Г. Пинтер. «Немой официант» («Кухонный лифт»). СПГАТИ. Мастерская Г. Тростянецкого.
Режиссер Владимир Золотарь

Этот спектакль похож на сон, на погружение в прострацию. В созерцательную кому вводят зрителя первые же минуты действия. Из ниоткуда (из-за двери, за которой очень светло, но ничего не видно) появляются двое, в темноте проплывают по сцене и оказываются сидящими на стульях. Один, Бен, читает очень толстую газету, другой, Гас, осторожно изучает свои ботинки, находя там самые неожиданные вещи. Начинается сон с задумчивого воспоминания о Гого и Диди, ожидавших Годо в знаменитой пьесе Беккета. Для Гаса, как и для Гого, неудобство обуви было символом всевозможных жизненных трудностей, подстерегающих на каждом шагу. Ненавязчивые цитаты из Беккета будут наполнять весь спектакль. Главная перекличка заложена в самой пьесе — ожидание чего-то непонятного. Только развивается эта тема совсем не так, как в «Ожидании Годо». Некто непонятный уже не привлекает героев, он их пугает.

По сюжету, двое наемных убийц сидят в замкнутом пространстве, ожидая жертвы и сигнала к убийству. Герои не похожи на охотников, в паре засевших в засаде. Они не команда; им неловко, неестественно находиться рядом друг с другом. Хотя они в одинаковой, нейтральной одежде — белая рубашка, черные брюки и подтяжки — они абсолютно разные. Бен (С. Ноздровский) — фигура весьма отталкивающая, да и сам он все время испытывает легкое отвращение к окружающему миру. Он поминутно хлюпает носом, похрюкивает, цыкает зубом. Когда он проговаривает слова, его пухлые губы брезгливо кривятся. Он старается как можно меньше трогать пальцами окружающие предметы. Вчитываясь в свою газету, раздраженно встряхивает засаленными листами. Он с нетерпением (хотя внешне старается не выдавать его) ожидает сигнала, чтобы поскорее убить и через чужую жизнь вырваться из черной дыры комнаты, в которой вынужден торчать. Дождавшись сигнала, успокаивается, его движения становятся уверенными. Его напарник Гас (Ю. Ядровский) убивать не хочет. С самого начала ясно, что он не убийца. Гас сразу располагает к себе зрителей. Он глядит на все печальными, недоверчивыми и абсолютно беззлобными глазами. Его тонкие пальцы не способны взять пистолет; пакет молока им привычнее. Он бы рад все вокруг любить, да все вокруг непонятное и неуютное. Ему тоже здесь не нравится. Ему грустно и страшно. Тоже хочется, чтобы прозвучал наконец сигнал. Но сигнал — он чувствует!— не принесет ничего хорошего. Это будет убийство. А раз он не может стать убийцей, то…

Спектакль о страхе. Им, страхом, наполнено все пространство сцены. Герои боятся лишний раз пошевелиться, повысить голос, чтобы не растревожить чего-то затаившегося. Актеры двигаются плавно, будто преодолевая сопротивление сгустившегося воздуха. Слова они выговаривают тщательно, слегка растягивая. Почему-то от этого изысканно переведенные с английского нецензурные слова звучат душевно, даже нежно. Бен будто прикован к стулу, стоящему в центре комнаты. Он не может отойти далеко от него, если отходит, то старается побыстрее вернуться и плотно сесть. Он предпочитает пережидать опасность в засаде. Гасу, наоборот, страшно оставаться на одном месте. Он все время перемещается, плавает по комнате, выходит за разные двери.

Загадочные, бессмысленные разговоры героев звучат вполне органично в этой ирреальной обстановке. Внешние спокойствие и тягучесть периодически взрываются истерикой. Она начинается, когда тишину, любовно сберегаемую для сигнала, начинает безжалостно разрывать длинный противный звук. Это голос третьего персонажа, который никогда не показывается никому, но всегда за всеми следит. Это третий охотник. Его голос — вой, его глотка — люк в углу, его язык — карточки с требованием изысканной пищи, которые он выплевывает из люка. Он начинает командовать героями, приказывать; им, ничего не понимающим, приходится повиноваться. Напряжение нарастает и давит. Устав от него, зрители нервно хохочут, когда Гас вдруг вытягивает откуда-то из недр стола длинный душевой шланг и начинает кричать в его конец: «В кладовой пусто!» или «У нас здесь никакой еды нет!»

И тут приходит сигнал: пора убивать жертву. Кто может ею стать? Черный ящик, в котором сидят герои, глухо задраен. Из него нельзя выбраться, в него нельзя проникнуть. Тогда один поднимает пистолет, а другой долго смотрит на него грустными глазами. Свет гаснет. «Жестокая случайность» (убийца, у которого от напряжения сдают нервы, вместо жертвы убивает напарника), обычный элемент ранних пьес Пинтера, в спектакле становится закономерностью. Увидев у себя на прицеле Гаса, выходящего из двери, откуда должна прийти жертва, Бен задумывается лишь на мгновение. Он уверенно целится в белоснежную, похожую на саван, рубашку Гаса — тот заходит со спущенными черными подтяжками.

Главная особенность спектакля, которую подмечают многие — кинематографичность. То есть режиссер использует приемы, которые в зрительском сознании закрепились за кино, за отдельными его жанрами. Например, герои крадутся к двери, за которой, возможно, таится опасность, держат пистолеты наизготовку так, как это делают герои американских боевиков. А когда Гас открывает крышку таинственного люка, оттуда с резким стуком вываливается швабра. В тот же момент Гас громко вскрикивает. Неожиданный звук после долгой, томительной тишины заставляет зрителей подскочить на месте. Этот прием освоен и нещадно эксплуатируется режиссерами многочисленных триллеров. Жестикуляция героев, иллюстрирование «на пальцах» своих слов — типично американская манера держаться. Коллекционирование и тонкое пародирование киноприемов вкупе с общим настроением вызывают стойкую ассоциацию с фильмами Квентина Тарантино.

Напоследок можно сказать, что короткий, всего часовой, спектакль основательно встряхивает зрителя. Зритель еще некоторое время приходит в себя, переводит дух. Впечатляет.