Л. Петрушевская. «Три девушки в голубом».
Омский театр драмы.
Режиссер Георгий Цхвирава,
художник Эмиль Капелюш
Став главным режиссером Омского государственного академического театра драмы, Георгий Цхвирава для режиссерского дебюта избрал давнюю комедию Людмилы Петрушевской «Три девушки в голубом». Настоятельно рекомендую посмотреть эту постановку всем, кто ностальгирует по застойному советскому прошлому. Никакого умилительного ретро, никакой задушевной печали о прошлом — стиснутая, скудная, сдавленная атмосфера семидесятых годов воссоздана в ней с узнаваемой достоверностью. Облик знаменитого ленкомовского спектакля некогда впечатлял элегантностью сценографии, тончайшей цветовой гаммой костюмов всех оттенков синего, стильностью актерской игры. Ничего этого в спектакле Цхвиравы нет: и персонажи, и их одежды, и окружающая их обстановка намеренно «понижены в ранге» и «опровинциалены». Убогая раковина летней эстрады в глубине, слева — облезлая телефонная будка, по всей сцене — нагромождение скамеек, опрокинутых невнятных обломков чего-то, а на правом пятачке авансцены — кровати, табуреты и «сосланные» на дачу старые стулья. Только легкий прозрачный занавес с высвечивающимися на нем слайдами детских лиц, то и дело диагональю рассекающий сцену, вносит в общую картину ощущение свежести (художник Эмиль Капелюш). Здесь пьют и закусывают, хвастают и склочничают, трепятся и жалуются, скандалят и мирятся сценические персонажи. Подлинно ансамблевая игра омских артистов не может не радовать — они демонстрируют отличную школу, великолепное чувство партнера, глубину погружения в авторский замысел.
М. Окунев (Николай Иванович), И. Матис (Ира). Фото А. Кудрявцева
Сцена из спектакля. Фото А. Кудрявцева
У каждого из персонажей — свой норов, характер и ум, но вместе они образуют некую единую человеческую общность, отмеченную печатью незадавшейся судьбы. Дачные 6 соток плюс кухонные 6,5 квадратных метров плюс 2,20 — потолок. Этими цифрами определяются не только «хрущобные» параметры столичного житья-бытья, но и жизненный горизонт обитателей этих «хрущоб» — московских служащих средней руки. Зимой — день за днем на опостылевшей службе. Летом — день за днем в подмосковном дачном домике почти без крыши с разваливающимися «удобствами» во дворе. Забот — мелочных, но неотвязных — много. Радостей — убогих и коротких — мало. И заботы, и радости накладываются на постоянный нервно-раздражительный фон, которому никакое успокоительное помочь не в силах. Да к нему и не прибегают — настолько привычно раздражение, пронизывающее психику, общение, саму жизнь. Из тисков житейщины не могут вырваться ни Ира (Инга Матис) с ее природной человеческой талантливостью, ни ее случайный любовник Николай Иванович (Михаил Окунев) с его напористой жлобской энергией, ни ее мать Мария Филипповна (Наталья Василиади) с непогасшим обаянием женственности, ни остальные участники неприглядного сюжета.
Никто здесь ни на кого не надеется и не рассчитывает ни на чей сочувственный отклик. И все — говорят, говорят, говорят. Выговариваются, будто сами себе что-то объясняют и самих себя в чем-то убеждают. На сочувственный отклик собеседника — надежды никакой, поскольку он тоже говорит сам себе и уговаривает сам себя. Нескончаемый начальный монолог Леокадии (Элеонора Кремель) длится и длится — пока в зале не начинают раздаваться смешки. Она именно «зацепилась языком» за Иру, впилась в нее, и той остается только терпеть. Она и терпит — не вступает в диалог, а привычно отстраняется внутренне. Так же ведут себя и сестры героини — Светлана (Екатерина Потапова) и Татьяна (Лариса Сверкова). Им обеим что-то существенное жизнью недодано, каждая чувствует себя обделенной, недооцененной, недолюбленной. Погруженные в собственные неурядицы, они только о них и могут разговаривать, по-настоящему их интересует только «свое», а «чужое» способно вызывать лишь досаду на глухоту того, кто рядом.
Н. Василиади (Мария Филипповна). Фото А. Кудрявцева
Сцена из спектакля. Фото А. Кудрявцева
По мере развертывания сценического сюжета неповторимость словесной ткани пьесы, трезвая и жесткая авторская интонация Петрушевской проступает и слышится все отчетливее. Режиссер не «сочиняет» спектакль поверх пьесы, он извлекает образ спектакля из образности драматурга — это редкое и потому особо ценное качество режиссуры Цхвиравы. Но тут-то и обнаруживается ощутимый «зазор» между вчерашней пьесой и сегодняшним зрителем. Содержательность давней и «слишком московской» комедии Петрушевской узнаваема для любого москвича, но за пределами Садового кольца особого впечатления сегодня не производит и у омского зрителя вызывает достаточно сдержанный отклик. Омичи тех лет, вероятно, являли собой другое человеческое сообщество. Они по-другому проживали те годы, жили иначе и были озабочены другими проблемами, нуждами, настроениями.
Скорее всего, некоторый холодок в зрительном зале объясним тем, что Москва и вся остальная Россия — это разные образы и способы жизни (как «тогда», так и «теперь»). А может быть, режиссерскому замыслу не хватило специфично современного разворота давнего сюжета: с большей настойчивостью выявленного отношения к нашему общему прошлому. По облику спектакль историчен — в нем звучат шлягеры семидесятых, персонажи одеты по моде тех лет, действие пронизано реалиями прошлого века. Но этот историзм дан как факт — вне его современного осмысления, и потому он вызывает уважительно-вежливую, но не активно-сочувственную зрительскую реакцию.
Позволю себе высказать одно соображение общего порядка. Произведения, написанные во второй половине прошлого века, ныне проходят испытания на художественную прочность. Большая литература отделяется от беллетристики, одни пьесы становятся классическими, другие забываются навсегда, ибо другой участи не заслуживают. Это происходит на наших глазах: отбор производят театры, приговор выносят зрители. Обращение Омского театра к драматургии Петрушевской — отдельный случай, в котором выражается общая тенденция времени. То, что Петрушевская пишет отлично, вряд ли у кого-нибудь вызывает сомнения, и омская премьера «Трех девушек в голубом» подтвердила высокую репутацию драматурга. Хотя она не вполне совпала с «нервом» современности, однако даже самый пристрастный критик не может не отметить ее достоинств: большую режиссерскую культуру, сохранность традиции сценического психологизма, стилевую точность актерского исполнения.
Февраль 2010 г.
Комментарии (0)