В 1963 году я показывалась в театр, которым тогда руководил Мар Владимирович Сулимов, — театр имени Комиссаржевской. Примерно с этим же временем у меня связан замечательный спектакль, поставленный Сулимовым, — «Дети солнца». В нем было несколько прекрасных актерских работ: это и Олег Окулевич — Протасов, и Михаил Ладыгин, и Игорь Дмитриев, и Чемберг, но вершиной спектакля была Эмма Попова, которая играла Лизу. Я была принята в этот театр. Мне предстояло всего два года служить в театре рядом с удивительным человеком — Маром Владимировичем Сулимовым. Мне посчастливилось с ним работать на спектаклях «Иду на грозу» и «Еще не вечер». Эта короткая моя жизнь, связанная с Сулимовым, оборвалась не по творческим причинам. Я впервые увидела пружины, которые тогда руководили театральной жизнью города. Театральная ситуация, вероятно, была чем-то спровоцирована изнутри театра.

Мар Владимирович очень серьезно подходил к проблеме выбора репертуара. Он искал советскую пьесу. Тогда было очень важно, чтобы театр играл современную советскую пьесу. Он выбрал «Иду на грозу», сам писал инсценировку вместе с Граниным. Спектакль пользовался успехом у зрителей, но не пришелся по сердцу партийным руководителям. Много нападок было и на спектакль по пьесе В. Поповой «Еще не вечер». Однажды случилось нечто вопиющее. Мар Владимирович уехал по делам в Москву, в Министерство культуры. Именно в этот момент в Ленинграде горком партии принял решение о снятии Сулимова. В его отсутствие в театр был приведен заслуженный человек, старый режиссер, я даже не хочу называть его фамилию (он тоже был поставлен в глупейшее положение). Его представили труппе. И вот тут творческая часть труппы встала на защиту Сулимова. Это было вполне естественно, ведь еще сохранились какие-то человечески-творческие связи. Требования Сулимова-режиссера всегда были требованиями не просто к артисту, а к артисту — человеку, к артисту — личности, Именно этим Сулимову удавалось создать в спектакле что-то, по его собственному выражению, «не совсем на том этаже», на котором мы обычно живем, а на каком-то другом — на этаже нравственного решения вопроса. Он сам существовал на этом «другом этаже» и пытался на него поднять артистов. В тот год случилось беспрецедентное в истории театрального дела: началась подача заявлений ведущих актеров об уходе из театра. А уж когда «Голос Америки» подхватил — разразился настоящий скандал.

Я была примкнувшей к сторонникам Сулимова, для меня тогда это было естественно.

Назначение отменили, была создана комиссия, комсомольцев (в том числе и меня) вызывали в обком комсомола, партийных обвиняли в том, что они пошли против решения партийного бюро. Во главе комиссии стоял Георгий Александрович Товстоногов, который сказал, что он вообще не ведет разговоры с людьми, подавшими заявления об уходе из театра, все разговоры могут быть только до того, как люди подали заявления.

«Вы предаете театр», — говорил он. В общем, была проведена некая политико-воспитательная работа. Не могу сказать, что этот вопрос был решен, но он был размыт. В театр пришел новый художественный руководитель — Рубен Сергеевич Агамирзян. Мару Владимировичу была дана возможность выпустить последний свой спектакль в этом театре по пьесе О. Г. Окулевича «Джордано Бруно» (а потом у Мара Владимировича остался только курс в институте). Спектакль, правда, не очень долго прожил, но на это было много всяких причин. Я сейчас вспоминаю, как после смерти Николая Павловича Акимова Мар Владимирович сказал, что уровень культуры Питера сразу очень резко упал — столько значил для культуры города этот человек. Так вот исход Сулимова из Петербурга тоже был понижением общей театральной культуры города. Он был вынужден уехать, фактически был вытеснен из города, а ведь в то время этот человек был полон творческих замыслов. И уже в Алма-Ате он открывал для того зрителя (не для питерского!) Вампилова, Абрамова, классику… Когда Мар Владимирович оказался выключенным из театральной жизни Питера, мы потеряли и режиссера большого, и педагога, учителя. Я бывала на его занятиях и видела, как студенты любили Мара Владимировича, как дорожили своим Мастером. Он никогда ничего не изображал, никогда дежурно никем не интересовался. Он не мог вести репетиции между делом. Его интерес к человеку, к актеру был подлинным. И на репетициях он всегда затрачивался по-настоящему, его репетиции шли от сердца к сердцу, не формально… Когда началась вся эта заваруха, комиссия пыталась обвинить Сулимова в том, что если главный режиссер допустил раскол в театре, он не может возглавлять театр. В общем, все решали некомпетентные люди. Ушла в театр имени Ленинского комсомола группа артистов — Михаил Дмитриевич Ладыгин, Галина Семеновна Комарова, Слава Катанский. Ушел Олег Георгиевич Окулевич — в никуда…

Вот так силой неразумения, некомпетентностью было раздавлено трудно рождавшееся творческое единство.

1996 г.