А. Миллер. «Салемские колдуньи». Театр на Васильевском.
Режиссер Анджей Бубень, художник Елена Дмитракова
Я всегда думала, что интеллектуальная драма, будь то Ануй, Дюрренматт или Миллер, требует от режиссера выверенных внутренних связей в спектакле. Эмоционального «оживляжа» положений, апелляции к чувствам, которые в ходу у русских режиссеров, несущие конструкции не выдерживают. Анджей Бубень, при всей склонности к рациональным построениям, в «Салемских колдуньях», наоборот, вроде бы следует русской «традиции».
Бубень ушел от прямых высказываний. Политические, социальные, наконец, исторические аллюзии возникают по следам драматургического текста — не режиссуры. Ему интереснее человек, которого он проводит через ситуацию выбора. Сценография Елены Дмитраковой, как всегда абстрагированная от реалий быта, тоже живет самостоятельной жизнью. Вначале это цветущий зеленый луг, на котором танцуют девушки. Потом лужайка возле дома Прокторов, где уже зловеще зияют дыры погреба. И, наконец, в последнем действии зеленый покров буквально сдирают, над оголенной сценой вздымается крышка не то погреба, не то гроба, а внизу — ячейки-камеры, может, могилы, в которые в скором времени лягут оболганные жители Салема.
Сцена из спектакля.
Фото — Константин Синявский
Есть несколько отдельных линий. Значительное место занимает мир салемских девушек. Возможно, потому, что изначально спектакль задумывался как антитеза природы и мертвящей морали. В интродукции спектакля, когда девушки, одетые в белый лен, юные, простоволосые, танцуют на зеленой траве, напоминая древесных духов или ундин, а потом с ловкостью обезьян карабкаются вверх по деревянной конструкции, зависают вниз головой — они свободны, прелестны, непосредственны. Но дальше это уже не девушки, а зомби. Непонятно, что довело их до такого состояния — страх или злая воля Абигайль.
Есть «охотники на ведьм», судьи, следователи. Их роль скорее служебная. Уместнее, возможно, было показать скучных чиновников, выполняющих план государства по «сдаче ведьм и грешников». Но Юрий Ицков (Дэнфорт) и Михаил Николаев (Готторн) несколько перебарщивают по части свирепства и смотрятся опереточными злодеями. А преподобный Пэррис Артема Цыпина из отца, взволнованного болезнью дочери, превращается в трусливого подонка.
При этом и судьи, и девушки кажутся несколько декоративным украшением спектакля, и без того эффектного и приятного для глаз.
На одном нравственном полюсе спектакля — Абигайль Светланы Щедриной, беззаконное существо, чьи ангельские кудряшки не скрывают повадок маленького хищника — вроде кошки или лисицы. Она и убивает играючи. На другом — персонаж, у Миллера не очень заметный, а в спектакле Бубеня — знаковый и очень конкретный — повитуха Елены Рахленко, старая женщина, не ведающая ни сомнений, ни страха. Посередине — все остальные салемские обыватели, включая глупую, но опасную ханжу, сдержанно обозначенную Натальей Кутасовой.
Самое любопытное в этом спектакле то, что режиссеру вместе с актерами удается создать ощущение механизма преследования как снежного кома, который возникает из, казалось бы, невинного вранья, потом растет и набирает скорость, подминая людей, будто бы сам по себе, без чьего бы то ни было волевого участия. Круговой поруке преступления оказываются способны противостоять лишь немногие. А самыми интересными, конечно, получились образы тех героев, которых режиссер вслед за автором проводит через «суровое испытание».
Малышка Мэри Надежды Кулаковой особенно хороша в сцене допроса. Перепуганная, сбитая с толку, она едва держится на ногах, буквально цепляясь за Джона Проктора. И когда Мэри изменяют силы и она предает Джона — ее почти понимаешь: душевная мука здесь граничит с физическим ужасом. Запоминается и проповедник, эксперт по ведьмам Джон Хэйл Андрея Феськова — чуть-чуть маньяк своего дела, чуть-чуть Шерлок Холмс, вооруженный Св. Писанием. Игра в сыщика заводит его чересчур далеко. Но и он признает свою вину, когда в его руках оказывается жизнь конкретных людей.
И, наконец, есть Джон и Элизабет Прокторы, сыгранные Дмитрием Воробьевым и Еленой Мартыненко. Лишь их история о том, как мучительно, только перед лицом смерти, двое хороших людей находят дорогу друг к другу, — завершенная. Уже в первой их общей сцене, когда происходит вроде бы простой будничный разговор, воздух между ними звенит от напряжения. Подавленную муку, а потом и страх Элизабет выдают лишь постоянно стиснутые руки, спрятанные под передником. И только в сцене тюремного свидания с мужем не тает, а будто надламывается эта на первый взгляд непреклонная, а на самом деле — неуверенная, очень уязвимая женщина.
Дмитрия Воробьева хвалить как-то уже не очень прилично. Но ничего не поделаешь — приходится раз за разом. Сначала ничто не предвещает откровений в этом грубоватом, колючем мужике. Но когда он потеплевшим и чуть снисходительным взглядом смотрит на Абигайль, плещущуюся в желобе с водой, то понимаешь, что Джона Проктора трогают и юность, и красота. Бубень и Воробьев сообща делают все для того, чтобы решающий шаг Проктора, отказывающегося оболгать себя, был естественным, вытекающим из вопиюще негероического, лишенного всякого пафоса образа персонажа. Воробьев существует в той интимной психологической традиции, применительно к которой неудобно говорить вслух о долге, нравственности или героизме. Вся правда о Джоне обнаруживает себя лишь раз — в той продолжительной маете, которая отражается на его лице, когда шаг сделан, бумага уже подписана. Он рвет ее с облегчением. И не потому что «нравственный закон внутри», а потому что хорошему человеку стыдно. Перед близкими, перед собой. И этот стыд иногда сильнее страха смерти.
Получилось так, что в «Колдуньях» нет четкой артикуляции смыслов, проговоренных идеологем и эстетической целостности «Даниэля Штайна, переводчика». Но спектакль невозможно назвать неудачей. Незакрепленность внутренних связей породила определенный полифонизм, свободное ассоциативное поле, которое зрители (особенно те, что не в курсе сюжета) заполняют собственными отгадками. Пятый по счету спектакль Бубеня в Театре на Васильевском показывает труппу театра с самой выгодной стороны — это индивидуальности, прекрасно чувствующие друг друга и существующие как слаженный организм.
Февраль 2010 г.
Комментарии (0)