За неделю с 12 по 18 октября здесь сыграли полтора десятка спектаклей из двенадцати городов.
Детство не задалось, надо сказать сразу. Почему не дается детство театру? Ответ прост: детский театр не может и не должен быть коммерческим. Но на детях делают кассу.
«Сказки Пушкина» («Театр у Нарвских ворот»), «Принцесса и Свинопас» (Липецкий Драматический театр), «Дюймовочка» (Липецкий академический театр драмы им. Л. Н. Толстого) — везде в дефиците внятная драматургия, хороший вкус и просто естественная интонация. Дети, как почти везде и всюду, обречены на дурную фонограмму, «фанеру» — и «живой соловей» заведомо фиктивен, он столь же механичен, как штампованная песенка в финале. Кстати, соловей влетает в сказку «Принцесса и Свинопас» как просто очередная штуковина из тех, что мастерит местный Кулибин — Свинопас. По недоразумению Андерсен значится в программке как автор этой «музыкальной сказки».
В «Принцессе и Свинопасе» в окружении донельзя дежурных «придворных дам» без обиняков хорош артист И. Коробов. Роль сказочного незадачливого Короля сыграна элегантно и артистично, с юмором естественным, не натужным.
«Дюймовочка» главного липецкого театра порадовала тем, что здесь избежали расхожей крикливости в раскраске детского спектакля. Напротив, тут выверенная перламутровая гамма… Спектакль заявлен как мюзикл, и пространство переливается, светится, притом что декораций почти нет. Эстрадное зрелище претендует на стильность — увы, гламурную стильность. Андерсен не укладывается в «гламур», Дюймовочка—Барби, нашедшая наконец себе жениха, — это пошлость и ничто другое.
Разнообразна афиша для зрителей постарше: классика, русская и зарубежная, современная драматургия, широкий жанровый спектр…
Воронежский ТЮЗ открывал фестиваль на своей сцене премьерой — «Ромео и Джульеттой» в постановке В. Гранова. Спектакль тронул искренностью, неожиданной акварельностью. Эскиз трагедии. История любви и ненависти сыграна с живым современным нервом. Но это и не новейшие «Роман и Юлька».
В привычный, обжитый старшим поколением ожесточенный мир входят молодые герои и предлагают миру нечто новое. Мир ломает их — и ломается сам. Спектаклю еще предстоит «доспеть» на публике. В нем есть изящество (пластический рисунок весьма разработан), но еще нет ансамбля; в дуэте заглавных героев безусловно лидирует Джульетта — Е. Грецова. У Ромео (Г. Южаков) пока ярче всего выражены типовые черты современного подростка, он подтягивается, прыгает и т. п., двигательная активность заменяет душевные движения. Джульетта — иное. Словно язычок алого пламени, она одушевляет сцену воронежского театра, героиня современна в том, как отстаивает волю к счастью на своем балконе (пространство ее личной свободы, по выражению местного рецензента Л. Кройчика). Но это и настоящий дебют молодой актрисы в шекспировской роли, с хорошей перспективой артистического роста.
Драматическое поле спектакля заряжено более всего энергией Джульетты и старого Капулетти. Ю. Овчинников выразительно играет человека, закаленного в каждодневной вражде и агрессии и сломленного тихим сопротивлением собственной дочери.
Вообще классика в тюзовской аудитории — не менее больная тема, чем детские утренники в драмтеатрах. Произведения из школьной программы вряд ли должны лишь иллюстрировать то, что написано в учебниках. Но хорошо, когда театр, выстраивая, так сказать, свой перпендикуляр к школьному курсу, дает зрителю представление о внутреннем масштабе произведения.
Русская классика игралась в один день. Сначала был «Моцарт и Сальери» подмосковного Королёвского драматического театра (режиссер А. Крючков), вечером — «Отцы и дети» петербургского ТЮЗа. В пушкинский спектакль были включены пространные цитаты из пьесы П. Шеффера «Амадей». Четыре «черных человека» (девушки в трико) втуне демонизировали пространство «маленькой трагедии». Резкое обытовление, проза изирование, «снижение» трагедийной афористичности «Моцарта и Сальери» как-то странно сочеталось с аффектированной пластической доминантой спектакля (режиссер по пластике О. Цветкова).
«Отцы и дети» (постановка Г. Цхвиравы), напротив, неожиданно звонко прозвучали на фестивале. Свидетельствую: у спектакля открылось свободное, легкое дыхание — вообще-то редкость «на выезде». «Дощатая» сценография А. Вотякова, вызывавшая, помнится, иронию у критиков, вполне гармонизировала с изящным пунктиром инсценировки А. Шапиро. Актерский ансамбль, собравший ветеранов и молодежь, был очевидно профессионально «сыгран». Жаль, впрочем, что базаровские бестактности в гостях у Кирсановых не компенсировались его умом (М. Фомин). Также жаль, что Аркадий (Н. Остриков) мало менялся от начала до конца действия, вполне предполагавшего взросление персонажа. «Старики» (С. Шелгунов, И. Шибанов, Н. Иванов, Н. Боровкова) оказались более значительными и обаятельными. Доски и сено, пожалуй, несколько пейзански высветляют драматическое поле спектакля. Но когда на первый план выходят собственные драмы и «отцов», и «детей» и сплетаются в единую повесть о трудности взаимного понимания и о краткости жизни — это чего-то стоит. В конце концов, и у Тургенева все его повествование упирается в могильный базаровский холмик. Расслышав эту ноту, театр не стал акцентировать азарт идеологических споров персонажей.
Свою собственную нишу на фестивале занял спектакль из Элисты «Сердце матери» (Калмыцкий республиканский ТЮЗ «Джангар», режиссер Б. Манджиев). Поэтическая притча по мотивам фольклора могла бы прозвучать и остросовременно, и с художественной силой. Сказочная тяжба сил Добра и Зла воплощена пластически выразительно, актеры играют темпераментно, в крупном рисунке, создают обобщенные образы Хозяина Степи (А. Мучкаев), яростной Шарки (Г. Бимбеева), Матери (М. Кикеева), баатыра Пюрвя (С. Пурсяков), любящей его Минджи (Э. Сельвина). В спектакле мало слов, редкие реплики на калмыцком языке впаяны в пластическую партитуру спектакля, ощущаешь их выразительность.
Слабость драматургической основы приводит к тому, что мир людей и мир демонов соотнесены не всегда внятно. Например, любовь драматического героя к злобной Шарке — это именно не «заблуждение», а любовь, которая не делит объекты на положительные и отрицательные. Герою сочувствуешь безусловно, ведь он любит, и это живая линия в спектакле. Сама Шарка одержима идеей вечной молодости и хочет достичь этой цели вероломством и жестокостью. Злобная эта девица хотя и принадлежит миру демонов, но узнаваема как весьма современное эгоцентричное существо; она противостоит в спектакле Духу Степи. Такое противостояние кажется очевидно неравноценным. Но, пожалуй, это лишь на первый взгляд.
Спектакль о том, что в мире есть начала, которые нужно чтить и уметь различать, даже когда они теряются в шуме и хаосе современного мира — мира «байкеров». Очень интересен в спектакле момент, когда Белый Хозяин степи словно истаивает, слабеет — он связан с миром людей и зависит от их доброй воли!
Жанровая шкала фестивальной афиши была емкой. Притчу о Сердце Матери назвали «драматической фантазией». А вот в рязанском Театре на Соборной спектакль «Прощай, Эллада» по «Дембельскому поезду» А. Архипова назван «драматической притчей». Режиссер О. Прищепова поставила все же не притчу — скорее, камерную поэму. Вместо сюжета притчи здесь процесс осознания молодыми людьми своего существования на грани мира и войны, того и этого света… Это подчеркнуто и видеорядом, он метафоричен, тогда как в диалогах, пожалуй, стоило бы преодолевать их избыточную характерную «раскрашенность», хотя маленький ансамбль спектакля вызвал зрительскую симпатию.
Другой спектакль на современном материале — «Божьи коровки возвращаются на землю» В. Сигарева в Самарском театре драмы. В. Гришко поставил спектакль с актерским курсом руководителя театра В. Гвоздкова. Надо сказать, что далеко не всегда молодость исполнителей гарантирует попадание в тон, градус и просто в тему спектакля по новейшей драме. Здесь получилось. Спектакль играли в большом фойе театра, импровизированное пространство оказалось выигрышным, показало действительную органику существования совсем молодых артистов в ролях сигаревских персонажей. В спектакле нет одномерности, псевдомагнитофонности диалога. Условен сценический свет, великолепно вмонтирован в действие голос бабки (Е. Шабалина), раздающийся как естественнейшее и тем самым максимально выразительное «мементо мори». Переключения от сцены к сцене также не скрывают своей театральной природы. Фиксированные, длящиеся финальные мизансцены эпизодов значимы: в самом деле, там есть о чем, от чего онеметь.
Сильно заявлена тема пустоты. У Сигарева в пьесе есть эпизод, где почти провоцируется ход кондово архаичный: розовский или вообще «тюзовский» дуэт «хорошего мальчика Димы» и «плохой девочки Юли», которая подталкивает его на самоубийство. Нужны большие усилия, чтобы сцена не стала набором театральных очевидностей. Юлька (Н. Прокопенко) свой заказ — «Прыгай!!!» — почти рычит, и сама мера вопиющей, вопящей пустоты здесь должна преодолеть упомянутую «очевидность». Хорош Дима (А. Фадеев), он выходит на сцену с неким невысказанным вопросом и доносит его до зрителей, этот вопрос не сводится к выпивке, о которой он говорит. Лера (А. Костюк) проста и естественна, что необходимо в этой роли, но это должна быть именно «простая душа», а вот подлинной воодушевленности нет, скорее некая суетливая азартность. А ведь она именно очеловечивает своим энтузиазмом, индивидуализирует, одушевляет банальную блефовую акцию со сказочным «выигрышем». Любопытно, но сигаревская эгоцентричная бездушная Юля словно списана с калмыцкой Шарки. По-видимому, современная демонология едина и отчетливо заявляет о себе. Можно было бы упомянуть всех актеров, занятых в спектакле: видны и самоотдача, и профессиональная работа в каждой роли.
«Вкус меда», пьеса Ш. Дилени, когда-то — полвека назад — тоже была рупором театра молодых — «молодых и рассерженных». В Казанском ТЮЗе «Вкус меда» назван «мелодрамой» (режиссер В. Чигишев). Внятная человеческая история, где сплелись одиночество и преданность, отчаяние и доброта, играется с опытом уже новейшей «новой драмы». При этом немалым достоинством спектакля является его стильность, вряд ли предполагавшаяся автором и вовсе не являющаяся добродетелью наших новых «рассерженных». Тем не менее музыкально-пластические отбивки спектакля (балетмейстер Л. Чигишева) удачны и уместны. При всей внятности истории здесь главное все-таки не сюжет, а само отношение к жизни. Речь идет о «вкусе» существования, о том, как его теряют и находят. «Ретро » и новая «новая драма» встречаются в казанском спектакле. Начиная с первого бравурного (то есть на самом деле, конечно, тут «неглиже с отвагой») появления из зала двух героинь, Джо (О. Лейченко) и ее матери Эллен (Н. Кочнева), звучит остросовременная интонация, которую нельзя не узнать. Она уловлена и в пластическом рисунке. Это персонажи, балансирующие на грани, не имеющие твердой почвы под ногами, за иронией и бравадой скрывающие глубокую потерянность. «Добро» и «зло», ясно распределенные в жанре мелодрамы, экстраполируются на ситуацию людей, не имеющих опоры в существовании. Возникает своего рода парадоксальная прививка к современному типу драматического действия.
…Была на фестивале и трагикомедия: спектакль Тверского ТЮЗа «Забыть Герострата!» (режиссер Э. Терехов). Театры никак не хотят забыть Герострата, все возвращаются к старой пьесе Г. Горина. Герой сжег храм. Программный, в буквальном смысле разрушительный нигилизм главного персонажа занимает сегодня театр как никогда. Когда бы не исторический «античный» антураж, часто соблазняющий режиссуру, пьеса, кажется, могла бы вписаться все в то же русло новейшей драматургии. Впрочем, это не совсем так. В Твери получился «большой» спектакль, с очень сильно поданным центральным персонажем. А. Иванов в этой роли, что называется, «энергетичен». Он атлетически справляется с ролью, вполне бенефисной; знаменитый цинизм персонажа явлен в полную силу, но, кажется, с его харизматичностью дело даже совсем не в цинизме. Его заразительность для сограждан так же победительна, как азарт Тома Сойера в деле покраски забора. Возникает действие о прощелыге типа Остапа Бендера, и даже красная майка на герое метит его как легендарного, сказочного персонажа.
Театр попадает в ловушку, похоже, не осознавая этого. Сюжет отыгрывается, не сказываясь на внутреннем мотиве спектакля. Возникают даже и несообразности (почему, например, жрица выступает за отсрочку казни героя?). Видимо, довольно трудно «вспомнить Герострата», не ставя его на некий пьедестал. Во времена, когда писалась пьеса, хорошо работали и конкретные тезисы, звучащие со сцены. Сегодня харизматичность лидера убеждает сильнее тезисов…
В финале фестиваля театр «Свободное пространство» из Орла показал «Любовью не шутят» А. Мюссе в постановке Г. Тростянецкого. Все те же вечные и болезненные сегодня темы. Вот уж где и подлинная трагикомедия, и театральная фантазия, и стильность, не становящаяся самоцелью. Фестиваль, таким образом, сумел в финале передать эффектную эстафету следующему слету, который должен состояться, как всегда, через два года. Послевкусие фестиваля — вещь капризная, тут же целый букет пестрых, разнообразных впечатлений, многое помнится с благодарностью. Не только театр: Воронеж — литературный город, и памятники, старые и новые, красноречивы. Вот шагающий, отрешенно сосредоточенный Андрей Платонов. Вот Мандельштам, никуда не шагающий, слышащий что-то. Везде и всюду — глубоко в октябре — цветущие петуньи, засыпанные осенними листьями.
Комментарии (0)