А. Вампилов. «Утиная охота». Камерный театр Владимира Малыщицкого.
Режиссер-постановщик Александр Кладько, сценография Бориса Шлямина
Обидно. Пьеса, по праву считающаяся классикой отечественной драматургии, ставшая знаковой для нескольких поколений режиссеров, думается, заслуживает серьезного к себе отношения. И зритель, который купил билет на «Утиную охоту» (пусть даже не видевший «Отпуска в сентябре» с О. Далем, незнакомый со сценической историей вампиловского шедевра и потому не приговоренный сравнивать), вправе рассчитывать на то, что с ним будут говорить на равных — а не примитивным языком «Сойдет-И-Так». Дело здесь не в скромных финансовых возможностях осиротевшего несколько лет назад крошечного театра. Голь-то как раз на выдумки хитра. Беда в том, что негласный закон этого спектакля — бесконечно долгого (около четырех часов с двумя антрактами!), невнятного (прежде всего в жанровом отношении), стилистически небрежного и раздражающе провинциального — приблизительность. Мера условности в нем продиктована лишь чередой допущений и компромиссов, об ответственности же, которую априори подразумевает работа в условиях камерной сцены, просто не идет речь. Такое впечатление, что режиссер либо наткнулся на пьесу случайно и ставил ее второпях, сам не поняв толком, о чем конкретно желает высказаться, — либо работал «из-под палки», руководствуясь навязанной кем-то директивой. Невозможно понять, что же волновало Александра Кладько — неизжитое советское прошлое, день сегодняшний, смена поколений, несбыточная мечта, любовь, смерть?! Всего понемножку?.. Заявляется и то, и другое, и третье… Начало — почти цитата из голливудского фильма ужасов «Пила»: тусклое мерцание голой лампочки, устрашающая музыка; потом — бодрый каскад эпизодов а-ля советская кинокомедия, дальше — еще что-то… Но в результате после финальных поклонов в памяти публики остаются лишь назойливо повторяющийся — будто пластинка заела — кусочек фонограммы с шумом дождя (отчетливо слышен каждый стык!) да пустая посуда, из которой бедные актеры в двух шагах от первого ряда старательно «едят» и «пьют»…
ЧТО МОЖНО СКАЗАТЬ ПРО ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ ИСПОРТИЛ МНЕ ЖИЗНЬ ХОРОШИМ ТЕАТРОМ? ТОЛЬКО ТО, ЧТО Я БУДУ МСТИТЬ ЕМУ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ ТЕМ ЖЕ! ГРИГОРИЙ МИХАЛЫЧ — НАСТОЯЩИЙ ТЕАТРАЛЬНЫЙ ДОН КИХОТ! ГЕНИЙ С УСАМИ! ТЕПЛЫЙ ДОМАШНИЙ ОГОНЕК В ХОЛОДНОМ МОРЕ СОВРЕМЕННОГО ТЕАТРА! НА МОЙ ВЗГЛЯД, ТАКИХ НА РУСИ ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ДВОЕ (И ОБА С УСАМИ): Г. М. КОЗЛОВ И П. Н. ФОМЕНКО. ДВА БЕССРЕБРЕНИКА, КОТОРЫЕ ПРОДОЛЖАЮТ ТРАДИЦИОННУЮ РУССКУЮ ШКОЛУ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ТЕАТРА. С ЖАДНОСТЬЮ ДЕТЕЙ, ПЫТАЮЩИХСЯ РАЗОБРАТЬСЯ, ЧТО ТАКОЕ ЭТОТ МИР И ЗАЧЕМ ЧЕЛОВЕК В НЕГО ПРИШЕЛ. РАЗОБРАТЬСЯ НЕТОРОПЛИВО, ПОДРОБНО — БЕЗ СУЕТЫ И ГОНКИ ЗА КРИЧАЩЕЙ ФОРМОЙ! ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ОЧЕНЬ ДОРОГО! ДАЙ ИМ БОГ ЗДОРОВЬЯ!
АЛЕКСАНДР КЛАДЬКО
Оформление Б. Шлямина — именно оформление, а не сценография, ибо никакого образного смысла подобная организация пространства нести не может. Ремарки автора игнорируются, но чего ради? Основной декорацией служит длинная ширма, подвижные части которой оклеены блеклыми, несвежими обоями в мелкую неприятную клеточку. Дверь, пара обтерханных чемоданов — вот и «городская квартира в типовом доме». Правда, спит герой отчего-то не на тахте, а на пестрой китайской раскладушке, каких навалом сегодня на вещевых рынках, но вряд ли было много в СССР… Слева какой-то столик, несколько каких-то стульев — пожалуйста, кафе «Незабудка», а чтобы не оставалось сомнений, на стенке светится васильковыми огоньками гирлянда — такими украшают перед Новым годом витрины супермаркетов. Разъехались в стороны центральные секции ширмы — и вот два каких-то стола, стандартные серые жалюзи, папки, телефоны… дисковые, но что бы изменилось, сиди Зилов в офисном кресле и раскладывай на компьютере пасьянс «Косынка»? Допустим, режиссер намеренно лишает предметный мир спектакля бытовой конкретности, намекая на вне временной характер истории, — но зачем тогда сохранять непринципиальные детали, приметы «доперестроечной» поры? Да еще «оживляя» канонический текст шуточками вроде «Шеф объявил модернизацию»? Не выходит ни стилизации, ни полноценного «осовременивания», потому что нет ответа на главные вопросы…
Сцена из спектакля. Фото из архива театра
Чего только не намешано здесь — но язык не поворачивается назвать эту кашу эклектикой. Последняя — все-таки прием, рождающий новые смыслы, а что, скажите на милость, мы можем понять о пьесе и самих себе, когда нас бомбардируют бодрыми хитами 50–80-х, подобранными (точнее, надерганными) словно по принципу «дневной эфир радио Ретро-FM»?! Развеселое попурри из Юрия Антонова («Мечта сбыва-а-ется и не сбыва-а-ется!»), тут же почему-то и «Ландыши, светлого мая привет…», и Анна Герман… Есть прямые музыкальные иллюстрации, по-самодеятельному «в лоб»: например, для особо недогадливых при появлении милашки Ирины — «Королева красоты», а в кульминационной сцене — о, неожиданность! — Владимир Семенович Высоцкий («Эх, ребята, все не так…»). То же — в костюмах: серые пиджаки неопределенного фасона у мужчин, бесформенный темненький наряд Галины, и вдруг Вера — в дешевом черном платьестрейч и ботфортах, какие носили студентки техникумов в начале 90-х. Официант Дима — уверенный в себе коренастый молодой человек с лицом симпатичного маньяка — вообще одет, как Дмитрий Нагиев в бытность ведущим программы «Окна»…
Все это можно было бы простить и даже оправдать неким замыслом, будь в спектакле убедительный главный герой. В конце концов, разговор о любой «Утиной охоте» так или иначе сводится к этому. Увы. Зилов в исполнении Андрея Шимко — весьма заурядный, не очень молодой, не очень красивый, не очень умный дяденька, склонный к алкоголизму и утомительному дуракавалянию. Его основные занятия — глупые шутки и немотивированные беззвучные рыдания. Исчерпывающую характеристику Зилову—Шимко дает один из персонажей пьесы: «Сколько я тебя знаю, ты всегда был мелким шкодником!» (забавно, что в зале, состоящем преимущественно из старшеклассников, в этот момент прозвучал насмешливый шепот: «Да просто м…дак!»). Центральный монолог об охоте, ключевой для понимания образа, произносится, как и положено, перед дверью — правда, как мы выяснили ранее, ведущей не на лестничную площадку, а в туалет. Странная ирония, еще и потому, что интонация актера здесь на удивление «никакая» — ни искренности, ни ерничества, ни даже истерики…
Что в таком Зилове привлекает женщин — вопрос открытый, как, впрочем, и то, что, собственно, ему «не так»?! Симпатии постановщика явно на стороне антагониста — официанта Димы (Валентин Кузнецов), который знает, чего хочет от жизни, и принципиально не пьет на работе. Это становится ясно незадолго до конца спектакля, после эффектного пластического этюда — самого, пожалуй, удачного с точки зрения режиссуры. В отместку за неосторожный эпитет «Лакей!» официант не просто бьет Зилова в челюсть, а устраивает целый садистский ритуал. Экзекуция решена сценически как жутковатый, издевательский танец: невозмутимый Дима швыряет туда-сюда безвольно обмякшее тельце хнычущего, пьяного в стельку Зилова, присасывается к нему «поцелуем вампира», толкает, вертит… а потом укладывает на стол, как покойника, лихо завернув в скатерть-саван. Изуверский танец продолжается долго, и смотреть его было бы по-настоящему страшно, если бы… ну да, опять фонограмма. «И ни церковь, ни кабак, ничего не свято…».
Можно предположить метафору: новое поколение (а Дима — именно новое поколение, он гораздо моложе Зилова, физически и морально сильнее; да и в финале выскакивает, пережевывая жевачку, в ультрасовременном спортивном костюмчике, кроссовках и с плейером) «хоронит» таким образом поколение хилых и придурковатых советских инженеров… Но при чем тут утиная охота?!
Обидно. И даже более того.
Февраль 2010 г.
Я могу лишь допустить, что мы были на разных «Утиных охотах», хоть и в одном театре.
Этот спектакль перевернул мою жизнь в буквальном смысле этого слова. Мне аккуратно и жестоко надрезали все мои душевные нарывы, показали то, на что так долго не хотелось смотреть. Почти 4 часа, что длится спектакль, я просидел на краешке скамейки…. я ничего не понял, мой ум только потом стал анализировать постановку и то, что произошло со мной… После спектакля было невыносимо больно…
Я развернул свою жизнь туда на 180 градусов. Мало кто в 30 лет поступает в театральную академию, но в тот год я навсегда ушел из бизнеса и поступил в театралку к своему огромному удивлению, восторгу и прочее…
Прошло 2 года, и мне приходиться бывать на многих спектаклях. Чаще всего это пестрые или не очень, но мертвые спектакли, внутри которых нет ничего, и хочется бежать после первого акта от той невероятной пошлости, которая творися на сцене.
Мне искренне не понятно, как можно написать такую рецензию. То ли человек, совсем «критик-критик», и приучил себя все происходящее воспринимать через мозги, оценивая и раскладывая по только ему понятным полочкам увиденное, то ли…
Я мог бы предположить, что этот спектакль, только на меня произвел такое впечатление, но нет, почти всех моих знакомых, мягко говоря, не оставило равнодушным, посещение этого спектакля.
В общем данная рецензия скорее больше говорит о личности ее писавшей, чем что-либо о спектакле, и вызвает, так скажем, недоумение….
В общем обидно. и даже более того…
Сергей, здесь вообще-то существует модерация, которая не приветствует переход на «личности писавших». Это предупреждение — во-первых.
Во-вторых (если вы вдруг не в курсе), очевидно, что таковой переход в дискуссии предполагает отсутствие более компетентных аргументов. Не позорьтесь.
Подчеркиваю: с моей стороны ничего личного.
Анна Константинова, если Вы считаете, что переходить на личности не этично, то и не нарушали бы свои принципы. Это я о Вашем «не позорьтесь».
И после этого писать «ничего личного», как минимум не совсем правдиво.
И мне нет дела до того, кого и что приветствует или не приветствует модерация. Модерируйте, если считаете необходимым, это Ваше дело.
Театр — дело очень даже личное, критическая статья, в силу того, что ее пишет тоже личность, а не бот, тоже дело «личное», восприятие спектакля — тоже дело личное.
Аргументы — хороши там, где есть только форма, которую и можно анализировать, а то что за формой аргументировать и анализировать очень сложно, человек это либо «слышит» обычно сердцем, либо нет. Формальная статья о неформальном спектакле, который критик писавший статью просто не почувствовал.
Сергей, справедливости ради, надо заметить, что журнал вернулся к обсуждению этого спектакля и опубликовал в номере 64 ещё одну рецензию, в которой оценки отличаются от тех, с которыми Вы спорите. Посмотрите:
http://ptj.spb.ru/archive/64/class-of-player-64/vnov-ya-posetil/
А по поводу того, что восприятие театра — дело "личное", это и так, и не так. Специалист, театровед, если публично высказывается о спектакле, должен адекватно и полно представить его композиционные, стилистические, тематические особенности. Многие из них вполне объективны, поддаются описанию (это "объективная фаза" анализа спектакля). Ну, а кроме того мы ставим спектакль в тот ряд, исторический и ценностный, который зависит от наших убеждений, системы ценностей, понимания тенденций художественного процесса, человеческого и социального пафоса, философских представлений (и это "субъективная фаза", и читатель понимает, что мнение относительно, и тут должен быть плюрализм). То есть, репрезентация спектакля должна быть точна, а обобщения и оценки субъективны, при полном открытом понимании этой субъективности. Самое главное, чтобы личное отношение не искажало объективности описания. Это проблема профессионализма, и она существует.
Вам, Сергей, спасибо за неравнодушное отношение к спектаклю, который Вы глубоко восприняли.