как ведущие российские балетмейстеры устремляются к китчу, корабль Боярчикова плывет против течения.

Но вернемся к дуракам. Их взаимодействие с островитянами приводит не к поляризации, а к сближению стихий. Дураки борются за власть. Каждый хочет оказаться наверху, никто не желает быть дураком, лезет на скамейку, спихивая других, в итоге они разрывают свой корабль на части. Каждый получает суверенный кусочек скамейки. Бурный поток разносит их по океану. Но и с культурой «классической» происходит ассимиляция. В результате на просторы сцены выплывает новый корабль: островитяне тоже сходят с ума и пускаются в плавание на скамейке.

Ну, с Богом! В путь пускайся, судно! Рожать глупцов довольно трудно — Особый нужен здесь талант! А я — дурак Себастиан Брант.

Права Бранта на его произведение оказываются восстановленными. Взаимозаменяемость умных и дураков подтверждается в балете. Чтобы поумнеть, надо стать дураком, и хореографы показывают это превращение.

В сближении двух стихий — классической и карнавальной — жизнеутверждающая идея творчества Боярчикова, его ренессансная вера в преобладающую силу культуры. Эта идея лежала и в основе его «Ромео и Джульетты», где тоже поднимались проблемы культуры средневековой и ренессансной. Прикосновение к классике требует большого таланта. Но не только — еще вкуса, глубины понимания литературы, стиля эпохи. Боярчиков пребывает в стороне от модного иллюстрирования. Мода использует только популярных героев, а сюжет и содержание — какие придутся. И тогда получается, что в произведении Достоевского вместо процесса раскрытия мятущейся русской души разыгрывается сюжет, как братья-разбойники запросто приканчивают развратного папашу. А идея — убивать нехорошо. Почему-то считается, что балетный театр должен довольствоваться только банальными истинами и упрощенными сюжетами, опереточными царями, одинаково разбушевавшимися толпами… Получается поверхностная иллюстрация истории и литературы.

Боярчиков, как когда-то Мейерхольд, вскрывает дух произведения, предлагая свой язык и форму, не боится любых сложнейших сюжетов и идей. Его Балету доступны вершины культуры — он не благоговеет перед традициями, не опускается до адаптаций. И если в «Петербурге» по А. Белому еще проскальзывали узнаваемые приемы, то в «Корабле дураков» абсолютно новая структура действия и оригинальный язык. Балет не имеет фабулы. Чистый абстрактный танец двух противоположных стилей и разных видов выстраивает его сюжет, имеющий, как обычно у Боярчикова, незамкнутое пространство ассоциаций.

Под воздействием классического танца пластика Дураков обретает некую связность. Разделенные течением, они вновь соединяются и удаляются вглубь сцены. Мы теперь как бы проплываем мимо них. Авторы ведут свой корабль дальше, против течения. В последнем «кадре» спектакля дураки, уходя, сбрасывают свои колпаки, кидают назад, нам. И смотрят через плечо — поднимем ли…

Октябрь 1997 г.