Д. Г. Хуан. «Дом спящих красавиц». Театр на Литейном.
Режиссер Георгий Васильев

Темное пространство оживает медленно, наполняясь разнообразными звуками. Дребезжание фольги, шелест рассыпающихся росинок, звук воды, стекающей с куска белой материи, постепенно переходящий в шум моря, которое ласково шуршит где-то рядом, набегая на песчаный берег. Странные звуки в тишине пробуются на вкус и цвет, к ним прислушиваются, создавая их и бережно ловя каждое изменение, двое — Он и Она, Мужчина и Женщина.

В пьесе Дэвида Генри Хуана два действующих лица — известный японский писатель Ясунари Кавабата и женщина, имя которой — Мицико. Она хозяйка Дома, в котором старики могут провести ночь рядом с обнаженными и глубоко спящими красавицами, но только в том случае, если хозяка уверена, что гость не причинит девушке вреда. Ясунари Кавабату привел в этот Дом профессиональный писательский интерес, но, узнав все необходимое, он продолжает приходить туда снова и снова, получая возможность проживать во сне всю прошедшую жизнь. Спектакль Г. Васильева расставляет акценты по-другому. Двух стариков — семидяесятидвухлетнего Кавабату и восьмидесятилетнюю Мицико — играют молодые актеры — Михаил Разумовский и Марина Солопченко, играют, не только не скрывая, но даже акцентируя свою огромную возрастную разницу с персонажами пьесы. Называя возраст своих персонажей, они подносят к лицам две прямоугольные железные маски, а затем оставляют их, чтобы вернуться к ним только снова вспомнив о годах, наглядно демонстрируя: возраст, так же, как и национальная принадлежность — вещи в данном случае несущественные.

За этим экзотическим сюжетом предлагается увидеть другое — историю о встрече и сосуществовании мужчины и женщины. Спящие девушки представляются совершенно мифическими. Господин Кавабата приходит в этот дом снова и снова только затем, чтобы увидеть Мицико. Она — действительно хозяйка Дома Спящих Красавиц. Она постоянно занята домашними делами и все время что-то убирает, моет, поддерживает огонь в очаге. Мицико настаивает, чтобы ее клиенты непременно именовались гостями. А чтобы гость быстрее освоился, она заботливо предлагает освоить вместе с ней нехитрую игру — попытаться построить башню, как модель собственного дома. (В пьесе же — ровно наоборот, Ясунуари и Мицико разбирают хрупкую постройку из кубиков).

Спектакль начинается, как ритуал — то ли театральное действо в принципе, то ли стилизация некоторых приемов традиционного японского театра. Удар в гонг, дребезжание металлического листа в начале, мелкая, семенящая походка хозяйки Дома, черные линии замысловатых иерогифов — такие культурные атрибуты Японии. Эти конкретные характеристики места действия сопрягаются в спектакле с космичностью и всеобщностью заданного пространства. За внешней экзотичностью и причудливостью скрывается попытка говорить о том, что не зависит от национальных особенностей.

Вместе с воспоминанием о Ю. Мисиме, совершившем самоубийство друге Кавабаты, в спектакль входит тема смерти. Одна из девушек умирает от передозировки снотворного. Японский колорит влечет за собой долгие разговоры о возможности харакири. Впрочем, Кавабата на подобный шаг не решится. Закончив свой рассказ, совершив все отпущенное ему на этой земле, он приносит Мицико белые хризантемы и великолепное парчовое кимоно, а для себя — небольшой пузырек с ядом. Мицико наливает ему яд, как долгое время наливала снотворное, кладет его голову к себе на колени и начинает тихо, грустно напевать что-то похожее на колыбельную.

Весь спектакль в углу сцены находится импровизатор (Д. Тыквин), создающий разнообразный мир «живых» звуков спектакля. В финале он медленно проходит мимо исчезающих в клубах дыма, окаменевших Мицико и Кавабаты, и, пройдя по линии, разделяющей актеров и зрителей, распахивает двери в скверик на Литейном. Живая энергия, уйдя из человеческого тела и мертвого театрального пространства, в тишине вернулась в реальный мир.

Что останется после меня?