«Так хочется, чтобы Вы всегда оставались такой, какой были все то время, которое провели „под моим надзором“. Такой, которую я полюбил всей душой, которой радовался, как дорогой ученице, принесшей мне много добрых дней радости. Ради них ведь и любишь тяжкий труд педагогики. Они редки, но тем дороже…» (из последнего письма М. В. Сулимова, 1993, октябрь)

***

Мой учитель… Вот прошло четыре года, как Его не стало — но он где-то рядом, со мной. И не только на фотографии, под стеклом моего рабочего стола, а глубоко в душе. Он как будто наблюдает за мной, видит своими добрыми глазами мои поступки, мысли, сомнения… Так мы всю жизнь будем чувствовать тех, кого любили.

Вспоминаю свой первый приезд в чужой Петербург. Тогда не верила, что скоро сбудется моя мечта — поступить в ЛГИТМиК. Помню первую роковую встречу с Мастером, когда на консультации он проникновенно взглянул на меня и удивленно спросил:

— Интересно, а почему вы решили поступать не на актерское мастерство, а на режиссуру? (Мне было тогда всего 19 лет, а выглядела еще моложе).

— Я… я хочу все… ВСЕ!

Сейчас я думаю о том времени «под его надзором», — как о лучшем времени моей жизни! Ведь это было такое счастье — то трепетное чувство, когда ты не умеешь летать, но чувствуешь веру Учителя, что ты вот-вот полетишь! И это придавало веры в себя, без которой так трудно в театре и жизни. В наших первых попытках режиссуры и актерского мастерства, в каждом «уроке ремесла» он ждал искусства. И он имел тот редкий дар — в первых шагах учеников увидеть эти капельки искусства, воспеть их!.. Я знаю, что была его «любимым детенышем». Он верил в меня больше, чем я сама, думал обо мне, вероятно, лучше, чем я стоила.

Трудно описать Учителя, который тебя любил, верил, все прощал, не наказывал… Поэтому и мои воспоминания — это бесконечная поэзия любви…

Он был ласковый. Даже его строгость — ласкова, строгость отца. Он был добрый, интеллигентный, мудрый. Его уроки — уроки мудрости, человеческой глубины, мышления, духа. Уроки философа, мудреца, поэта театра.

Я записывала каждое Его слово, как энциклопедию исследования чувств человека, ведь режиссуру он считал ЧЕЛОВЕКОВЕДЕНИЕМ. Я чувствовала, что Он нас видит насквозь, но Его интеллигентность не даст Ему права все сказать… Другие с ним спорили, я — нет. Он часто говорил, что спорить — непродуктивно, он предпочитал работу, спор — через работу. Он ВСЕ ПОНИМАЛ. Желал понять! Желал постичь чужое мироощущение, которое для Него было самым интересным. Он иногда мне улыбался: «Ах, этот прибалтийский модернизм…» Но Он не отрицал, это было Ему интересно. Он уважал нас каждого.

Он умел радоваться. «Вы сегодня меня порадовали, — говорил иногда после урока, — значит, чему-то вас я уже научил». Он умел удивляться, умел хвалить. Умел жестко высказать правду о безвкусице, легкомыслии, лени… Он ненавидел хамство, ложь. Он умел прощать. Он любил нас каждого, мы были ЕГО ДЕТЬМИ. Были счастливы, видя Его сияющие глаза. Мы Его не боялись, но у нас было другое чувство, «нравственный камертон» — ответственность перед Учителем.

Он нас никогда не оставлял, работал до потери сил. Он интересовался простыми вещами, зная, что наша жизнь не проста: «Скажите, как условия в общежитии? Как сданы другие экзамены?» Никогда не забуду, как однажды Мар Владимирович долго смотрел на меня во время занятия, потом подошел и спросил: «Скажите, а вы сегодня что-нибудь ели?..»

Он всегда желал помочь, он имел такую энергию! И сейчас вижу Его усталое лицо в переполненном метро, утром. В этой суете озлобленного города Он спешит к нам на занятия… Ведь у него «богатством» были мы, он приходил к нам больным, глотал таблетки, но — учил, учил… Выпивал чашечку любимого чая — и опять учил… Наш бедный Профессор! Так хотелось Ему помочь, сделать Его жизнь светлее.

Казалось, он знает все о жизни, о людях. И мы столько от него узнавали! Он не учил ставить спектакли, он учил исследовать жизнь. Режиссура — самое трудное: ЧЕЛОВЕКОВЕДЕНИЕ. «Жестокая профессия. Если не жестокая — она становится нечестной…»

***

Память — осколки нашей короткой жизни, которая со временем станет легендой для тех, которые придут после нас. И Его легенда — о человеческом духе, о цветущем вишневом саде прошлого, о вечном стремлении к жизни.

«Учу хорошо, ей-богу. В сущности, все идет по-новому. Иная методология и иная методика. Пытаюсь реализовать то, что долго вызревало, искалось. Что-то получится?..

Работать мне иногда очень трудно. Здоровье становится все ненадежнее и иногда валит меня „на лопатки“. Уезжаю на занятия — ого-го, а обратно приползаю еле-еле. Но уроки тем не менее провожу с полной нагрузкой и накалом. Лишь бы хватило меня хотя бы на три курса…» (из письма Н. В. Cулимова, 1993, октябрь)

С любовью Бируте Марцинкявичюте

Каунас, Литва