И. Зубжицкая. «Рябово». СПГАТИ. Мастерская Г. Тростянецкого.
Режиссеры Ирина Зубжицкая и Владимир Золотарь

Летом в Рябово не переставая работает радио, летают надоедливые мухи и непонятно чей подлый кот Василий лениво лежит на подоконнике, свесив лапу… Стоп… Лето к этой истории отношения не имеет, потому что здесь времена года перемешались. Кому в Рябово тепло, кому зябко. Кто — в шортах, а кто ходит в шерстяных платках, кутается в черный плащ, не забыв всунуть ноги в резиновые сапоги. И не то чтобы в здешних местах слишком сыро от частых дождей, — обитатели Рябово попросту отделены от внешнего мира невидимой стеной, пропускающей только радиоволны. Так что же такое это Рябово?..

… темная комнатушка (спектакль играется в одной из аудиторий театральной академии). Окна завешаны от солнечного света черным сукном. Тусклая одинокая люстра, как лампадка, глядит на рябовских баб, в удрученной задумчивости застывших за столом. Молчание — совершенно естественное состояние для этого невзрачного, унылого места. Здесь можно до бесконечности сидеть и сидеть не шелохнувшись, отрешенно уставиться в пустоту или устало склонить голову на стол. Или, если надоест, покрутить диск проигрывателя на столе, мечтательно обратиться к несуществующему графу, как Ирка (И. Зубжицкая). Она даже радио берется беззвучно передразнить, потому что какая от него еще польза? Все равно этот скучный собеседник не оказывает никакого влияния ни на образ жизни, ни на распорядок дня. А жизнь в Рябово не только проходит в многочасовой медитации. Наступает момент, когда, звеня чайниками, соседки выползают на общую кухню. Делают все механически, почти не переговариваются. Кухня — единственное место, где собираются обитатели «коммуналки». И на этом все. Остальное время до следующего «чайного ритуала» соседки сидят по своим углам, отгороженные друг от друга воображаемыми дверьми и столом. Хотя последний иногда перестает выполнять функцию перегородки и становится обычным обеденным столом.

Кроме Ирки, с энтузиазмом взявшейся рассказывать о событиях из личной жизни, есть еще баба Наташа (А. Завгородняя), прихрамывающая и довольно энергичная старушка, и тетя Таня (Ю. Панина), всегда погруженная в себя, с выражением вечной муки в глазах. Тетя Таня всегда угощает вином. Срывается неожиданно с места, удрученная и деловая, наливает вина в стакан, «стучится» к Ирке, а потом… Дры-ы-ы… «Закрывается дверь», пьют «Изабеллу», переговариваются через стену. Одино-око-то ка-ак!

А бывает, снятся тете Тане и бабе Наташе сны, где то ребятишки голодные, то удавчики на руки просятся… Чувствуя взаимную нежность маленьких беззащитных существ, закричат во сне (от счастья?) соседки, и станут сердиться на Ирку, вернувшую их обратно на землю. В Рябово. К унынию и тоске.

… Теперь о перевоплощениях. Сначала на подоконнике лежал кот (Денис Кириллов). Нахально мяукал и не давал никому житья. Потом из кота вышел Виктор — местный Ловелас, не менее нахальный и мурлыкающий что-то себе под нос, а дальше… Стоп. Дальше нужно вспомнить ПРО ИРКУ.

Итак, появляется пьяный Виктор-местный Ловелас с явным намерением приударить за растерявшейся Иркой… Хотя нет, этого вообще не было в действительности.

Итак, появляется пьяный Виктор-местный Ловелас не с какими-нибудь сладкими соблазнительными речами (о чем только что мечтала Ирка), а с дикими воплями и грязными приставаниями. Кошма-ар! Баба Наташа мгновенно выходит из сомнамбулического состояния и бросается на подмогу соседке, визжа и ругаясь. Потом нежно просит Виктора прокатить на самосвале… И кто бы на ее месте не хотел прокатиться на самосвале?!

Пьяный местный Ловелас превращается в некоего Пашу, взрослого сына тети Тани. И вот, казалось бы, сама судьба свела с ним Ирку… Ну нет. Этот Паша поет слишком пошлые песни, и она с достоинством выставляет его вон. Зачем ей туповатый слесарь? «Дорогой граф Иван Петрович!» — обратится к нему, к любимому, Ирка. Только где его найдешь?..

Из Паши вышел финн-отшельник Юрканен. Только это уже другая история, ПРО ТАТЬЯНУ.

Тетя Таня долго звенела чайником, с мученическим лицом передвигалась по комнате, пока, наконец, баба Наташа не принялась сулить ей в мужья знакомого «инока» (так она его называла). Уж как она завелась, как закрутилась вокруг нее. Татья-я-яна!.. Заголосили соседки, засуетились. Люстру протерли, на радостях белую скатерть на стол постелили — по случаю знакомства.

Юрканен оказался довольно заторможенным и робким. Его жуткий акцент и рассказы о сине-красном мотоцикле все-таки заставили улыбнуться Татьяну. Она сняла теплый платок, пригладила волосы, в первый раз за многие годы ощутив себя женщиной. И пусть рядом был убогий мужичонка, пусть он бормотал что-то невразумительное, нелепое, ей стало жалко его, вдруг захотелось проявить почти забытую нежность. Чтобы понравиться неловкому финну, с тяжелым сердцем вытащила самое дорогое — коробку с фотографиями и рисунками. Кроме Ирки, о них никто не знал. А вот теперь ее тайна открылась совсем постороннему человеку… Разлили положенные «стограмм», помянули свое одиночество. почти что простились с ним.

Но в Рябово одиночество не проходит, а усиливается с каждым годом. Из татьяниного знакомства, разумеется, ничего не вышло. Внезапный эмоциональный всплеск обернулся прежней скованностью и отрешенностью. «Татья-яна! Он себе другую ба-абу наше-ел!» — заунывно протянут соседки. И как захлестнет тетю Таню нестерпимая боль… Взгляд сделается бессмысленным и обратится в пустоту.

В финале всеми героями «исполняется» ария герцога из «Риголетто». То есть поет ее на самом деле Паваротти, а участники спектакля беззвучно повторяют за маэстро слова. Эта ария — крик души, рвущийся наружу под гнетом сердечных ран и страшного ощущения тоски. Потому что нет больше ни единого проблеска надежды на будущее счастье.