А. Пантыкин. «Мертвые души». Свердловский театр музыкальной комедии (Екатеринбург).
Дирижер Борис Нодельман, режиссер Кирилл Стрежнев, художник Сергей Александров
Статья эта выходит в свет, когда основные страсти по «Мертвым душам» в Свердловской музкомедии уже улеглись. Впечатления первые и последующие опубликованы, они нашли воплощение в горячих, почти единодушно положительных откликах. Добавить что-то новое к уже сказанному — задача неблагодарная. Может, надо просто расставить какие-то дополнительные акценты, вычленив то, что близко тебе.
Спектакль понят, описан, осмыслен глубоко и подробно. Он задел. Он вызвал эмоции, размышления, ассоциации, сравнения. Так давненько не бывало с современным произведением в области мюзикла — я не умаляю прежних заслуг театра из Екатеринбурга и его работ типа «Храни меня, любимая» и «Силиконовая дура». Там было о чем поспорить. Здесь все объединены пониманием затронутых проблем и возможностью пойти в этом общем понимании все дальше вглубь: вспоминать и бесконечно комментировать эпизоды, диалоги, интонации, пластику, намеки, розыгрыши, подмены, перебивки настроений и тем. Замечать умело сделанные превращения одного в другое: печального в смешное, смешного в страшное…
Е. Зайцев (Чичиков). Фото В. Пустовалова
Сцены из спектакля. Фото В. Пустовалова
Он плотный, этот спектакль, — по смыслам, по деталям, казалось бы, мелочам. В итоге он содержательно плотный. Каждый слой публики найдет в нем свое. И аудитория на таких сценических явлениях способна расшириться, принять в свои ряды тех, у кого не очень успешный и развитый в России жанр — мюзикл — вызывает только высокомерное пожатие плеч…
Обычно мюзиклу недостает содержательного и художественного объема, есть в нем грех упрощения, дайджеста, иногда ощипывающего классическую литературную основу музыки до схемы и даже примитива. Какие там приращения смыслов… «Мертвые души» Н. Гоголя — это кайф, и мюзикл по такой поэме — самоубийство. Что этими средствами можно прирастить? Только изувечить можно! Так казалось…
А. Пантыкин и его «сообщники» — поэт К. Рубинский, режиссер К. Стрежнев, завлит Е. Обыденнова — решили иначе: идея обращения, а главное, идея приращения — их ноу-хау. И дело не только в музыке (она замечательно остроумная в том смысле, что именно острая и именно умная), а в самом замысле привлечь «всего Гоголя». Соединить Чичикова с Хлестаковым, сделав его продолжателем авантюрных приключений бессмертного Ивана Алексадровича, и далее в сценический текст добавить видений бессмертных героев, роли которых исполняют обитатели города N, и фраз типа «если бы нос Никанора Ивановича», или «панноч ка померла», или «поворотись, сынку» и т. д. Авторы набрались наглости «великого писателя земли русской» дописать до Салтыкова-Щедрина и отправить героев в город Глупов, припомнить Сухово-Кобылина с его чиновничеством и много еще кого припомнить. Словом, не только Гоголь, но и кое-кто из русской литературы прошлого и настоящего попал в орбиту внимания. А уж сколько их попало из области музыки… Селифан в прологе напоминает Юродивого из «Бориса Годунова» Пушкина—Мусоргского, Петрушка — Задрипанного мужичонку из Лескова—Шостаковича, капитан-исправник Дормидонтов — россиниевского дона Базилио с его клеветой. А интонации уэбберовского Иуды, отзвуки тех же «Мертвых душ», но уже Р. Щедрина, а изысканные хроматизмы Прокофьева, секундовый ход — зерно, из которого прорастают все основные темы. И сколько еще жанровых отсылов — к танцу, романсу, арии, эстраде, самой что ни на есть серьезной опере, причем разных веков и народов…. Когда перечисляешь источники, может показаться, что музыка коллажна и цитатна, как положено в постмодерне. Да, это есть, но ее особенность — в абсолютной индивидуальности. Это пантыкинские интонации, обороты, лексика — его музыка. Она узнаваема совсем не потому, что представляет собой некое общее место всего на свете слышанного и, значит, написанного (что написано, композитор знает хорошо и точно), — это «все на свете» переработано в свое, знакомое, но неповторимое. И это мастерски сделано — из лейттем и лейтритмов, повторов и развития, умения соединить музыку с драмой, с событием, рассчитать кульминацию и предвидеть внезапную остановку, пойти на радикальную перебивку жанра и настроения, поставить многоточие, не дать разрешения, когда, казалось бы, необходимо уже прийти к тонике. Словом, «Мертвые души» — сложное музыкальное произведение, может, уже и не мюзикл, а современная опера, не в том смысле, что рангом повыше, а в том, что в принципе повыше; в том, что это нечто новое, чему еще надо придумать название. И с этим «креативным валом» замечательно справляется оркестр театра под руководством Б. Нодельмана
Я УЧИЛСЯ В ЛГИТМИКЕ (НОВОЕ НАЗВАНИЕ ИНСТИТУТА НИКАК НЕ УКЛАДЫВАЕТСЯ В МОЕЙ ПАМЯТИ), ЗАКОНЧИЛ
В
ВЛАДИМИР ЕГОРОВИЧ ВОРОБЬЕВ — ОТДЕЛЬНАЯ «ПЕСНЯ» В МОЕЙ СУДЬБЕ. ПОСЛЕ НЕСКОЛЬКИХ АБСОЛЮТНО СЧАСТЛИВЫХ ЛЕТ В СВЕРДЛОВСКЕ Я УЕХАЛ ОЧЕРЕДНЫМ РЕЖИССЕРОМ В ЛЕНИНГРАДСКИЙ ТЕАТР МУЗЫКАЛЬНОЙ КОМЕДИИ. ТАМ ТОГДА ЦАРИЛ ВОРОБЬЕВ, УЧЕНИК ТОВСТОНОГОВА, ВЛАДЕВШИЙ УНИКАЛЬНЫМИ СЕКРЕТАМИ ПРОФЕССИИ. УМЕНИЕ ПРИДУМАТЬ СПЕКТАКЛЬ, НАЙТИ ВЕРНЫЙ СПОСОБ РАБОТЫ С АРТИСТАМИ — ВСЕМУ ЭТОМУ Я НАУЧИЛСЯ У ВЛАДИМИРА ЕГОРОВИЧА. РЕЖИССЕР — Я УБЕЖДЕН В ЭТОМ СЕГОДНЯ — ДОЛЖЕН ПРОЙТИ «ШКОЛУ ВЫЖИВАНИЯ», НАУЧИТЬСЯ «ПРЕОДОЛЕВАТЬ НЕПРЕОДОЛИМОЕ», ЧТОБЫ СОСТОЯТЬСЯ В ПРОФЕССИИ ПО-НАСТОЯЩЕМУ. ШКОЛА ВОРОБЬЕВА БЫЛА ЖЕСТОКОЙ — ЕГО КРУТОЙ НРАВ ИЗВЕСТЕН ВСЕМ, КОМУ ДОВЕЛОСЬ ВСТРЕЧАТЬСЯ С ЭТИМ ТАЛАНТЛИВЕЙШИМ ЧЕЛОВЕКОМ. НО ИМЕННО ГОДЫ РАБОТЫ С ВЛАДИМИРОМ ЕГОРОВИЧЕМ Я ИСКРЕННЕ СЧИТАЮ ИСТИННОЙ ШКОЛОЙ ПРОФЕССИИ…
Я БЛАГОДАРЕН СУДЬБЕ, ЧТО ОНА ПОДАРИЛА МНЕ ЭТИХ ТРЕХ УЧИТЕЛЕЙ. И Я БЛАГОДАРЕН СВОИМ УЧИТЕЛЯМ ЗА ЛЮБОВЬ, КОТОРУЮ ВСЕГДА ЧУВСТВОВАЛ. ЭТО ПРАВДА: ДАЖЕ ВОРОБЬЕВ ЛЮБИЛ МЕНЯ, Я ЗНАЮ ТОЧНО! И ЭТО ЕЩЕ ОДИН УРОК. ТЕПЕРЬ Я САМ — ПРОФЕССОР ЕКАТЕРИНБУРГСКОГО ТЕАТРАЛЬНОГО ИНСТИТУТА И УБЕЖДЕН, ЧТО БЕЗ ЛЮБВИ НАУЧИТЬ ПРОФЕССИИ НЕВОЗМОЖНО.
КИРИЛЛ СТРЕЖНЕВ
Надо ли говорить, что все вышеперечисленное — богатейший материал для спектакля, для сцены, для Стрежнева, который и сам по себе, и со всеми вместе умеет слушать и слышать — музыку, речь, подтекст… И видеть — вместе с художником С. Александровым. На сцене — уходящий вдаль подиум с тряпичными серо-черными сводами, образующими тоннель, где в конце должен бы быть свет. А тут в конце тоннеля — рука. То ли рука Всевышнего, то ли рука провидения, ладонь (как чаша, как ложе), на которой въезжает в спектакль главный герой — Павел Иванович Чичиков. В общем, в конце тоннеля — сюр, Магритт. Да и Чичиков Е. Зайцева сильно смахивает на Хью Гранта… Голливуд, а вовсе не почтенный господин. Какая кибитка, тройка, тем более птица-тройка… Он из чьих-то рук — может, все-таки хлестаковских. Тем более что «редкая лошадь долетит до середины Днепра», как споет ему вскоре Ноздрев… Зачем же Чичикову лошадь? В спектакле другой мир — мир абсурда. В нем люди отдельно, а души отдельно. Души — балетные, хотя и не из «Жизели» или «Сильфиды», а из хореографических фантазий С. Смирнова и его «Эксцентрик-балета». Угловатые и размашистые, с руками, сжатыми в трясущиеся кулачки, с птичьими поворотами голов — они трогательные, неземные, существуют сами по себе, в губернском городе N такие не проживают.
В губернском городе N проживают монстры. В прямом смысле этого слова — ископаемые, динозавры — бессмертная порода. Чиновники во главе с губернатором надуты, увеличены в размерах, одеты в зеленые мундиры с оттопыренными фалдами, на манер хвоста. Вместо париков у них резиновые шапочки лысин (а может, они бритоголовые), лица нарумянены, лоснятся от вазелина. Важные уроды, дуремары в треуголках с наполеоновскими замашками. Тут работает однозначность карикатуры — ничего человеческого. Они и ходят гуськом, точнее, змейкой или группируются подобно ящеру (например, в финале первого акта). Женщины поданы мягче, им свойственны переживания — по-прежнему ли в моде фестончики или уже на смену пришли воланчики. Они мобильны и мгновенно приспосабливаются к обстоятельствам, могут перейти в оппозицию, организовать партию имени Чичикова, о чем поведать в стиле рэп. Смысл их жизни — мода. Мода на все, не только платья — ничто иное ими не движет. Они, как и чиновники, — обобщенный образ, схема социума, со своими лидерами — губернатором (А. Копылов) и губернаторшей (С. Кочанова).
С. Кочанова (Прасковья Федоровна), М. Виненкова (Лизонька). Фото В. Пустовалова
Сцены из спектакля. Фото В. Пустовалова
Полный страстей, но застывший в пороке мир — на века застывший — до сегодняшних дней. Во что бы ни рядились, барские замашки и методы обогащения как смысл жизни все те же. И у них достойная смена, даже не Чичиков — Лиза, губернаторская дочка (М. Виненкова). Серая мышка, подслеповатая ханжа, способная даже на влюбленность — ничто человеческое ей не чуждо (как и ее мамаше, искренне болеющей за устройство дочери). Она — тайная фальшивомонетчица (эта тема время от времени мелькает в репликах действующих лиц, придавая действию элемент детектива). Она всех облапошит и перехитрит, включая собственных родителей, ибо изумительно лжива и еще быстрее движется к цели предков — нахапать побольше, и чем виртуознее, тем лучше. Она обаятельна и привлекательна, а ум ее и сметка вызывают восхищение — она тоже Голливуд: там воры столь же лихо побеждают воров, празднуя победу вне морали.
Когда лихая парочка а-ля Бонни и Клайд усядется в знакомую руку а-ля Магритт (как мы уже понимаем — в руку дающего), наступит пауза, но не финал. Победные финалы оставим Голливуду. А здесь почти на рампу опустится клеть, выйдет Селифан со своими спутниками — душами и произнесет наконец фразу, над которой бился все время спектакля, учась читать: «Куда несешься ты?..» И выйдут жители губернского городка, попытаются проникнуть сквозь клеть в зал, может, им там, в темноте зрительного зала, почудится свет, но нет, и там тьма. «Не дает ответа», — пропоется, как эхо. И речь не только о России, что само собой, и не о мире — он безумен. Речь о нас — о людях. Куда несемся мы? Как остаться человеком среди живых мертвых душ…
Спектакли Стрежнева всегда про людей, они потому так конкретны при всей образности и обобщенности условного музыкального театра.
«Мертвые души» по жанровому определению авторов — «гоголь-моголь», по методу создания — гротеск: здесь смешаны фантасмагория и лирика. Лирика пронзительна…
Февраль 2010 г.
Комментарии (0)